Хочу рассказать о двух случаях из моей жизни. Оба связаны с едой, вернее – с голодом. Об одном знаю со слов мамы. Это было в послевоенные годы, время трудное, голодное, холодное. Наша семья жила в Свердловске – молодые мама и папа и трое детей от двух до семи лет. Однажды мама усадила нас за стол – кормить чем бог послал. Суп был без мяса и каша без масла – эти продукты давно в доме не водились.

Вот уже несколько лет Людмила Ивановна возглавляет агентство по подбору домашнего персонала: гувернанток, нянь, помощниц по хозяйству. Буквально в первый же день, как приобрела бизнес, срочно понадобилось выручать из беды одну из бывших работниц; назовём её Татьяной. Женщина средних лет, опытная, бойкая. В своё время Татьяна успешно набила руку под крылом агентства и решила отправиться в свободное плавание.

Он начал материться, кричать, что я «место не купила», что оно «ближе к его подъезду» и прочую заготовленную чушь. Попыталась объяснить, что мы решили ставить машину под деревьями как раз, чтобы им не мешать, не занимать стоянку. Но он не слушал и продолжал кричать, что всё записывает и «гаишники ему друзья». В общем, я ушла – а что делать? Не драться же. После разговора он перестал ставить машину на наше место, но объявил нам холодную войну.

На закате перестройки, в последний год существования СССР, довелось мне путешествовать по служебной надобности по городам Урала и Башкирии. Работа снабженца состояла в нудном обивании кабинетных порогов и сборе десятков подписей, для чего нужно было отыскать на территории завода людей, которых никогда не видел в лицо. Это чем-то напоминало игру «Зарница», тренировало интуицию и возбуждало аппетит.

Я встала, легонько взяла её за кадык и, немного приподняв в воздух, тряхнула. Она сразу замолчала, захрипела, тут же вокруг нас образовалась куча египтян, все засуетились, отрывая меня от её горла. У дамы порвалась цепочка, упал в песок крестик (его потом нашли). Фрау – как выяснилось, это была эмигрантка из СССР, живущая сейчас в Германии, – заголосила пуще прежнего, оплакивая свою святыню и осыпая меня проклятьями.

Взять меня. Жена говорит: сволочь, трутень. Дома ни копейки, дети с ума сводят, я ей жизнь испортил, и лето быстро кончилось. Шевелись, кричит, урод… И другие обидные слова. И я шевелюсь, жалко мне её. А сам думаю: разве я ей мешаю жить? Вчера ещё лежал на печи в деревне под Волоколамском, никого не трогал. Была картоха, с вечера ставил её в печь, утром вынимал печёную, тёпленькую. Заправлял маслом, луком, солил, перчил и ел, только крякал от удовольствия.

И тут Серёжа догадался, что делать. Он выдержал минутную паузу, а потом сразу нажал пятый или шестой звонок из списка. Дверь сразу открыли. Уже разговорившись с жильцами, которые скоро все подтянулись в прихожую, мы узнали, что при таком количестве жильцов – 17 человек – никто не хочет даром трудиться. Первый звонок уже всем сказал, кого хотят видеть, – и больше никто к двери не подойдёт. Нужна долгая пауза.

Плясали девчонки в костюмах ведьмочек, плясали солидные дядьки в белых рубашках, плясали девушки от восемнадцати до шестидесяти в немыслимых нарядах. В центре жених – совсем ещё пацан – кружил в танце невесту с уже заметным животиком. Мы тоже не стали сидеть на месте, ну как тут усидишь, когда с эстрады несётся: «А я хочу, а я хочу опя-я-ять по крышам бегать, голубей гоня-я-ять!» Ах, ностальгия!

Когда дошло до десерта, профессор приступил к делу: поведал, что его двадцатилетняя дочь перешла на второй курс журфака, полна творческих амбиций, мечтает о карьере, а преподают в универе шаблонно, и он, Z, как никто другой знает, как важно в юности иметь мудрого наставника-гуру, а я в его глазах именно таким и являюсь, и если соглашусь, он согласен даже поставить меня «на оклад», только пусть девочка об этом не знает.

Высокий, звонкий голос звучал всё ближе, и Александра Завирюха поняла, что у неё появилась соседка. В дверь наконец-то постучали, и в дверном проёме, будто в раме картины, возникла невероятной красоты девушка. Белоснежная кожа, к которой так и просился эпитет «мраморная», выразительные глаза, такие тёмные, что радужка почти сливалась со зрачком, брови с трагическим изломом, тонкие губы и узко вырезанные ноздри.

Четыре года назад мы из частного дома переехали в квартиру. Большинство соседей я не знаю и, если честно, не стремлюсь узнать. Общаюсь с соседями по тамбуру, есть ещё человек пять знакомых – здороваемся, можем перекинуться парой слов. И вот одна бабец, а по совместительству соседка по этажу, с самого начала на меня взъелась. Она очень высокомерная одинокая баба, живёт с дочкой, которой за тридцать.