Ложись, дубина!
21.02.2012 00:00
После этого его стали уважать

Ложись, дубина!Срочную я служил давно, ещё в доперестроечные времена, на Украине. Военная служба на первых порах всегда тяжела, чуть полегче было таким как я, до службы занимавшимся охотой. Но нас было человека два-три. Взвод весь состоял из солдат с высшим образованием. По идее, служить нам, таким умным, легче, чем «недообразованным». И действительно, военная теория давалась нетрудно. Однако на практике – в караулах, на учениях – всякие казусы случались нередко. Да и командовать образованными солдатами труднее: у них требования к командиру повышенные, на мякине не проведёшь.

А взводный нам достался сложный. Фамилия у него была вроде бы несерьёзная – Битник. Но только фамилия! Во всём остальном – серьёзность, обязательность и какая-то безмерная требовательность. В любую погоду, в дождь и пургу, тащил он своих образованных подопечных на полигон, где мы целыми сутками осваивали оружие.

Разумеется, нам было тяжело физически (всё-таки старше остальных солдат части), да и головы наши умные другими мыслями чаще бывали заняты, чем у восемнадцатилетних, и с такой страстью осваивать оружие, как требовал взводный, не получалось. Да, оружие наш старлей знал, мог часами в курилке или на занятиях обсуждать достоинства и недостатки любой системы пистолетов, автоматов или охотничьих ружей. Небольшого роста, крепкий, жилистый, легко переносивший любую непогоду, он мог запросто вломиться ночью в казарму, поднять по тревоге заспанный «учёный» взвод и заставить чуть не до утра протирать закреплённые за нами автоматы и пулёметы до зеркального блеска. Непонятно, как Битник сам-то высыпался после таких ночных чисток – утром он неизменно присутствовал на подъёме и его смуглое, чисто выбритое лицо нисколько не казалось усталым.

Была у него любимая тема в разговоре – про амбразуры, которые во время Великой Отечественной наши солдатики грудью закрывали в бою. Но то ли говорил он об этом как-то монотонно и слишком часто, то ли головы наши очень умные другими мыслями были заняты, но, сколько помню нашу болтовню в курилке после его внушений, всегда в них какой-то юморок присутствовал, сводивший на нет впечатление от рассказов. Бывало, только заметим его, обязательно кто-то сострит: вон наш взводный метётся, сейчас опять про амбразуры речь пойдёт. И очень умные солдаты непременно засмеются.

Помнится, служил у нас во взводе солдатик по фамилии Гордов. До армии он окончил факультет иностранных языков, мать – доцент вуза, отца, кажется, не было. Кроме кухонного ножа, до службы никакого оружия не видел. Да и вообще не спортивный был человек, уставал на марш-бросках больше всех.

Вот этот Гордов (во взводе его звали Гордым) юморист был, умел народ смешить. Грубовато порой выходило, но зато повторяться он не любил и за словом в карман, как Битник, не лез. А солдатам много ли надо, чтобы посмеяться? С устатку любой, даже самый дебильный юмор сгодится.

Может, для настоящего командира это нормально, не знаю, но, бывало, на полигоне, объясняя нам устройство какого-нибудь пулемёта или гранатомёта, Битник мог так увлечься, что забывал про обед, и нам приходилось в сумерках поглощать вместо ужина этот обед уже остывшим и невкусным. После сумеречной «шамовки», уже в полной темноте, мы обязательно сдавали ему зачёты и, естественно, опаздывали к ужину. Он, разумеется, с нами тоже опаздывал, но, увлекаясь, совсем не замечал этого. И утром до подъёма приходил в казарму с таким видом, словно спал часов десять.

У нас говорили, что он читает только военную литературу – мемуары великих полководцев от Цезаря до Жукова. Глядя на его подтянутую крепкую фигурку, в это как-то верилось. Мы, разумеется, уважали его за то, что сутки напролёт мог проводить вместе с нами на полигоне, но относились к нему с хохмой – многие наши образованные солдаты не могли простить Битнику постоянных придирок, задержек с обедом, ночных подъёмов и отменённых ужинов.

Помнится, в феврале начались упражнения с боевыми гранатами. Причём с курьёза. Солдатик во время упражнения, видимо, с непривычки бросил наступательную гранату слишком близко от себя. И хотя Битник до того сто раз повторял нам, что граната эта не опасна, если бросить её хотя бы на двадцать метров, – осколки мелкие, лёгкие, далеко не летят, этот воин ухитрился бросить так, что один осколочек пробил ему сапог и поцарапал голень.

Разумеется, герой на две недели залёг в лазарет. А выйдя оттуда, не постеснялся нашить себе на форменную куртку нашивку как за боевое ранение. После этого он поднимался по утрам уже не за 45 секунд, а не торопясь и с достоинством, словно бывалый фронтовик.

Вскоре настал и наш час бросать боевые гранаты. Неутомимый Битник погнал «учёный» взвод перебежками в метель до полигона – 12 километров по пересечёнке. Хорошо, хоть дорогой ветер поутих, но всё равно устали как черти, пока добирались.

Наконец добрались, построились. Взводный в сто первый раз продиктовал под запись (это на морозе-то) правила обращения с гранатой РГД. А время-то, между прочим, к обеду уже, кухня вот-вот должна подъехать. Вот бы пообедать вовремя, а там уж и гранатами баловаться. Так нет же! До обеда ему надо всё успеть.

Выдал Битник каждому по гранате. Сам тоже взял одну, у сержанта автомат забрал, повесил себе на грудь наискосок (от случайных осколков), каску пониже опустил. Потом легко побежал вперед и, размахнувшись, бросил гранату далеко в кусты. Взрыв показался нам несильным, но когда подошли поближе, увидели, что кусты почти все скошены, как косой. Поневоле задумаешься, как её, хреновину эту, половчее швырнуть, чтоб самого не задело. А ну как на морозе рука дрогнет?

Взводный словно услыхал наши мысли и заявил, что если ещё у какого-нибудь нервного болвана рука дрогнет, пусть сразу падает мордой вниз и не дёргается, пока не рванёт, – тогда, наверное, всё обойдётся. Это «наверное» окончательно испортило нам настроение, даже про обед позабыли.

Глянул я случайно на Гордого и вижу: совсем он, бедненький, побледнел, пожелтел даже, и остроумие куда-то делось. Всё-таки боевая граната…

Построили нас в две шеренги, и первая пара пошла на боевой рубеж. Отошли они от нас немного, потом побежали трусцой, занося руки с гранатами вверх и назад. Мы услышали два негромких разрыва – для этих счастливчиков нынешние учения-мучения закончились, можно честно настраиваться на обед.

Мне выпало метать гранаты в паре с Гордым. Когда вышли на огневой рубеж, взводный, стоявший между нами, улыбнулся ободряюще и, легонько толкнув меня в спину, сказал:
– Давай, охотник!

Ноги сами побежали по неглубокому снегу. Тело словно потеряло чувствительность – кроме правой руки, изо всех сил сжимавшей маленькое ледяное тельце гранаты.

Глянув на своего напарника, я отметил странный бег Гордого. Согнувшись так, что длинные полы шинели мели по снегу, стараясь понадёжней спрятаться за автомат на груди, он очень мелко, вкривь и вкось топал сапогами, поднимая при этом тучу снежной пыли, хотя двигался медленно, – я уже сдерживал шаги, чтобы не вылезать вперед.

Услышав очередную команду позади себя, я размахнулся посильнее и запустил эргэдэшку в кусты. Взрыв показался негромким, но каким-то плотным.

Тут я скосил глаза на Гордого и невольно остановился. Тот почему-то бежал поперёк моей дорожки, всё так же подняв руку с зажатой гранатой и опустив голову на грудь, словно высматривая что-то на снегу. Сперва подумалось, что он потерял свою тропу и пытается найти её снова. Потом, глянув на его склонённое лицо, я почувствовал неладное: оно было белым, словно гипсовая маска.

– Гордов, бросай! – услышал я рёв подбегавшего взводного над ухом. – Бросай подальше! Смелее!
Гордый не слышал. Он уже обежал вокруг нас с Битником и выходил на новый круг. Взводный в одну секунду оказался рядом.
– Швыряй! Бросай её! – заорал он изо всей мочи прямо в белое ухо Гордова.

От крика тот неловко дёрнулся и вяло кинул гранату совсем недалеко от себя.

В ту же секунду Битник сильнейшим ударом в плечо сбил его с ног. Гордый так и покатился по снегу в небольшую ложбинку. И тотчас же на него сверху, прикрывая солдатика своим телом, упал офицер.

Словно в замедленном кино, глядя растерянно на то место в снегу, куда скрылась граната, я услышал крик взводного:
– Падай, дубина!

Я успел свалиться в снег до того, как эта зараза рванула. Некоторое время лежал без движения, прислушиваясь к своему телу. Потом надо мной раздался голос:
– Вставай, охотник хренов! Полежал и будет. А то простынешь – как на кабана пойдём?

Весь взвод собрался вокруг Гордого, поздравляя его с боевым крещением. А он в ответ только улыбался и без конца повторял:
– Не знаю, что нашло. Замкнуло рога, и всё. Бежал как во сне. Да это с любым может быть. Вон охотник наш и то растерялся.
Он затих на некоторое время, а потом вдруг сказал непривычно серьёзно:
– Как он на меня, словно и впрямь на амбразуру, прыгнул! Надо же – собой от взрыва закрыл! Я бы, наверное, так не смог…

После этого происшествия в нашем взводе изменилось отношение к командиру. Во всяком случае, с того дня я не помню ни одного ворчания, ни одной насмешки в его адрес по поводу ночных подъёмов, задержек с обедом и прочих «допнагрузок», как называл их наш остряк Гордый. Видимо, солдатами с высшим образованием тоже легко можно командовать.

Игорь ДЯДЧЕНКО