– Светлана Афанасьевна, о чём ваши самые ранние воспоминания?
– Узнав, что папа возвращается с войны, мама хотела спрятать нас с братом в доме, но мы с Валеркой выскочили на улицу. И первое впечатление – шли мужчины в военной форме, красивые, статные. Их было четверо, но мы бросились к папе. В эти дни праздновали Победу. После войны папа-военный увёз нас в Австрию. Там я в шесть лет влюбилась в папиного подчинённого, лейтенанта. Однажды проснулась, а мама сказала: «Твой Андрей уехал». От разочарования я расплакалась: как же так? Ведь мечтала, когда вырасту, выйти за него замуж. (Смеётся.)

– Светлана Афанасьевна, хочу присоединиться к общему хору: в жизни вы ещё красивее, чем на экране, и очень женственны! Как этому научиться?
– Нужно быть благодарной людям, природе и погоде. И главное, женщина всегда должна быть чуточку влюблённой. Вот в метро напротив сел мужчина – какой интересный!.. Можно влюбиться в актёра на экране. Но важнее всего любить приятных тебе людей, делиться с ними всем – и хорошим, и грустным.

– Расскажите, пожалуйста, о вашем муже Владимире Ивашове.
– Когда я пришла в дом мужа, то поняла, что с милым рай и в шалаше. В одной комнате жили родители Владимира, его старший брат, сестра, а потом и я с ребёнком – всего семеро человек. Сейчас удивляюсь: как выдержала, не сбежала? Мама у Володи была непростая, такая боярыня Морозова, все должны делать так, как она скажет. И всё время наблюдала за мной: что могу, чего не могу. Допустим, я стирала Володины рубашки, гладила, и она говорила: «А ты умеешь гладить». Или я испекла торт наполеон, а свекровь – мне: «Я бы тоже смогла такой испечь, если бы деньги были». И вот это меня немножко обижало. Но я на неё не сержусь, ей ведь тоже тяжело приходилось.

Галя, сестрёнка Володи, училась в школе, а старший брат Юрка работать не хотел, он играл на гармошке и ходил по свадьбам. Когда Володя ездил с фильмом «Баллада о солдате» в Париж и привёз мне большой флакон французских духов, Юра истратил его на себя – без спроса душился. (Смеётся.) Я в их доме была на птичьих правах. Родители – на кровати, Галочка – на большом сундуке, а мы втроём – на полу: Юра, Володя и я.

– Как вы всё это пережили?
– Нам говорили: «Володя, ты же из «Баллады», это картина мирового значения. Напишите письмо!» Потом пришёл какой-то человек, проверить, как мы живём, а я уже с малышом Алёшей на руках. Спасибо Станиславу Иосифовичу Ростоцкому – нам дали двухкомнатную квартиру на 2-й Фрунзенской улице, это был свет в окошке, я до сих пор её люблю. Правда, родственникам мужа сказала: можете приходить в гости, но жить мы будем отдельно.

– А в семье Ивашовых кто был главным?
– Все находились в подчинении у мамы – и отец Сергей Лукьянович, и Галя, и Юра. Юра таким родился – артистом, очень часто врал, но всё равно боялся только матери. И Володя тоже был у неё в подчинении. Он, так сказать, обрёл звание мужа и отца, только когда мы переехали в нашу квартиру.

– Каким был Владимир Ивашов в быту?
– Володя был талантлив во всём. И в быту, и в творчестве. В театре мы играли в «Бесах» Достоевского; я – Марью Лебядкину, он – Ставрогина, сложнейшую роль. Публика специально приходила, чтобы увидеть его. Аплодисменты и крики «браво!» не смолкали по двадцать минут. После четырёхчасового спектакля мы были голодны и торопились домой. У нас тогда жила охотничья собака, и Володя, вернувшись из театра, выходил с ней гулять. А я старалась что-нибудь приготовить на скорую руку. Но муж готовил лучше меня, делал это потрясающе, пальчики оближешь. Наши дети переняли у него кулинарные навыки. Помимо готовки Володя любил охоту и приучил сыновей к этому мужскому занятию. О нашей семье шла слава, что у нас вкусные пельмени, жаркое из лосятины, кабанятины, зайчатины. Наша семья всегда была хлебосольной. И гости приходили не только для того, чтобы вкусно поесть, но и послушать песни и романсы под гитару в исполнении Владимира Ивашова. Он умел делать всё, даже шить. До сих пор помню розовую рубаху, которую Володя сам скроил и сшил. По красоте она не уступала импортным вещам.



– Вы много раз ездили за границу. От какой страны самые сильные впечатления?
– Мы бывали даже в Африке, хорошо, что нас там не съели! Однажды ждали самолёта вместе с людьми, которые выглядели как каннибалы. Я до сих пор подозреваю, что в Гвинее нас угощали человечиной, но мы с Владимиром там практически не ели, не ходили ни завтракать, ни обедать – ждали, когда кто-нибудь из дипломатов отвезёт нас в посольство и там покормит.

– Знаю, Владимир Ивашов лично встречался с Фиделем Кастро.
– Да, Фидель Кастро пригласил его на Кубу как Алёшу Скворцова (герой Ивашова в фильме «Баллада о солдате». – Ред.). Это случилось в начале девяностых. Володя потом признавался: «Я к этому не привык – охрана, постоянное сопровождение, меня всё время спрашивают, чего я желаю». Ему было неловко. Встреча с Фиделем продлилась недолго, у него уже тогда были проблемы со здоровьем. Кастро сказал: «Я рад видеть настоящего солдата. На таких героях держатся правда, сила и доблесть». Спросил, есть ли дети, пожелал всего наилучшего. Володя привёз домой сигары, ром – всё это подарили кубинские власти. Кстати, когда на Кубе в кинотеатрах шёл фильм «Коммунист», зрители вскакивали и стреляли в экран, защищая главного героя, которого играл Урбанский. Вот что такое кубинцы.

– Ваши самые счастливые моменты в жизни?
– Когда родила первого сына, Алексея, и услышала его первый крик. И ещё стала лёгкой: животик был и – бам! – опал, я снова могла прыгать. Имя сын получил в честь героя «Баллады о солдате».

– А со вторым сыном другие ощущения?
– Мы с Володей дружили с семьёй кинорежиссёра Эдмонда Кеосаяна, который снял «Стряпуху» и трилогию о «Неуловимых». Однажды пришли к ним в гости и увидели их второго сына Тиграна. Он уже ходил, ему было годика полтора: кучерявый, такой красивый… И всё, я поняла, что хочу ещё одного ребёнка!

– Как разрешали конфликты с мужем?
– Он прощал меня сразу, чего не могу сказать о себе. Я долго дулась. После ссоры мне очень нравился момент примирения. Володя тоже его любил: чувства десятикратно обострялись, прикосновения снова становились яркими. Сейчас вспоминаю – боже мой, какое счастье, это примирение!



– Ваши самые большие несчастья в жизни?
– Первое несчастье, которое я остро ощутила, – это даже не папин уход, а Володин. Я поняла, что беда молчалива. Не орала, не рыдала, ни на кладбище, нигде, всё в себе. И второе похожее несчастье, которое оказалось трудно пережить, – смерть младшего сына Олега. И время не помогает. Мы с Олегом были родственные души, похожи друг на друга не внешне, а добротой. Он подбирал кошек, и я подбирала. Когда лежала в больнице, Олежка ходил ко мне чуть ли не каждый день. А ведь у меня была онкология, и сын знал об этом, очень переживал, страдал даже больше меня. Я не верила, что умру, правда. Лишь потом узнала: мне не делали операцию, потому что не хотели мучить. Мой лечащий врач Елена Николаевна иногда звонит и говорит: «Светочка, я видела вас. Какая вы умница!» Я знаю, что излечение – это Божий промысел, меня оставили на земле, потому что я ещё чего-то не сделала.

– Вы потрясающе выглядите! Это от природы или держите себя в ежовых рукавицах?
– Иногда думаю: наконец-то не надо на съёмки, куплю селёдочки, отварю картошки и выпью рюмку водочки. А потом три дня привожу себя в форму. Вот сейчас, кстати, должна быть моя фотосессия в образе Марлен Дитрих, но за неделю надо похудеть минимум на три килограмма. На два я уже похудела. Мой любимый вес – пятьдесят пять, сейчас вешу на полкилограмма больше.

– У современных актрис есть фактура, но нет такого глубокого содержания, как раньше. Как думаете, в чём причина?
– Все стремятся к славе. И к деньгам. Недавно, в православную Троицу, я вышла во двор. Навстречу – человек с оригинальной бородой, как у Хо Ши Мина. Узнав меня, он остановился и прокричал: «С праздником, Светлана! Мы вас очень любим!» Моему счастью не было предела. При чём здесь деньги?

– Ещё я хотела вас спросить о Леониде Гайдае. Вы с ним работали и рассказывали, что человек он был непростой.
– И совсем не весёлый. Я всегда думала, что режиссёры-комедиографы в жизни весёлые, но это оказалось не так. Весёлыми были Миронов и Никулин. Если бы не Юрий Владимирович, я бы так не сыграла в «Бриллиантовой руке». Всё благодаря Никулину, он очень хороший партнёр. А Леонид Иович Гайдай, он… (Задумалась.) Как бы сказать? Какой-то строгий: «Мне надо вот это!» А Никулин ему сказал: «Слушай, Леонид, оставь ты нас двоих на час с этой сценой, мы потом к тебе придём и всё покажем». И мы ушли репетировать в кабинет. А в съёмочном павильоне народ узнал, что я буду раздеваться, и набежали. Кстати, Леонид Иович считал так: ну подумаешь, ну разденется Светличная – и что? Всё равно мне, конечно, повезло, что поработала с Гайдаем и Никулиным – великим клоуном и добрейшим человеком. Благодаря Никулину и Миронову у меня получилась шикарная Анна Сергеевна.

– Как проходили пробы на «Бриллиантовую руку»?
– Мне сказали, что снимаются Никулин, Миронов, Мордюкова, и я поняла: надо там быть! На следующий день состоялась кинопроба, где моя героиня входит в квартиру: «Ксива, хаза…» – а на диване Папанов с часиками. На меня надели очень хороший наряд: белые брюки, белый пиджак, яркую малиновую майку. Я тогда подумала: себе потом такую же сделаю. И где-то через сутки позвонили, сказали, что я утверждена.

– А с Андреем Мироновым у вас не было романа?
– Нет. Нонна Мордюкова всё время хотела закрутить с Андреем. Я тогда ещё удивлялась: он такой молодой, а она даже не скрывала своего желания. А потом Мордюкова, уезжая со съёмок, сказала мне: «Ладно, Светка, уступаю его тебе!» И вот мы с Андреем немного выпили – лето, море, шампанское… Сидели до часа ночи на берегу, а на прощание поцеловались. Вот и всё, ничего больше не было. А все потом говорили: роман, роман!..

Андрюха в жизни был не такой, как на экране, совершенно не в моём вкусе. Единственное, в «Бриллиантовой руке» мне очень понравилось, как он танцевал на теплоходе: не худенький, но при этом такой лёгкий, подвижный! Но всё равно, когда мы виделись, были очень рады друг другу. Однажды встретились с ним в Ленинграде, он спросил: «Что завтра делаешь?» А у меня свободный день. Миронов сказал: «Есть идея. Я вызову Ширвиндта и Пельтцер, закажу в ресторане столик, мы поужинаем, а потом погуляем». А тогда стояли белые ночи. Андрей был очень-очень щедрый, и вот что он сделал: поезд приходил в 23 часа, а рестораны закрывались в 23.30, но Миронову позволялось всё. Ресторан закрыли в половине двенадцатого, но не для Андрея. Я пришла, а он явился в роли официанта с салфеткой через руку, остальные уже подъезжали. И вот все собрались, и Андрей нас обслуживал, это было потрясающе весело! Но я с трудом вписывалась в их компанию. Скорее являлась зрителем. И Пельтцер оказалась такой интересной тёткой! Потом мы хорошо погуляли по Питеру, пошли в гостиницу. У Андрея был очень маленький номер в «Астории»: кровать, тумбочка, стул. Татьяну Пельтцер уложили на Андрюшкину кровать, а мы втроём – Миронов, Ширвиндт и я – легли на полу.

Вот всё время у меня какая-то половая история! (Смеётся.) Но часа через четыре проснулись голодные, и тогда Андрей сказал: «Сейчас пойдём есть сборную солянку». Такой вкусной солянки я больше никогда в жизни не ела! Шампанское уже не пили, но приняли по сто граммов водочки.

– Муж не ревновал вас к Миронову?
– Нет. Он, может быть, ревновал меня к Тихонову, потому что Станислав Ростоцкий отдал тому озвучивать роль Печорина, которого сыграл Владимир. И я Ростоцкому этого не простила. Володе было очень больно. И потом у Тихонова голос узнаваемый, можно было взять кого-нибудь другого.

– А каким запомнился Вячеслав Тихонов?
– Тихонов был очень хороший, но непростой, весь в себе. У меня не так много работ в кино, но я считаю, что мои эпизодические роли, такие как Габи в дуэте со Штирлицем-Тихоновым, являются шедеврами в смысле показа глубины человеческих чувств. Я даже согласна носить два имени – Светлана и Габи. (Смеётся.) Спасибо Татьяне Михайловне Лиозновой за то, что свела нас в этом фильме.

– Я читала, что вера помогает вам оставаться такой доброжелательной.
– Спасибо, это благодаря православию и вере в людскую доброту. И по воле Творца. Я всегда ношу крест, не снимаю. Крестилась где-то в семидесятом году, мне было лет тридцать. Муж Владимир был крещёный, и детей мы тоже крестили. В церкви Володя бывал очень редко. Вот когда перестройка началась, я стала ходить в церковь и звала его с собой, и он шёл.

– Как к вам относились, когда в стране наступили тяжёлые времена?
– В девяностые годы наша страна переживала страшные времена. Считаю, что это страшнее, чем во время и после войны. Из магазинов всё исчезло. Я ездила на творческие встречи, и мне там платили какие-то деньги. Но самое удивительное: в ресторанах есть было нечего, а у меня на гастролях стол ломился. Люди несли мне – кто пироги, кто сало, кто самогон, кто белые грибы. И всё – для своей артистки. А на следующий день подходили к поезду, приносили то, что мне понравилось, и всё загружали в моё купе. Вот такое было отношение. И сейчас мне грех жаловаться. Одна женщина-педагог недавно спросила: а вы искренне улыбаетесь? Я говорю: а разве вы не видите? Надо всегда быть искренним. Если человек не нравится и ты не хочешь с ним общаться – необходимо ему об этом спокойно сказать, а не лицемерить и не притворяться.

– Позвольте спросить о вашем правнуке. Знаю, его назвали в честь прадеда.
– Да. Маленький Володя Ивашов сдаёт экзамены в кадетский корпус. Я надеюсь, он поступит и станет настоящим человеком нашего Отечества, чему будет очень рад его безвременно ушедший прадед, народный артист Владимир Ивашов.