К тому же внук после игры от кого-то узнал: оказывается, тренер загодя предупредил всю команду, чтобы никто из игроков не давал ему пас – мол, пусть пацан побегает, отнимает мяч у соперника, если сможет. После этой информации внук сам подошёл к тренеру и в лоб спросил, в чём дело, почему к нему резко изменилось отношение – ведь он не давал для этого ни малейшего повода.

Помню, лежу на одноместной койке с панцирной сеткой, смотрю мультики и вспоминаю с тоской свою комнату с хорошей кроватью и ванной рядом. Но борюсь с собой – я же взрослая, я уже почти замужняя женщина! Горделивый выход на кухню сменился раздражением, а посещение общего туалета вообще превратилось в кошмар. И в один прекрасный день я под благовидным предлогом слиняла от парня домой.

Самые активные из тех, кому до всего есть дело, – сёстры-хозяйки. Они не считаются медработниками, им даже определённые доплаты не положены. Так же как и нам – гардеробщикам, лифтёрам, водителям «скорой помощи». Однако же сами сёстры-хозяйки считают, что всё на свете знают и могут чем угодно руководить. Например. Я работаю в гардеробе, у нас в вестибюле стоит банкомат. Была получка, к нему выстроилась очередь медработников.

И такая злость меня взяла! Ведь не раз же сказала, чтобы не открывали окна, неужели так трудно понять? Вроде бы нет. Стало быть, гости меня не услышали и не поняли, а значит, завтра я уйду на работу и буду там из-за них дёргаться: как там моя кошка, не выпала ли из окна, не убежала? И вообще, это неуважение ко мне. Я, кажется, ясно объяснила, что кошка для меня – ценность, за ней нужно следить.

Мы быстро выработали решение: все приглашённые должны собраться в 18.00 у Дома знаний – единственного приметного здания в том районе. К тому же это строение ни с чем не перепутаешь, оно было знакомо почти каждому. Рядом с Домом знаний находилась конечная остановка маршрутки, на которой гостям следовало выходить. О мобильных телефонах тогда ещё никто не слышал.

В своей стенгазете тётя Рая освещала все события нашего доме в целом и внутри каждой квартиры в частности, вывешивала её по субботам в холле первого этажа напротив лифта, сидела рядышком с ней на стуле с грозным видом и охраняла своё творение от гнусных покушений. А покушались на газету многие, несколько раз её срывали или закалякивали отдельные рубрики, ведь тётя Рая в своих статьях клеймила пьяниц нашего дома, злостных алиментщиков, спекулянтов, нерях.

Огород я устроил, чтобы скрыть место преступления. На месте сгоревших волхвов образовалось чёрное пятно. И это пятно мозолило мне глаза, будто пачкало не лужайку, а мою совесть. Хоть цари облезли, а рождественский вертеп развалился – всё-таки нехорошо. Во многих странах Азии сломанных и разбитых будд не выбрасывают, а приносят на специальное кладбище. Это как-то гуманнее. Но я жил в Индии. Здесь мёртвых принято сжигать.

Столица Аргентины город Буэнос-Айрес славится ночной жизнью и свободой нравов. В одном из парков построили гигантский металлический цветок. Называется «Флоралис Хенерика» (Floralis Genérica), что можно перевести как Некий Цветок. Его архитектор Эдуардо Каталано заявил, что слово Genérica имеет отношение к гендерному равенству и что его металлический цветок представляет все цветы мира. Из-за этого его иногда называют «цветком толерантности».

А на следующий день наступило 31 декабря. Оставаться в монастыре не было смысла. Для тайских буддистов Новый год не праздник. У них он наступает в апреле. Я пересёк город и вышел на трассу. Пот заливал лицо, а рюкзак казался особенно тяжёлым из-за лежавших в нём бутылок. Я сердился. Ну где я найду друзей? Что мне, подходить к прохожим и спрашивать: не желаете ли бахнуть со мной «Великой стены» по случаю Нового года?

В то время в нашем колхозе на пастбищах водились тучные стада коров, было много свинарников. Постоянно производились забой и сдача скота на мясокомбинат, цистернами возили молоко на заводы. В целом по области это были огромные поставки, куда же всё девалось? Кусок мяса в магазине можно было достать только по блату. Даже у нас в колхозе скот забивали лишь вынужденно, для детского садика и школы.

Стриженные под полубокс, трогательно ушастые, мы сидим за длинным столом в ленинской комнате курсантского общежития и таращимся на курсового офицера по прозвищу Гунька. На столе лимонад, бисквитные пирожные и конфеты россыпью: карамельки, «Коровка». Есть «Кара-Кум» и даже «Мишка на Севере» – их и пытаются выхватить наши цепкие пальцы в первую очередь.

Знакомые и родственники, которым также пришлось в своё время поработать на кухне, эту работу называют одним словом – пекло. Но мне она нравилась. Правда, я работала не поваром, хотя пришлось и в этом деле помогать. За два года из меня сделали почти аса. Сначала недолго осваивала мастерство посудомойки, потом – выносную торговлю, затем мне доверили нарезку и жарку изделий из мяса.