Диана Арбенина: Господь любит тех, кто трудится |
21.08.2017 16:53 |
Диану Арбенину называют железной леди русского рока. Она окончила филологический факультет Санкт-Петербургского университета, но стала известна как исполнительница собственных песен, поэт и музыкант. Знаменитая солистка группы «Ночные снайперы» недавно стала матерью. Впрочем, времени прошло уже немало: подросшим двойняшкам Артёму и Марте в нынешнем году исполнилось семь лет. Сама Диана не бросает работу – она пишет музыку к фильмам и выпускает книги стихов. А ещё продолжает гастрольную деятельность – её знают и любят не только в России. – Диана, тот факт, что 8 июля 1974 года вы появились на свет в белорусском городе Воложине, что-то для вас значит? Или это просто место рождения по паспорту? – Конечно, значит! Это сложно объяснить, но когда еду в машине и пересекаю границу, сразу чувствую, что начинается Белоруссия. Это моя земля. И дело даже не в том, что там дороги лучше. Может быть, пафосно звучит, но возникает мистическое ощущение, что я происхожу отсюда. Поэтому в Белоруссии мне всегда «мягко», там я попадаю в состояние абсолютной расслабленности. И это при том, что график всегда напряжённый – тут ведь живёт большое количество моих родственников. А если много родни, то много и встреч. Вообще-то я не очень компанейский человек: у меня либо концерты, либо я сижу дома с детьми – на большее меня уже почти не хватает. Но, как ни удивительно, инициатором встреч с белорусскими родными почти всегда являюсь я сама. Родные мне всегда рады, но стесняются предлагать встречи, понимая, как много времени занимает вся эта моя кочевая жизнь. Однако я считаю, что при желании на всё можно найти время, а уж на родных людей – это точно. Вот только сегодня мы вернулись из гостей – навещали мою сестру, которая живёт в Жодине. А вечером я уже играю концерт в Минске. – Ваш отец, Сергей Кулаченко, детально восстанавливает генеалогическое древо семьи. Вы ведь принадлежите к старинному дворянскому роду Бонч-Чоловских. – Да, папа фанатично предан семейной истории. Весь минувший год он посвятил тому, что приводил в порядок могилы предков, всех родственников. Я смотрю на него и думаю: какой же молодец! Он очень трепетно относится к прошлому, и я надеюсь, что с годами тоже стану уделять этому больше времени. Но уже сейчас точно могу сказать: Минск стал для меня особенным местом. Ещё лет десять назад меня так сильно не «забирало», когда оказывалась в этом городе. А сейчас понимаю, что приезжаю домой. Ведь самое плохое, что сделал большевизм с нашей страной, – лишил людей памяти. Кто мы, откуда пришли, кем были наши предки? Но кровь диктует своё, не даёт забыть корни. Я вот, к примеру, очень хорошо знаю обычаи простых дворовых ребят, но породу из меня ничем не вырежешь. – Что для вас сегодня дом? – То место, где живут мои дети. У меня самой нет необходимости иметь такое место, где я могу уединиться, написать новую песню. Из-за концертов я веду кочевой образ жизни и могу сочинять прямо в дороге. Более того, научилась обживать любое пространство: гостиничный номер, вот эту гримёрку, где мы с вами разговариваем… В отеле я захожу в номер и уже через пятнадцать минут привыкаю к нему, как будто живу здесь давным-давно. Мне пришлось научиться повсюду чувствовать себя как дома. И при этом я умею очень быстро собраться и уехать. – Потом вы жили на Крайнем Севере, в конце концов семья оказалась в Магадане. Когда в девятнадцать лет вы сообщили маме, что уезжаете в Питер… – Она восприняла это как предательство. – А у вас был план? – Нет! Я просто влюбилась в Питер. Помню, как моя нога ступила на перрон Финляндского вокзала, и всё… Мама долго не соглашалась с моим решением. Теперь я сама имею детей и понимаю, что на её месте тоже не согласилась бы. Ведь это страшно – отпускать ребёнка из Магадана в Петербург. Это ж через всю страну лететь, такие расстояния! Я пыталась маму убедить, но в результате ничего не получилось, и я просто уехала. Сейчас думаю о том, что и мне когда-нибудь придётся отпускать из гнезда своих детей, и сердце сжимается. Становится страшно до тошноты. Даже реветь начинаю от этих мыслей. А отпускать детей придётся уже скоро, время летит быстро. Я вот сегодня маме сказала: «Помнишь, они ведь недавно родились! А сейчас у них уже обувь тридцать пятого размера…» – При этом вы сами очень рано стали самостоятельной. – Да. В три года родители научили меня читать, и всё – мне больше никто не был нужен. Я с четырёх лет оставалась дома одна, пока родители были на работе: читала, играла, сама еду разогревала. Такая кроха!.. А сейчас смотрю на своих детей: им уже семь – они только начинают сами включать плиту, не говоря уж о том, чтобы готовить или разогревать еду. Вспоминаю себя в этом возрасте, анализирую и думаю: надо бы больше доверять детям. Правда, Марта уже в течение месяца каждое утро варит кашу. Сама! К этому мы пришли непросто. Она провинилась – в девять часов утра в субботу я застукала её с коробкой шоколадных конфет. «Не поняла. Это что, у тебя завтрак такой?» С того дня она каждый день варит кашу. Мне всегда очень нравились самостоятельность и домашние обязанности. Я ни в ком не нуждалась, может, поэтому мне всю жизнь так хорошо наедине с собой. Люблю людей, мне нравится с ними общаться. Но чтобы я скучала в одиночестве, не знала, чем себя занять, – это не про меня. Вот мой сын Тёма едет в машине и говорит со скукой: «Мама, чем мне заняться?» Как чем? Посмотри в окно, подумай о чём-нибудь. – Вы берёте детей с собой на гастроли? – Беру, если в школе каникулы: с тех пор как дети туда пошли, наша жизнь разделилась на взрослую и детскую. Другое дело, что я и раньше уже успела повозить их с собой. Мы облетели всю Россию, в прошлом году я брала Марту в Америку, а Тёму – в Европу. По одному, потому что вдвоём это невозможно. (Смеётся.) – Вы бы хотели, чтобы дети унаследовали ваши черты характера? Какие именно? – Доброту. Мне тяжело с этим жить, но я хочу, чтобы в них была душевная тонкость. Тем мы и отличаемся от животных, что у нас душа есть и она плачет. Я хотела бы, чтобы дети смотрели фильмы и плакали, чтобы читали книги и чтобы им это нравилось. Чтобы умели делиться, щедрыми были. Образование приложится, а вот душу надо воспитывать в первую очередь. И эта чуткость позволит им относиться к миру так же, как мир относится к ним. Я в это свято верю. Не бывает так, чтобы ты улыбался, а жизнь тебя пинала. Ну не бывает! Значит, ты что-то делаешь неверно. Я миру и людям очень доверяю. И ещё детей надо окружать любовью. Такой огрома-а-адной любовью, чтобы они каждый миг чувствовали этот защитный кокон. Тогда дети будут добрее, научатся дружить. Вот это мне хотелось бы им передать. – Ваши школьные годы прошли на Крайнем Севере. Что в вас осталось навсегда от жизни в этой части России? – Щедрость. И, конечно же, хорда – прямая спина в любых ситуациях. Авантюризм. И пресловутая русская тоска, русская ностальгия. А ещё какой-то беспредел: если мы влюбляемся, то наотмашь и до конца, если пьём, то до дна. Я всё это видела там и вобрала в себя. И, безусловно, доброта. На Колыме такие душевные, сердечные люди! Те, кто приезжал осваивать Колыму по доброй воле, были незаурядными личностями. Я выросла среди таких людей. На Колыме и Дальнем Востоке я тоже всегда как дома. Мне нравится там даже климат, ведь всё моё детство прошло в обнимку с северной природой: тундрой, тайгой, шестидесятиградусными морозами, пургой… Конечно, это всё – ностальгия без попыток возвращения. Я такой человек, что никогда никуда не возвращаюсь. – Даже в Питер вам не хотелось бы вернуться? – Давайте без сантиментов: я прекрасно понимаю, что сейчас мне это возвращение не светит. Хотя до сих пор люблю этот город до слёз. Но это один из тех случаев, когда ты кого-то любишь, но жить с ним не можешь в силу причин. Питер – город, который меня очень расслабляет, а мне, после того как родилось двое детей, нужно твёрдо стоять на земле. В Питере это делать очень сложно. Там хорошо влюбляться, умирать, писать песни… Но не жить. – Переезд в Москву дался вам нелегко? – Помню, как всякий раз, покупая билет до Москвы, я искала причины, чтобы не уезжать. Однажды мы с другом даже съели наши билеты на поезд. (Смеётся.) Я бы, может, так навсегда и осталась в Питере, но вдруг всё совпало. По работе мне приходилось всё чаще и дольше оставаться в Москве, и при этом я понимала, что в Питер могу приехать в любой момент. Потом я рассталась с человеком, которого любила. А фанаты подарили мне собаку, сенбернара. И я купила в Москве дом. Казалось бы, последовательность нелогичная. Но где мне было растить эту стокилограммовую тушу? В квартире? Или отдать в приют? Я не хочу портить себе карму такими поступками. Поэтому взяла в ипотеку дом. А потом родились дети, и всё… – Для вас путешествия – это приятная часть профессии или вынужденная необходимость? – Вы имеете в виду гастроли? Так это не путешествия, а перемещения с места на место. Одно дело, когда ты едешь в путешествие, совсем другое – в концертный тур. Если я хочу побыть в Белоруссии, чтобы «выдохнуть», то ни в коем случае не совмещаю это с гастролями. Даже если ты едешь в Париж, но при этом тебе там придётся работать, то не получится никакого расслабления! Я живу концертом с самого утра. Могу, конечно, сходить на Елисейские Поля, но не получу от этого никакого удовлетворения. Потому что половина моего мозга уже работает на предстоящий вечерний концерт. Я вот недавно подумала: как бы порой ни было тяжело приспосабливаться к долгим перелётам, разным часовым поясам, но поездки – это то, что сохраняет нашу молодость. Оседлый образ жизни коварен тем, что ты пускаешь корни и в какой-то момент становишься неподъёмным. Стареешь. А если ты постоянно в движении, ты мобилен, лёгок на подъём, то удаётся сохранять темп жизни на протяжении долгих лет. Тебя медленнее забирает старость. – Диана, кем вы в таком случае себя ощущаете – космополитом? Советским человеком? Русской? – Советским человеком – вряд ли. Да, родом я из СССР и пионером ещё успела побывать, но вот в комсомол меня уже не приняли – не захотела учить наизусть ордена. Да и комсомол, на моё счастье, скоро закончился. Это был уже 1989 год. Русской? Да. Я настолько люблю русский язык, что где бы ни находилась – в Бразилии, Париже или Минске, – чувствую свою к нему сопричастность. Мне нравится писать песни на русском языке. Мне нравится его сложность, и я вообще не представляю, как иностранцы этот язык учат. Хотя по диплому я как раз преподаватель русского для иностранцев. И, безусловно, я космополит. Но такой, который любит свою страну. – В чём это выражается? – Моя любовь к Родине начинается с того, что я не бросаю фантики на пол, не гублю природу, в которой живу. И заканчивается тем, что я живу в России и говорю на чистом русском языке. Ведь что такое патриотизм? Это не с флагом бегать – я вас умоляю! Россию я знаю намного лучше, чем те, кто громче меня кричит о своей любви к ней. Вы бы на Байкал, ребята, съездили!.. – 20 октября у вас состоится концерт в Кремлёвском дворце. Вы будете петь в сопровождении «Ночных снайперов», а также Юрия Башмета и оркестра «Новая Россия». Выступление в Кремле, да ещё со знаменитым симфоническим коллективом, – это определённый этап в творчестве. Скажите, а у вас самой есть ощущение, что вы правильно выбрали дорогу, что идёте по жизни своим путём? – Да. – А возникали ли сомнения в этом? – Возникали. И до рождения детей – очень большие. Я прежде всегда очень робела, стеснялась, когда приносила песню в коллектив, и пела так зажато, чтобы люди не все слова могли расслышать. Почему-то мне было неловко выступать перед аудиторией. Но я просто не могла не петь. И следовала этому вопреки всем своим страхам, неуверенности, вопреки маминому негодованию и её боли. Песни не приносили мне денег, но почему-то Бог вёл меня дальше. – Препятствия – не есть ли показатель того, что ты не туда свернул? – Нужно понимать: если тебе долгое время очень сильно везёт – это твоя фора. Тебе выдали аванс, который ты потом должен выплатить. Везти всё время не будет никому и никогда. Господь всё равно любит тех, кто трудится. Если ты стучишь совсем уж не в свои ворота, то в какой-то момент это поймёшь. Кстати, очень правильный вопрос. Я, например, вижу очень много людей на сцене, которые вообще не артисты. Я вижу, что человек не понимает, зачем он здесь. Наверное, он сам ответил бы так: затем, чтобы смотрели и хлопали. Но это не может быть целью! Сцена – это самопожертвование. Я работаю двадцать четыре часа в сутки. Моя работа не заканчивается в семь часов вечера, я работаю Дианой Арбениной без отдыха. Преодолеваю себя, свою лень – и это тоже работа. Через это преодоление чувствую кайф. Наверное, я счастливчик. Занимаюсь свои делом на все сто процентов и буду заниматься им, пока есть силы. Я знаю своё предназначение, я в нём теперь убеждена и понимаю, что уже ничего не изменить. – Как дети помогли вам понять это? – Когда они родились, я стала намного смелее. Причём во всём! Люди говорят: «Ах, как же так? Дети ведь сковывают по рукам и ногам!» Но послушайте: ответственность и свобода тождественны. И в ответственности за другого человека может быть ещё больше свободы. С рождением детей я поняла, что ничего нельзя делать наполовину и за все поступки надо отвечать. Что судьбу нельзя изменить и переписать. Что надо не сидеть сложа руки, а всё время гореть и не бояться этого. Расспрашивала Дарья ПАРЧИНСКАЯ Фото: Из личного архива Опубликовано в №33, август 2017 года |