Сначала его не звали никак. Их было шестеро, и никто не спешил придумывать имена этим беспородным щенкам. Сердобольные женщины, которые приносили мамке каждый день немного еды, различали их только по масти. Говорили: ого, этот Рыжий злой какой. Или: эта дурочка, Пятнистая, ничего не понимает. Или: смотри, Серый, не бегай на дорогу, задавят.

А этот, хотя и самый большой, был какой-то тихий, спокойный. И за это первым из своих братьев и сестёр получил имя: Тишка.

Постепенно щенков становилось меньше. Серого взял на воспитание охотник. Пятнистую забрали сторожить котельную. Рыжего задавило машиной. Остальные тоже куда-то постепенно исчезли. Остался только Тишка. Его, большого, наверное, боялись брать. Не прокормить, а если окажется ещё и злой…

При помощи всего лишь нескольких кусочков колбасы один азартный местный мужик, Серёга Захаров, выдрессировал Тишку становиться на задние лапы, выпрашивая подачку. На удивление всем, пёс мог простоять так целую минуту, а то и больше, да вдобавок лягал в воздухе передними лапами и повизгивал. Тут-то Серёга и сказал:
– Не Тишка ты, а Етишка!

Вскоре после начала этих выступлений Тишка понял, что его жизнь зависит только от людей. Они владели едой, они были сильны, они могли много чего. Могли в любой момент убить даже самую большую и зубастую собаку. Их нужно всегда опасаться и уважать.

Возле посёлка протекала небольшая река, и, пока стояло лето, Тишка часто уходил на берег, спать где-нибудь под кустами. Когда было жарко, купался, мочил пузо на мелководье. Пару месяцев назад пацаны бросили его в воду, собираясь научить плавать, и он камнем пошёл ко дну. Успели, вытащили. Но воду он с тех пор не любил.

По другому берегу ежедневно проходило коровье стадо. Тишка слышал, как пастух щёлкал кнутом. Коровы норовили разбрестись, по-бегемотьи влезть в камыши и остаться там на весь жаркий день.

Пастух, между прочим, был неважный, пьяница. На следующий сезон директор подрядил другого мужика, откуда-то из города. Начальству было немного странно, что нашёлся городской человек, который захотел работать пастухом, но почему бы и нет…

Тишка в это время оказался на цепи. Однажды он крутился возле поселковой базы пиломатериалов, где его все хорошо знали. Кто-то вынес ему ломоть колбасы. Тут в ворота въехала машина. Из машины вышла женщина, которая сразу чем-то не понравилась Тишке. Пахло от неё странно-тревожно, одета была необычно. Тишка на всякий случай гавкнул и, облизываясь, прошёл мимо. Женщина ахнула, быстро забралась обратно в машину.

Он с полчаса проспал возле забора, когда его разбудили.

– Ну всё, Етишка, велено тебя привязать. Добегался ты на сегодняшний день, – сказал Серёга Захаров, когда-то научивший его «служить».

Тишке надели грубый брезентовый ошейник, защёлкнули стальной карабин, а другой конец цепи привязали к ржавому арматурному уху, которое торчало из бетонного забора.

Тишка догадался, что раньше у него была свобода, только когда его посадили на цепь. До этого он мог идти куда хотел, быть голодным, играть с другими собаками или подраться с ними. Мог выпрашивать подачки у магазина или сдохнуть в кустах. Теперь его свобода ограничивалась длиной цепи и миской похлёбки, которую приносили сторожа. На такой диете он быстро похудел и сделался неопрятен. Шерсть его потускнела, свалялась. Траву возле будки он вытоптал.

Стояла уже поздняя осень, ночами лужи замерзали. Тишка трясся от холода в сырой будке. У него не было там ни подстилки, ни клочка сена. Об этом люди не позаботились. Проходя мимо пса, они приветливо свистели ему, иногда бросали кусочек чего-нибудь съедобного и устремлялись дальше. А он оставался сидеть.

Как-то утром Тишка проснулся и вылез из своей будки раньше обычного. Ещё один бессмысленный, пустой день… Было очень холодно, иней схватил траву своими белыми перчатками. Над базой и над полями вокруг неё стоял густой туман. Но поднимавшееся солнце светило очень ярко, и туман, казалось, начал излучать собственный свет, сильное и мягкое переливающееся сияние. Тишка раньше такого не видел. Он пошёл туда, откуда вставало солнце, откуда лучился свет; он почему-то мгновенно уверился, что если идти в этом направлении, то обязательно попадёшь в хорошее место, где живут добрые люди… Натянувшаяся цепь остановила его.

Тишка подёргал цепь, но та держалась крепко. В последний раз глянув на волшебное хрустальное сияние, Тишка ушёл спать в будку. Ему надо было беречь силы.

Собачья жизнь идёт в семь раз быстрее человеческой. Значит, срок его отсидки составил четыре с половиной года, потому что освобождение пришло только весной. А зима была тяжёлая, очень холодная и голодная, и, хуже того, Тишка не знал, что она когда-нибудь кончится.

Но однажды в феврале он заметил, что солнце начинает всерьёз пригревать. Железный забор на базе дымился в полдень. Пёс догадался, что природа совершила круг.

А в апреле, аккурат на День космонавтики, мимо базы шёл человек. Худощавый, повыше среднего роста, лет за пятьдесят. Черты лица у него были правильные и обыкновенные. Таких много, посмотришь и забудешь. Это был новый пастух коровьего стада.

Дмитрий Иванович Сухарев давно искал покоя. Всю жизнь он провёл в разъездах, командировках, многое повидал, и чем больше видел, тем яснее понимал тщету ежедневной суеты. Люди бились в кровь непонятно за что. Для жизни каждому из них требовалось очень немного, а хотели они гораздо больше. На земле было достаточно места и ресурсов, чтобы досыта накормить и безбедно устроить всё человечество, если распорядиться хотя бы немного экономно и справедливо. Но… о чём тут говорить.

Нужно было подумать о том, чтобы найти себе нормальное место для жизни и работы. Пенсия тревожным ночным фонарём светила в окно, да и бесконечно разъезжать по командировкам он устал. Он хотел приносить пользу, не требовать от людей многого, но держаться от них подальше. Случайно подвернувшееся место деревенского пастуха устраивало его совершенно.

Дмитрий Иванович прочитал всю доступную литературу по данному вопросу и выяснил, что раньше эта профессия окружена была ореолом тайн, загадок и мистики. Пастух – это ведун, это человек, который «знает слово». Стадо на выгоне слушается пастуха, даже если его рядом нет. Имеются специальные обряды, заговоры, древние методики… Дмитрию Ивановичу не терпелось всё это попробовать в деле.

И вот когда уже Сухарев проходил мимо базы пиломатериалов, торопясь к новому месту работы, он и увидел Тишку.

Большой лохматый пёс буро-коричневой масти прикован цепью к забору. Из густых шерстяных зарослей морды заинтересованно сверкают глаза. Уши полуопущены. Огромные неловкие щенячьи лапы: задние откинуты в сторону, морду он положил на вытянутые передние. Брюхо в пыли.

Дмитрий Иванович как-то сразу понял, что пёс ничейный, сидит тут совершенно без всякого смысла. Он свистнул Тишке, тот поднял голову.

– Ай, какой хороший, – сказал Дмитрий Иванович. – Красавец. Годовалый, наверное. Кусаться не будешь?

Он уселся на корточки и осторожно потрепал Тишку по шее, почесал между ушей. Тишка от удовольствия вывалил язык и быстро задышал, потом прижал уши и потянулся. Давненько ему не доставалось такой ласки.

– Красавец. Как же тебя зовут?
– Тишка его зовут, – сказал проходивший мимо Серёга Захаров. – Тишка-Етишка.
– Тихон, значит, – кивнул Дмитрий Иванович. – Ну а лапу, Тихон, подавать умеешь?

Тишка незамедлительно протянул ему правую лапу, и так состоялось их знакомство.

– Чей это пёс? – спросил Дмитрий Иванович.
– Ну, я хозяин, – сказал Серёга.
– Сколько просишь?
– Давай пятихатку, и пёс с тобой!
– Сейчас нет денег, но я через неделю здесь опять пойду в это же время.
– Ладно, – мужик, как ни старался, не смог удержать улыбки предвкушения. – Значит, в пятницу жду тебя. Как раз будет чем выходные отметить…

Сухарев кивнул, напоследок ещё раз потрепал Тишку за ухо и направился по своим делам.

В деревне его уже ждали. Сухареву отвели комнату в доме у какой-то глухой старой бабушки. Дмитрий Иванович выслушал напутственный рассказ директора и ушёл взглянуть на пастбище. Домой в город он добрался только к вечеру, устал с непривычки, но главная мысль у него была одна: кажется, теперь у меня есть собака.

Раньше, когда он ездил по командировкам, собаки быть не могло. Да и прежде тоже. В детстве не выпросил у родителей. После армии он собирался завести себе овчарку, даже имя ей подобрал: Альма. Но внезапно женился, у него появилась Ирина. Ей собака была без надобности, лаять она сама неплохо умела, к тому же родился ребёнок… Приходилось зарабатывать деньги, Сухарев неделями не бывал дома, и семейная жизнь от этого скоро дала трещину. Ирина была ревнива – ладно бы по делу, а то просто так. В общем, они расстались, Сухарев исправно платил алименты, по воскресеньям гулял с сыном в парке, но всё равно они выросли чужими людьми и теперь почти не виделись.

Так и прошла жизнь без собаки. Кто мог знать, что именно об этом он будет сожалеть на склоне лет больше всего.

Когда странный человек ушёл, Тишка улёгся на прежнее место в прежней позе. Он думал, что уснёт, но через полминуты вскочил и уставился вдоль дороги. Постоял так немного, слегка помахивая хвостом, и тихонько заскулил. Этого никто не слышал, пёс несколько раз принимался жалобно скулить и снова замолкал. Человек разбудил в нём непонятную надежду, и Тишке было страшно и тоскливо от того, что эта надежда не сбудется. Лучше бы тот человек не проходил здесь, не трепал его за ухо и не говорил ласковых, ободряющих слов.

– Ну вот, Тишка-Етишка, скоро новая жизнь у тебя начнётся. – Серёга Захаров стоял на крыльце и, прищурившись, разглядывал его сквозь сигаретный дым. – Надо подкормить, а то ещё раздумает этот малахольный…
Он налил Тишке усиленную порцию баланды. Пёс съел, а потом что-то опять загрустил и плоско улёгся на бок в тени забора.

Прошло несколько долгих дней. Солнышко прибывало и грело всё жарче. Высунулась из земли трава. Тишка щипал её свежие побеги. Полетели мухи, бабочки, комары. Природа оживала на глазах. Всё вокруг было свободным, наглым и жадным, всё вокруг плодилось, размножалось и весело пожирало друг друга. И только Тишка уныло сидел на короткой железной цепи. У него была лишь его будка, его миска и очень маленькая непонятная надежда.

Но пришёл великий день. Серёга раздобыл кусок узкой брезентовой вожжи, сделал новый чистый ошейник. Он вылил на Тишку несколько вёдер воды, чтобы слегка отмыть. После бани новый ошейник был торжественно натянут на шею пса.

Сухарев пришёл вовремя, как и обещал.

– Ну, как там поживает наш Тихон?
– А что с ним будет, жив-здоров и весел! Только тебя и ждёт.
– Ждёт? Ну-ну…

Сухарев прошёл к будке. Тишка стоял там на стрёме, радостно помахивая хвостом.

– Здравствуй, Тиша, – сказал Дмитрий Иванович.

И тут Тишка проделал свой фирменный полузабытый трюк – встал на задние лапы, а сложенными передними несколько раз просительно лягнул в воздухе в сторону Сухарева.

– Ай ты, собака такая! – обрадовался Сухарев и принялся всячески трепать и гладить Тишку.

Серёга Захаров пришёл к выводу, что отдаёт пса в надёжные, добрые руки.

– Вот и хорошо, – кашлянул он. – Однако пора мне.

Сухарев отдал ему обещанные деньги. Потом вытащил из кармана чекушку водки.

– Вот, возьми. Премия.
– Ну, спасибо, – сказал Захаров. Он был доволен. – Давай, Тихон, кончилась твоя отсидка. На свободу – с чистой совестью! Счастливо!

Он пересадил Тишку с цепи на заранее приготовленный поводок.

– Держи, хозяин.

Дмитрий Иванович взял поводок, и вдвоём с Тишкой они пошли по дороге.

Тишка впервые за бесконечно долгое время покинул пределы своего заточения, он смотрел вокруг дикими глазами. Однако у него и мысли не было, что его отпустят на свободу совсем.

– Гулять, Тиша! – сказал Сухарев, отцепляя карабин.

Тишка визгнул и пошёл гулять.

Сухареву хотелось, чтобы всё было определено: если пёс не захочет идти с ним, то и не надо, насильно мил не будешь.

Тишка носился по полю как оглашенный. Сейчас было особенно хорошо заметно, что это в сущности всего лишь маленький ребёнок, которого отпустили из угла после долгого наказания…

Сухарев наблюдал за ним, медленно двигаясь по дороге. Тишка тоже не выпускал его из виду и держался поблизости. Вроде всё шло хорошо. У Дмитрия Ивановича была с собой приманка, но он надеялся, что пёс подойдёт к нему сам.

– Тиша, Тиша, иди сюда, – позвал Сухарев и похлопал себя по бедру.

Тишка подбежал и ткнулся носом в руку Дмитрия Ивановича.

– Хороший, хороший, умница, – сказал Сухарев. – Я тебе потом дам колбаски. Нам ещё далеко идти.

Он достал нож и, разрезав ошейник, бросил его в канаву.

Так у человека появилась собака, а у собаки – хозяин.

Началась для Тишки настоящая трудовая жизнь. Теперь он был помощником пастуха с определёнными обязанностями. Обязанности эти он понял очень скоро, вернее, инстинктивно почуял, что от него требуется.

Коров в стаде было около двух сотен, крупные, спокойные животные костромской молочной породы. Они предпочитали неспешно ходить каждый день по своим излюбленным местам, трудолюбиво пережёвывая жвачку. Но попадались среди них и блудливые, хитрые твари. Самое малое, что они могли сделать, это отбиться от стада, уйти в речные тростники или спрятаться в овраге, а некоторые особо нахальные норовили повалить изгородь и вломиться в чей-нибудь огород. Когда же Сухарев гонял их, ругаясь и громко щёлкая кнутом, недовольно мычали и угрожающе поводили рогами.

Тишкина задача состояла в том, чтобы пастух за ними не бегал. Стадо не должно разбредаться слишком сильно. Хотя он был мирный пёс, ему в самом начале всё-таки пришлось несильно хватануть за ноги двух-трёх особо озорных коров.

Тишка успевал везде. По первому сигналу хозяина он научился поворачивать движение тяжкой рогатой коровьей массы – достаточно было несколько раз лязгнуть зубами и рыкнуть. Тишка прямо родился для этой работы.

Дмитрий Иванович был, в общем, доволен. Всё вышло так, как он хотел. Следуя рекомендациям, полученным из тех заранее прочитанных мистических книжек, он совершил важный обряд. Пока никто не видел, трижды обошёл стадо, шепча заклинанья-обереги. При этом тащил по земле длинный кнут, доставшийся ему в наследство от прежнего пастуха; кнут висел через плечо, на другом плече была сумка, в правой руке Сухарев держал самодельную дудку, а в левой – варёное яйцо. Только после того, как всё это было проделано, Дмитрий Иванович по-настоящему успокоился и почувствовал уверенность. И скотина после этого стала слушаться его куда больше.

Ежедневно стадо двигалось сначала мимо реки, а потом возле леса. Иногда пастух разрешал коровам пройти по весёлой, светлой опушке, не углубляясь в чащу. Он знал, что эта живописная, праздничная окраина – лишь начало большого старого бора, который тянется на пару десятков километров. Так что в этих местах надо держать ухо востро. Но по вечерам, когда его работа заканчивалась, он любил приходить сюда с Тишкой. Сидел на поваленном дереве, смотрел на звёзды, жёг небольшой костёрчик и пёк картошку. Погода стояла тёплая, и он обычно не ходил в деревню ночевать – сделал небольшой шалаш, да там, случалось, и спал до утра. Сухарев перестал стричься и бриться. По утрам, вылезая из шалаша, он был очень похож на лешего. Даже комары его теперь не кусали. Между прочим, с настоящим лесовиком он тоже постарался завести дружбу, чему следовали свои обряды и заклинанья…

Тишка совсем забыл свою прежнюю жизнь. Днём он приспособился купаться в реке, начал переплывать на тот берег и обратно. Вода его больше не пугала. Он потерял страх перед ней, гоняя коров по тростникам.

На другом берегу на холме примостилась очень приятная на вид деревенька дворов в тридцать-сорок. Крыши её аккуратно лепились одна возле другой, сбоку стояла высокая тёмная ель, похожая на церковную колокольню. При взгляде на неё Дмитрию Ивановичу каждый раз хотелось перекреститься.

Сухарев ясно понимал, что до сих пор ему никогда не приходилось жить такой настоящей, естественной жизнью. Видно, за какое-то долгое хорошее поведение и послушание было дано ему это чудесное лето, эта работа и вот такой лохматый приятель.

Это было самое лучшее время и для Тишки. Он жил без ошейника, хозяин относился к нему хорошо, кормил сытно. Целый день Тишка бегал на свободе. По вечерам около костра вытягивался у ног Сухарева, и тот гладил его и почёсывал пузо, а Тишка блаженно воркотал что-то своё, пёсье. На ночь он вместе с Сухаревым забирался в шалаш и спал, прижавшись к боку хозяина.

И всё бы хорошо, но та далёкая деревенька с огромной елью вместо колокольни не давала покоя Сухареву. Каждый раз, проходя со стадом по берегу реки, он вёл себя до странности одинаково.

– Здесь, конечно, очень здорово, – негромко говорил он и смотрел в сторону дальнего холма.

Сухарев узнал у местных, как называется деревня – Пресветлое. А можно ли туда дойти? Можно, почему ж нет, только дорога больно петляет, семь загибов на версту. Надо бы туда наведаться, Тихон Иваныч, как ты думаешь?

Как-то в августе, когда возвращались ночевать к бабушке, около дома стояла знакомая «четвёрка». Дмитрий Иванович зачем-то попинал колесо. Н-да… Понятно было, что сын Пётр приехал со срочным делом.

Сухарев вошёл с улицы, обнял сына. Давно не виделись, лет пять. Из лёгкого на подъём молодого парня сын превратился в плотного мужика с первой сединой.

– Здравствуй, сын.
– Здравствуй, батя.

Прошли к столу, сели.

– Загулял ты чего-то, по молодухам бегаешь, – сказал Пётр.
– Какие там гулянья… Ладно. Как мать-то?
– Ничего, как всегда. Болеет. Ругается.
– Понятно.
– Дело есть, батя. Давай выпьем.
– Ну, давай.

Выпили.

– Говори, не стесняйся. Чем смогу, помогу, – сказал Дмитрий Иванович.
– Да, помощь твоя потребуется. Деньги мне нужны, батя. Много денег. И срочно.
– Дело своё открывать хочешь, что ли?
– Нет, батя, нет. На счётчик меня поставили.
– Это как?..
– Ну, так… тебе лучше и не знать. В общем, накрутка идёт за каждый просроченный день. Денег я много должен.
– А кому должен-то?
– Очень серьёзные люди, с ними шутить нельзя. Если не отдам деньги с процентами, меня просто убьют. Вот такое дело.

Дмитрий Иванович задумался.

– Денег-то у меня на книжке не очень много. Слушай, а если твою машину продать?
– Она копейки стоит. Я всё уже продал. Последняя надежда осталась – на тебя, на твою квартиру. Нашу…

Пётр был прописан в квартире Сухарева. Имел право на половину жилплощади.

– Так много денег? – удивился Дмитрий Иванович. – Что ж ты сделал-то?
– Батя, не рви сердце. Сам знаю, что дурак. Но вот такая ситуация сложилась. Или-или.
– Ладно, – сказал Сухарев. – Если тебе это действительно поможет, забирай квартиру. А то, знаешь, у меня один полковник знакомый есть.
– Батя! – воскликнул Пётр с болью в голосе. – Ну что ты такое говоришь?..
– Ладно, ладно, – послушно кивнул Сухарев, – понятно. Забирай. А я проживу, ничего. У меня здесь вон работа, жильё. Не пропаду. Забирай, сын. Ничего.
– Давай ещё выпьем.
– Ну, давай.

Выпили.

– Что же ты не ешь? – спросил Пётр. – Ты бы хоть закусил.
– Да не хочу я. Тяжело будет. Ты давай сам закусывай, ты ведь за рулём.
– Ладно, ладно, знаю. Батя, надо документы подписать.
– Давай.

Сын достал толстую пачку документов, и Дмитрий Иванович расписался.

– Ну вот, – сказал он, – теперь всё твоё. Лишь бы это тебе помогло. А так, не знаю, если что – зови, с ружьём приеду, будем отстреливаться. Ничего, прорвёмся, сын.
– Теперь это не понадобится. Урегулирую быстро. Спасибо тебе, батя.
– Матери привет передавай.
– Передам. Надо ехать мне, батя.
– Езжай, только аккуратнее, ты всё-таки выпивши слегка.

Они вышли на крыльцо. Там сидел Тишка и дружелюбно помахивал хвостом.

– Это собака твоя?
– Да вот, Тихон Иваныч, собственной персоной.

Пётр погладил Тишку.

– Красивый…

Полная самодовольная луна белым камнем нависла в прозрачном воздухе над их головами.

– Вот как это так, – сказал Пётр, разглядывая её, – вот висит она там, висит – и не падает. Странно.
– Так ведь дура она, вот и всё, – сказал Дмитрий Иванович. В голове у него сильно шумело от выпитого и от переживаний, да давление разгулялось.

Пётр повернулся к отцу. Лицо его было мокрым от слёз.

– Прости меня, папа.
– Это ты меня прости. И не думай, Петя, – сказал старший Сухарев. – Со мной ничего не случится. Главное, чтобы ты там урегулировал всё… Ну, поезжай.

Они обнялись, Пётр сел в машину и уехал.

– Вот, Тишка, – сказал Дмитрий Иванович. – Первый раз за тридцать лет меня папой назвал.

Он тоже заплакал, с непривычки кривя губы.

– Тридцать лет.

Тишка встал на задние лапы, а передние положил хозяину на грудь и принялся лизать ему щёки.
– Да. А понимаешь ли ты, дурачок, что нам теперь некуда возвращаться? Некуда отступать нам, у тебя нет будки, у меня квартиры. Ничего-то у нас вообще нет. Мы с тобой вот здесь, и больше нигде… А зато мы настоящие!


Они пошли гулять в поле, к реке. Сухареву было одновременно и плохо, и очень хорошо.

– Папой назвал…

Он бродил вдоль реки и грозил кулаком полной луне:
– Дура!..

Его мотало, как на палубе в шторм, и он свалился в небольшой овражек. Ударился головой о корягу, потерял сознание и сунулся лицом прямо в воду неглубокого ручейка, буквально через десять метров впадавшего в реку. Захлебнулся. А белая луна невозмутимо смотрела на эту картину сверху, с неба, и снизу, из реки.

Тишка был рядом. Когда лицо хозяина неожиданно скрылось под водой, он взвыл и схватил зубами его штанину. Он помнил тот день, когда пацаны бросили его в реку. Под водой плохо, нельзя дышать. Упираясь всеми лапами и рыча от напряжения и злости, он принялся тянуть человека вверх по склону овражка. Но его сил хватило только на то, чтобы вытащить голову Сухарева из воды. Тогда он начал лизать хозяину уши, шею и затылок, остервенело лаял, а в спину бил лапами. И то ли от этих бешеных усилий, то ли оттого, что Сухарев лежал головой вниз по склону – вода вытекла из его лёгких. Он сильно вздрогнул и закашлялся. Тишка ополоумел от радости. Вскоре Сухарев начал отбиваться от него.

– Ну всё, хватит, хватит, фу… Хороший, хороший щенуля… Пошёл к чёрту, целоваться мне с тобой!..

Тишка после этого случая резко повзрослел. Щенячий жирок окончательно сошёл с него, заменившись мускулами житейского опыта.

Дмитрий Иванович Сухарев тоже успокоился, более не волновался ни о чём, словно важный вопрос, издавна донимавший его, был решён окончательно, оставалось только действовать. Но торопиться тут не следовало, и вообще торопиться не следует никогда, всё придёт вовремя…

В конце октября, пригнав стадо на ферму в последний раз, он очень хорошо поговорил с директором, получил зарплату и премию, а также приглашение поработать в следующем сезоне. Накупил в магазине разных вкусностей, взял чекушку водки. Угостил бабушку, у которой квартировал, сам поел и выпил, да засветло лёг спать.

– Завтра нам рано вставать, Тихон.

Утро было солнечное, но туманное. Они вышли в поле, и их глазам предстала чудесная картина, которую довелось однажды видеть Тишке в прошлом году, когда он ещё сидел на цепи. Туман в той стороне, где поднималось солнце, был словно из хрусталя. Траву покрывал серебристый иней. В двадцати шагах уже ничего нельзя было разглядеть, так ярко сияло солнце, расходясь по мельчайшим капиллярам влаги, пронизывающим воздух. Свет шёл по этому оптоволокну и словно заряжал своей энергией всё вокруг. Бесконечное сияние и блеск, многомерные нимбы стояли вокруг человека и собаки, когда они вышли в путь.

Тишка неторопливо двигался чуть впереди хозяина. Их путь лежал в сторону восходящего солнца.

Бабушка, у которой квартировал Сухарев, проследила, как он медленно исчез, рассеялся в этом солнечном океане. И больше никто не видел Дмитрия Ивановича Сухарева и его пса Тишку.