Королевский выстрел
16.08.2017 16:22
КоролевскийВ междугороднем автобусе, переполненном пассажирами, ехали два охотника: Геннадий Викторович Усов, художник-оформитель Дома культуры мебельной фабрики, и Николай Филиппович Грачёв, главный бухгалтер треста столовых. Усов, высокий, худощавый, угрюмого вида, всё время молчал и смотрел в окно. Грачёв, плотный, приземистый, розовощёкий, жизнерадостный, был весь в движении и без умолку говорил.

Грачёв считался завзятым охотником (вернее, так думал он сам).

Усов тоже имел ружьё, но охотничьей страсти в нём не было. На охоту выезжал от случая к случаю, в основном с начальством, когда неудобно отказаться. Сегодня Грачёв вытащил его из дома почти насильно, и Усов всю дорогу ругал себя за то, что не устоял перед уговорами.

Грачёв хлопал по плечу друга и говорил:
– Ты, Геннадий Викторович, должен благодарить меня. Ну что бы ты сейчас делал в своей холостяцкой квартире? Смотрел бы телевизор, смолил папиросы, отравлялся никотином… Скучал. А я тебя на природу отдыхать вытащил…
Усов на миг оглянулся.
– Отдыхать хорошо, когда у тебя на душе спокойно. А я дома срочную работу бросил…
– Да наплюй ты на эту работу! Днём работа, вечером работа. Должны же мы когда-нибудь отдыхать по-человечески? Целый день шум, гам, суматоха, стрессы всякие, неприятности… А жизнь у нас одна. Ты думаешь, кто-нибудь подойдёт к тебе и скажет: «А не пора ли вам, Геннадий Викторович, на природу выбраться?» Никто не скажет. Сами должны позаботиться. А охота – самый здоровый вид отдыха. Я, например, считаю, что если мужчина не охотник и не рыболов, то он потенциальный пьяница или бабник.
– Это ты в меня метишь? – снова оглянулся Усов. – Ведь я не охотник, и билета у меня нет. И я вообще против охотников. Против того, чтобы они убивали беззащитных животных и птиц. Охота – это варварство.
– Ну, это ты слишком… – возразил Грачёв. – Охота – это прежде всего общение с природой. Охота очищает человека нравственно и физически закаливает организм, укрепляет нервную систему. Облагораживает, если хочешь… Великие люди были охотниками. Возьми Толстого, Тургенева, Левитана… На охоте ты чувствуешь себя частью вечного и неизменного мира, частицей природы. Одно созерцание природы доставляет наслаждение. Ты только представь: солнышко садится, от воды пар, лягушечки кричат… А воздух… Дышишь – не надышишься… А после охоты – костёр, мужская компания, разговоры… Нет, это великолепно…

– Знаем мы вас… «Солнышко, лягушечки…» – перебил Усов. – Отбацаете в небо, надуетесь водки, и все дела.

– Ну, зачем же так?.. – обиделся Грачёв. – Охотники не монахи, это факт, но нельзя же всех под одну гребёнку. А что касается «убивать беззащитных животных», так я тебе так скажу: ты за обедом курочку ешь? Ешь. С удовольствием даже. Говядинку употребляешь?.. Между тем ты поедаешь домашних животных, выращенных собственными руками… А у диких животных всегда имеется возможность удрать, что они и делают в большинстве случаев. Конечно, возвращаться домой с трофеем приятно, и в этом нет ничего предосудительного, тем более варварского. Но, повторяю, это не главное. Главное на охоте – красивый выстрел. Сбить летящую на большой скорости утку или бекаса – это, братец ты мой, искусство. Особенно хорош «королевский выстрел», когда птица идёт «на штык». Стреляешь, и она падает к твоим ногам. Нет, что ни говори, а охота – занятие стоящее. Бывало, после трудовой недели едешь на охоту весь измочаленный, словно по тебе каток проехал, настроение – хуже не придумаешь, а возвращаешься бодрый, жизнерадостный, отдохнувший. И что я заметил: охотники в большинстве случаев натуры тонкие, способные глубоко чувствовать и сопереживать. Я удивляюсь, как ты, художник, не понимаешь этого. Кто-то правильно сказал: «Если мужчина охотник, то он обязательно хороший человек». Разве можно сравнить охоту, скажем, с картами, домино? Нельзя. Я, например, живу только в сезон охоты, а в остальное время существую… Когда я надеваю охотничий костюм, перепоясываюсь патронташем, беру в руки ружьё – я чувствую себя настоящим мужчиной. Считаю, что к этому занятию нужно прививать любовь с детства: в семье, в школе, в институте. И тогда наша молодёжь будет отвлечена от пагубного влияния улицы, от разных дурных привычек, а само общество станет чище, благороднее.

Автобус неожиданно затормозил. Грачёв приподнялся и завертел головой.

– Кажется, наша остановка… Да, мы приехали. Сходим.

Он схватил чехол с ружьём, рюкзак и боком стал пробираться между сиденьями.

– Пропустите, граждане, пропустите…

Сойдя с автобуса, Грачёв положил вещи на землю, развёл в стороны руки, запрокинул голову и восторженно воскликнул:
– Вот она, ширь необъятная, высь поднебесная… Раззудись, плечо, размахнись, рука!.. А вот и Колька!

У обочины стояла понурая лошадь, запряжённая в телегу, а рядом с ней Колька, сын егеря Афони, паренёк лет четырнадцати, длинноногий, длиннорукий, длинношеий, как все подростки. Грачёв схватил его в охапку.

– Ну, Колька, ты молодец, – сказал он, ставя паренька на землю. – Не подвёл. Что там, Афанасий, ждёт?
– Ждёт.
– Какого он за нами рысака прислал… Народу, небось, понаехало?
– Да, понаехало.
– Это хорошо. Нам нужно спешить. Геннадий Викторович, грузи вещи.

Они сложили вещи в телегу, взгромоздились сами, и лошадь тронулась. Телега затряслась, запрыгала на кочках.

– Когда бы ты ещё на таком транспорте покатался? – перекрывая грохот колёс, крикнул Грачёв в ухо Усову.– Теперь на свадьбах жениха и невесту в «Волгу» сажают, эскорт мотоциклистов, вереница «Жигулей»… А я, если бы вновь пришлось жениться, заказал бы пару гнедых, да с бубенцами, да со старинной пролёткой… А уж сзади пусть «Чайки», «Волги», «Жигули» и прочее… Коля, погоняй! А ты, Гена, не хмурься. Скоро приедем. Вон за тем болотцем – Грачёв показал рукой – ольховый лес, дальше камыши, а за ними виднеются крыши. Это центральная усадьба охотничьего хозяйства. Тут рукой подать. Видишь из трубы дым? Это Афанасий старается… Какую он, разбойник, уху состряпать может! Закачаешься! Тройную, с курицей, с перчиком, с лучком… У меня уже сейчас слюнки текут. Постой, постой! Куда же ты?..

Путь охотникам преградила небольшая речушка – Малая Цаплинка, правый приток Селяди. Дорога ныряла в речку и выныривала на той стороне. Здесь брод. Но Колька не поехал бродом, а повернул влево.
– Почему ты не через речку? – закричал Грачёв.
– Там нынче глубоко. Дожди прошли.

На лице Грачёва появились испуг и изумление.

– Ты с ума сошёл! Это же пять километров кругаля! Да мы к ночи не доберёмся… Давай бродом.
– Нельзя, увязнем.
– Небось не увязнем. Давай вожжи!

Грачёв отобрал у Кольки вожжи, потянул правую.

– Но-о! Пошла, пошла!

Лошадь нехотя сдала назад, хомут съехал ей на шею, потом повернула вправо и осторожно вошла в воду. На телеге все разом вскочили на ноги, потому что вода чуть не накрыла колёса. На середине речки телега увязла. Лошадь раз-другой рванула, покрутила головой и, поняв бесполезность своих действий, остановилась.

– Я же говорил, – пробормотал Колька.
– Э-э, говорил, – не сдавался Грачёв, – дай кнут!

Грачёв выхватил у Кольки кнут и стеганул лошадь.

– Но-о!

Лошадь присела от боли и неожиданности, рванулась, но телегу словно приварило ко дну.

Грачёв раскрутил над головой кнут и стеганул ещё раз, удар не получился – кнут зацепился за голову Усова и повалил его фуражку в воду. Геннадий Викторович схватился за голову.

– Осторожней! Ты мне голову снесёшь!

Грачёв ударил ещё и ещё, лошадь заметалась из стороны в сторону, поворотила влево, телега скособочилась, с хряском развернулась по течению – и… хлоп! В сбруе что-то лопнуло, дуга упала на спину лошади, хомут свалился набок, и лошадь выпряглась. Выгнув спину, она выбралась на берег, отошла шагов на тридцать и стала щипать траву.

На телеге испуганно переглянулись.

– Вот это номер, – проговорил Грачёв. – Что ж ты, Колька, смотришь! Лови свою клячу.

Колька снял штаны, перекинул их через руку и сошёл в воду. Балансируя руками, он выбрался на берег и пошёл к лошади. Как только он приблизился к ней, лошадь, не оглядываясь и не видя его, подняла голову и быстро пошла прочь. Пройдя немного, она остановилась и стала пастись. Когда Колька снова приблизился, она таким же манером, не оглядываясь, рысцой побежала в деревню.

– Нет, это чёрт знает что, – возмутился Грачёв. – Разве это лошадь? Это осёл какой-то…
– Не вали на лошадь, – хмуро заметил Усов. – Тебе говорили, что здесь переехать нельзя.
– Что значит «говорили»? А если бы мы поехали вокруг, ты представляешь, когда бы мы добрались?
– Думаю, быстрее, чем сейчас.

Из проходивших машин высовывались шофёры и качали головами. Потом подошёл и остановился автобус. Высыпавшие на обочину пассажиры стали смеяться, махать руками и показывать пальцами на странных путешественников.

– Нет, это просто неудобно, – проговорил Грачёв, – ведь там могут быть знакомые. Подумают бог знает что…

Усов успокоил его, сказал, что теперь мода такая – Ла-Манш в бочках да в корытах переплывать. А они по реке на телеге…

– Не смешно, – сказал Грачёв.

Усов между тем не торопясь разделся, поднял над головой одежду, рюкзак, ружьё и спустился в воду.
– Делай как я! – крикнул он.

Грачёв, косясь на шоссе, нехотя разделся, нагнувшись, зачерпнул рукой воды, побрызгал на полный живот, чтобы охладиться, и – плюх! – спрыгнул в воду. Вода охватила его почти до подмышек.

Усов, выбравшись на берег, положил вещи на траву, нашёл хворостинку и пошёл вылавливать фуражку, зацепившуюся за куст осоки.

Когда он вернулся с мокрой фуражкой, Грачёв стоял на коленях и шарил в вещевом мешке. Усов спросил, что он ищет. Оказалось, из вещевого мешка в воду выпала бутылка «Пшеничной».

– Ну, брат, ты растяпа… – беззлобно заметил Усов.

Грачёв повернул к нему лицо, полное мольбы и отчаяния, и стал просить поискать бутылку. Сам он не мог, потому что страдал радикулитом. Но Геннадий Викторович наотрез отказался лезть в холодную воду. Добро бы за ружьём или за патронами, а то за бутылкой. Без неё можно обойтись, в конце концов.

Грачёв не на шутку обиделся и полез искать сам. Он долго ходил по речушке вдоль и поперёк, ощупывая ногами коряги, камни, консервные банки. Наконец лицо его просияло, и он громко вскрикнул:
– Нашёл!

Надув щёки и выпучив глаза, он погрузился по самую шею и извлёк из воды бутылку. Но это была пустая заиленная бутылка. Грачёв в сердцах швырнул её, и она полетела, фонтаном разбрызгивая воду.

Поискав ещё немного и не найдя бутылки, Грачёв вышел на берег и, дрожа от холода, стал одеваться.

– Всё, отохотились, – трагическим голосом сказал он. – Можно ехать домой… На охоте без бутылки делать нечего…

Усов не поверил, что тот говорит серьёзно, но когда Грачёв оделся, перекинул через плечо ружьё и стал нацепливать рюкзак, спохватился:
– Николай Филиппович, да ты что, в самом деле? Не валяй дурака…Что мы, пить сюда приехали?
– Пить не пить, а без бутылки нельзя… Сейчас за ужином каждый достанет свой пай, а мы?
– А мы обойдёмся. Переморгаем как-нибудь.
– Нет, братец, я не привык на чужбинку. Ты это можешь, а я не таковский…

Грачёв, поправляя, подбросил за спиной рюкзак и решительно зашагал к шоссе. Усов протянул к нему руки и просящим голосом закричал:
– Николай Филиппович, ну так же нельзя… Не будь ребёнком! Остановись, потолкуем. Нельзя же решать так сгоряча… Вон Колька лошадь ведёт, сейчас выдернет пустую телегу, и поедем.

Но Грачёв с упорством фанатика шёл, не оглядываясь. Усов постоял-постоял, хлопнул себя по бёдрам, сплюнул и сказал:
– Ну что за человек, – собрал вещи и поплёлся за своим другом.

На автобусной остановке и после, в автобусе, они не сказали друг другу ни слова. Грачёв сидел туча тучей и почему-то злился на Усова, словно тот был виноват в случившемся. Но Николай Филиппович, человек от природы незлобный и жизнерадостный, не мог долго оставаться в угнетённом состоянии, природный оптимизм вскоре взял верх. Неожиданно он поднял голову, хлопнул себя по колену и сказал:
– Слушай, а чего это мы носы повесили? В самом деле… Ну не попали на охоту, ну и что? Да пропади она пропадом! Комары, болото, грязь… Одна утка на сто охотников, – того и гляди подстрелят… Да мы сейчас приедем ко мне, да в тепле и уюте поужинаем, сядем в кресла, включим цветной телевизор, вторую программу. Валечка нам блинчиков со сметаной сделает. Подаст прямо на подносе к телевизору… Да мы с тобой просто в рубашках родились, что не попали на эту охоту.

Грачёв откинулся на спинку сиденья и от удовольствия потёр ладошки – так он был рад, что не попал на охоту.

Когда они приехали в город и вышли из автобуса, Усов стал прощаться. Грачёв схватил его за рукав.

– Нет, нет, Геннадий Викторович… Пошли ко мне. Я тебе испортил день, я тебе его и исправить должен. Пошли!

Усов пытался освободить рукав, говоря, что уже поздно, что Валечка, должно быть, спит и что вообще это неудобно.

Грачёв стал уверять, что ещё не поздно, всего одиннадцать часов, что Валечка не спит, а если спит, так ради Усова встанет.

Грачёв продолжал горячо убеждать, и Усов, как всегда, сдался.

Когда они поднялись на четвёртый этаж грачёвского дома и позвонили, то оказалось, что Валечки нет дома. По словам соседки, она уехала к подружке. С ночёвкой… Она всегда уезжала к подружке, когда Николай Филиппович отправлялся на охоту. Но он может не волноваться – к утру Валя обязательно вернётся.

Грачёв повернул к Усову побагровевшее лицо.

– Нет, ты слыхал? К подружке уехала… А какая подружка – ночь на дворе? Что можно делать у подружки в такое время? Это ни в какие ворота… С этим нужно разобраться… И, главное, ключи не оставила. Что теперь прикажете делать? В гостиницу идти или прямо тут устраиваться? Нет, это так не пойдёт, я тоже человек, в конце концов…

Грачёв распалялся всё больше и больше, кричал, тряс перед лицом Усова руками, словно это он, Усов, уговорил его жену уехать к подружке.

На шум из соседней квартиры выглянул мужчина в очках. Грачёв извинился и замолчал. Некоторое время он ходил взад-вперёд по площадке, потом остановился перед Усовым.

– Знаешь что? А пошли к тебе… В самом деле…Не ночевать же нам на лестнице. Ну, ушла она к подружке, ну и бог с ней… Что мы, без неё обойтись не можем? Да мы сейчас зайдём на вокзал, купим в буфете сырку, колбаски, бутылочку, да мы с тобой такой мальчишник устроим, что всему миру завидно будет. Включим телевизор, сядем в кресла, папиросы в зубы – и пускай колечки. Сколько нам нужно?

Минуту спустя друзья выходили из подъезда. Усов всё так же молча шёл, сгорбившись. Грачёв семенил ногами, громко говорил, жестикулировал, смеялся, словно получил тринадцатую зарплату или выиграл в лотерею…
Их фигуры, постепенно удаляясь, скрылись в глубине привокзальной площади.

Яков КРАВЧЕНКО,
г. Острогожск, Воронежская область
Фото: Depositphotos/PhotoXPress.ru

Опубликовано в №32, август 2017 года