– Наволочка порвана! Смотрите, вот тут дырка! Постельное бельё было новое! Покупайте новый комплект! Одной тарелки из сервиза не хватает! – негодует хозяйка квартиры. Вместе с дочерью (моей ровесницей) и пенсионером-мужем она проводит ревизию своих апартаментов, которые я снимала у неё почти два года.
– Да принесу я вам тарелку.
– Принесите сервиз, чтобы было двенадцать одинаковых тарелок!
– Стул расклеился совсем! – муж хозяйки хватается за старый стул – такие на помойках валяются. – Это же германский гарнитур!
Стул, которому лет пятьдесят, разваливается на части прямо у него в руках.
– На ваших стульях сидеть нельзя, они рассыпаются. Я их скотчем склеивала, – парирую я.
– Ваши дети прыгали на них, вот они и развалились. Покупайте теперь новые стулья!
– Не своё, вот вы и относились к нашим вещам по-хамски. А с виду интеллигентная женщина! – кричит на меня хозяйка.
Она садится на продавленный диван и составляет список испорченных мною вещей.
– Не могу найти нашу любимую кофеварку. Умыкнули вместе с тарелкой? – грозно смотрит на меня хозяйская дочка.
Липкую от грязи пластмассовую кофеварку, к которой противно прикасаться, я с глаз долой засунула в верхний ящик шкафа.
– А к ней была ещё инструкция! – восклицает хозяйка. – Где инструкция?

Живя попеременно в Казани, Москве, Германии и снова в Казани, я снимала много разных квартир. Разными были и хозяева.
Два года назад, вернувшись в Россию из-за границы, я сняла в Казани первую попавшуюся. Она находилась рядом со школой, в которую пошли мои дети, и со станцией метро – вот, пожалуй, единственные плюсы. У меня тогда не было времени искать недорогие, удобные и уютные хоромы. Зашла на сайт агентства, позвонила риелтору, и на следующий день двое мужчин-агентов, от которых сильно пахло перегаром, показали мне эту трёшку. Допотопная мебель меня не смутила: два дня генеральной уборки, и я привела квартиру в относительный порядок. 30 тысяч в месяц вместе с коммунальными услугами, плюс 17 тысяч – агентам.
Но главный сюрприз нашего нового жилья ждал меня уже тогда, когда мы начали в нём жить: тараканы кишмя кишели везде, включая детские комнаты и балкончик.
Спустя несколько месяцев усиленной борьбы я сдалась. Тараканы воспитали меня: я научилась выносить мусор каждый день, мыть посуду не только после, но и перед едой, герметично упаковывать все продукты, а хлеб хранить в холодильнике.
Раз в месяц хозяйка, живущая этажом ниже, проводила контрольную проверку. Она смотрела счётчики на воду и электричество, изучала квартиру на предмет её сохранности и советовала мне всё новые и всё более дорогостоящие средства борьбы с тараканами. Но насекомые оказались сильнее любых средств, и я решила съехать.
Прощание с хозяевами прошло крайне нервно. Прочитав список поломанных, а также недостающих вещей, я вручила им 3 тысячи рублей «за порчу имущества» и молча ушла. Вслед мне сыпались ругательства, а я вспоминала свои прежние съёмные квартиры и прежних хозяев.

Первое жильё я сняла тоже в Казани, более двадцати лет назад. Мы с мужем тогда были студентами. Пожив несколько месяцев в общаге и скопив небольшой капитал, решили снять квартиру. Присмотрели однушку в девятиэтажке – мечта молодой семьи тех лихих лет. Разве что хозяйка приходила за платой без предупреждения, когда ей заблагорассудится. Она открывала дверь своим ключом, тихо входила в квартиру, не задумываясь, что мы, молодые, в этот самый момент, мягко говоря, её не ждали.

Однажды она пришла рано утром, когда мы спали. Открываю глаза, а над кроватью стоит наша старушка и говорит:
– Бессонница у меня из-за диабета. Доброе утро, молодожёны!

Спустя год переехали в Москву. Снимали голые стены в коммуналке у метро «Первомайская» – на 38 комнаток всего одна уборная, как у Высоцкого. Правда, цена была очень низкой. Хозяин комнаты, художник-алкоголик, плевать хотел на сохранность своих обшарпанных стен; раз в месяц муж просто отвозил деньги к нему в мастерскую. А я тогда научилась делать этажерки из ящиков, которые находила на задворках овощного магазина. Друзья подарили нам матрас, стол и занавески, а один известный телеведущий, на даче которого муж тогда подрабатывал строителем, отдал нам мешок посуды и электрическую плитку.

Готовить еду на общей кухне я так и не приспособилась, зато научилась стирать бельё в раковине общего санузла и мыться по ночам – в остальное время санузел был тотально занят.

Нашими соседями оказались простые московские работяги, поколениями жившие в этом коммунальном доме. Дети катались на великах и роликах по огромному коридору, мужики в семейных трусах курили и выпивали по углам, тётушки в засаленных фланелевых халатах бесконечно что-то варили на кухне и там же, рядом с борщами, кипятили бельё – стиральных машин ни у кого в помине не было.

Нередко возникали скандалы и алкогольные эксцессы. Помню одну соседскую семью: мама, трое детей и папаша, недавно вернувшийся из тюрьмы. Он регулярно бегал за женой с топором. Однажды она спряталась от него в нашей комнате – с тех пор её психованный муж стал гоняться с топором и за мной.

В итоге мы с мужем взялись искать новое жильё и через агентство быстро сняли однушку в районе Преображенки. Квартира была хорошая, хозяйка нас не донимала, вот только жильё находилось слишком далеко от метро – полчаса пешком. Я в то время работала на телевидении, возвращалась домой поздно, трамваи уже не ходили. На дворе стояли опасные девяностые, и пару раз мне пришлось убегать от хулиганов. Поэтому, когда один наш приятель сообщил, что хочет сдавать свою квартиру, доставшуюся ему после смерти родственницы, мы снова переехали.

В той однокомнатной квартире у станции метро «Каширская» мы прожили пять лет, за это время наша семья выросла вдвое. Квартиру любили как родную, да и хозяин был просто мечтой нанимателя. Серёга работал сторожем в Пушкинском музее, раз в месяц мы отвозили ему деньги и заодно бесплатно разгуливали по залам. Несколько раз не смогли наскрести заветные 100 долларов, и друг позволял нам пожить в долг.

Потом, когда дети подросли, мы купили в кредит свою небольшую квартирку. Собственный дом после многих лет съёма – это, конечно, праздник. Мечтая жить там долго и счастливо, я со вкусом обставляла кухню и комнаты, подбирала обои, мебель. Словом, создала маленький рай.

Но спустя пять лет мы с мужем развелись. А затем я вышла замуж за немца и собралась переезжать в Германию. Пришлось сдавать свой теремок – так я сама оказалась в роли хозяйки.

Знакомая риелторша быстро нашла мне жильцов, приличную молодую семью с ребёнком и подмосковной пропиской. Оформили договор, я с детьми укатила в Европу. Там со своим новым немецким мужем взялась за старое – стала снимать жильё. Мой муж, обеспеченный шеф местной полиции, настоял на том, что надо жить в отдельном доме.

Следует сказать, что в Европе квартиры снимают малообеспеченные категории населения – молодые семьи, студенты, гастарбайтеры. Люди в возрасте и среднего достатка предпочитают жить в таунхаусах или отдельных домах, причём не в больших городах, а в пригородах – там спокойнее, живописнее, уютнее.

Несколько недель мы с моим немцем выбирали не столько дом, сколько среду обитания. Ездили по деревням, городкам, осмотрели даже виллу в лесу, но меня испугало полное отсутствие инфраструктуры в радиусе 20 километров. В итоге мы сняли двухэтажный дом с садиком в городке Гельдерн.

Ещё один неписаный немецкий закон: квартиры и дома там сдают абсолютно пустыми, иногда даже без сантехники. В нашем доме из удобств были ванна, душ, раковина в ванной комнате и унитаз в туалете. Всё остальное пришлось покупать.

Постепенно обустраиваясь, я подружилась с соседями, которые оказались очень дружелюбными людьми: регулярно делились со мной то лопатой, то дрелью, то газонокосилкой, то рассадой, то советом по ремонту дома и облагораживанию территории. Это категорически не нравилось моему мужу.

– В Германии не принято просить вещи у соседей. Они видят, что ты – нищая русская, вот и помогают тебе из жалости! – злился он.

Потом муж начал скандалить и по другим поводам. А уж когда я стала работать, мой шеф полиции устроил «тюрьму на дому»: я неправильно убирала дом, не так вытирала пыль, и клёцки мои были невкусными. По этим и другим причинам я ушла от немца, решив самостоятельно обосноваться с детьми во Франкфурте-на-Майне.

На первое время соцзащита дала нам маленькую комнатку во фрауенхаусе – общежитии для женщин, ушедших от нехороших супругов. Больше месяца мы жили в этой общаге вместе с самыми разными тётеньками, включая многодетную мать из Нигера, бывшую проститутку из Прибалтики и несколько очень аккуратных турчанок.

Я быстро устроилась на работу в фирму по уходу за стариками и ежедневно неистово искала квартиру во Франкфурте. Это дело оказалось одним из самых сложных в моей жизни.

Франкфурт – город богачей, фирмачей и студентов, свободного жилья в нём практически нет. Фирмы скупают многоэтажки для своих сотрудников оптом, огромное количество дешёвого жилья государство отдаёт беженцам, безработным и малоимущим гражданам Евросоюза. Многие ждут очереди на съёмную квартиру годами, причём по немецким законам, если ты хочешь самостоятельно снять квартиру, то есть без посредничества социальных органов, нужно предъявить хозяину чемодан документов. Начиная от прописки в городе, где планируешь жить, документа с постоянной работы со стабильной и высокой зарплатой – и заканчивая характеристикой от бывшего хозяина и справками из банков об отсутствии кредитов и прочих долгов.

Всё это у меня имелось, ко всему прочему, я подружилась с дюжиной франкфуртских маклеров (риелторов), но ни один арендодатель не желал сдавать мне даже самую задрипанную халупу в городе или его окрестностях. Их можно понять: мать-одиночка, приехала из загадочной России, работает на низкооплачиваемой должности…

Вскоре раскрылась и ещё одна причина. По немецким законам, если женщина с ребёнком в какой-то момент не сможет оплачивать съёмное жильё, то хозяин не имеет права её выселить: нельзя выгонять мать с детьми на улицу. С одной стороны, это хорошо, но с другой – никто не хотел рисковать, узнав, что я мать-одиночка. А я как раз рисковала остаться на улице, ведь руководству женской общаги стало известно, что я устроилась на работу. Мне тут же выставили счёт в несколько тысяч евро – по немецким законам работающий человек не имеет права бесплатно пользоваться социальным жильём.

Я уже была готова вернуться в Россию, но в один прекрасный день познакомилась в кафе с милым старичком, очень похожим на бомжа, – он стрельнул у меня сигарету. Разговорились. «Бомж» оказался профессором Франкфуртского университета. На почве любви к Кафке, Гёте и Достоевскому мы подружились. Юрген быстро нашёл общий язык с моими детьми, мы вчетвером ходили по музеям, кафе, и как-то раз, роняя слёзы, я рассказала ему о своей жилищной проблеме.

Уже на следующий день Юрген сообщил, что нашёл для меня жильё! В шестидесяти километрах от Франкфурта, в курортном городке Гросс-Умштадт, в котором жил сам. Под его поручительство квартиру мне сдал турок Ахмед. Этот пожилой мусульманский мужчина лет сорок назад вместе с многочисленным семейством приехал в Германию на заработки и за эти годы приобрёл несколько трёх-четырёхэтажных домов. А квартиры в них сдавал.

Так у меня появилась небольшая трёшка на чердачном этаже, без мебели, за 650 евро в месяц. Мы с Юргеном бросили клич по знакомым, и уже через неделю в пустой квартире появились мебель и посуда. Даже холодильник и стиральную машинку мне отдали какие-то сердобольные знакомые знакомых, а кухню я купила в «Икее» за 300 евро.

Жить у турецких хозяев – это в первую очередь соблюдать чистоту. Каждый день жена и многочисленные безработные родственницы Ахмеда устраивали ревизию в доме и на приусадебном участке: правильно ли сушится бельё в сушилке, хорошо ли функционируют системы электроснабжения, экономно ли мы расходуем воду, идеально ли вымыты лестница, мусорные контейнеры, подвал…

Однажды хозяйка принесла мне окурок, который я зимой закопала в садике. Она его отрыла, укоризненно протянула мне на салфетке и на ломаном немецком пожурила.

В это же время я получила сообщение от своих московских жильцов – они съезжали, а ключи оставили у соседки.

Кроме ключей, они почти ничего не оставили. Приличную часть мебели и вещей просто забрали с собой, видимо, в память обо мне. Погрустив о любимом диване, ковре и пылесосе, я прилетела в Москву и вновь сдала свою квартиру, уже не боясь, что следующие жильцы вынесут из неё имущество – выносить было нечего.

А спустя ещё один год жизни в Германии я решила вернуться в Россию. На прощание хозяин-турок потребовал придать его квартире первоначальный облик – вынести из неё абсолютно всё. «Вынести квартиру» я попросила беженцев, с которыми много работала на благотворительной основе – учила их немецкому языку, интегрировала в новую европейскую жизнь. Молодые сирийцы, афганцы и эфиопы молниеносно утащили весь мой скарб к себе в общагу.

Сравнивая арендные отношения в Германии и России, скажу честно: у нас всё гораздо проще. Не нужно особых документов или доверенных лиц, чтобы снять жильё, да и рынок здесь гораздо шире. Но арендодатель в нашей стране – существо бесправное, постоянно рискует быть ограбленным, как это произошло со мной. У нас всё держится на доверии, мы смотрим на съёмщика и пытаемся понять – хороший он человек, надёжный или нет? А вот в Германии никто не верит ни внешнему виду, ни честному взгляду. Ключевую роль играют документы. В крайнем случае – рекомендации проверенных лиц, каковым для меня оказался профессор Юрген, уважаемый и известный в городке человек.

Кстати, он выглядел настолько неприглядно, что в России ему квартиру точно бы никто не сдал.