У меня очень позитивное отношение к жизни. С этим мне повезло. Многие меня называют Александром Васильевичем Зайцевым. Например, иду по улице и слышу: «Ой, это же Зайцев идёт! Александр Васильевич Зайцев!» Это систематически происходит, это не оговорка – многие действительно думают, что я Зайцев. Меня это очень забавляет и веселит. Даже если в жизни случаются объективно неблагоприятные обстоятельства, я всё равно буду сохранять позитивный настрой.

Мы с супругой практически не ссоримся, в том числе благодаря чувству юмора. Потому что даже правду можно сказать в виде шутки. Хотя правду мы и так говорим – это и есть залог семейного счастья, тогда и обид не будет, и юмор появится. Нужно быть честными друг с другом. Если человек на тебя обижается, значит, ты дошёл до истины, ну а если тебе скрывать нечего, то не страшны никакие шутки. А вообще мужчина должен беречь свою женщину, защищать, нести ответственность за её спокойствие.

Сложных постановок у нас немало. Например, спектакли, в которых «выпадают осадки», разбрасываются листья, зерно, осколки. Всё это в антракте надо быстро собрать, чтобы никто не поскользнулся. У нас есть спектакль «Осенняя соната», в котором летят настоящие кленовые листья. Вся сцена в листьях! И каждый нужно быстро убрать. Но самый трудный для нас спектакль – «Играем... Шиллера!». Очень сложная постановка по трагедии «Мария Стюарт».

Мои учителя в Школе-студии МХАТ воспитывали в нас, будущих артистах, личностей. Когда Олега Ефремова спрашивали: «А какого конкретно героя вы играете, где он находится в нашей жизни? Кого будут видеть зрители?» – он отвечал: «Наш герой – в зале». Вот так я понимаю своё предназначение, вот от чего порой не сплю ночами. Постоянно думаю, о чём буду вечером говорить со своим зрителем со сцены в театре или с экрана в кино.

Первое, что я делаю в отношении своих детей, – восхищаюсь ими. Любой рисунок, любое проявление творчества надо поддерживать и бесконечно цокать языком. Пусть отсохнет твой язык, но надо восхищаться и говорить: ну, старик, это просто откровение! Потому что вера в свои силы – главное, что должно быть у человека. А воспитание, о котором вы спросили, трудно переоценить. Всё, что в нас есть, – это воспитание.

Для меня «СеняФедя» – шанс наконец-то рассказать о своём персонаже всю правду. По мне, так Федя все шесть лет, пока мы снимали все сезоны «Кухни», дозревал, как авокадо, который сорвали и положили в холодильник. А теперь все увидят, кто такой Федя, чем живёт, кто его родители, какой он в отношениях с девушками. Поэтому для себя я называю проект «Федя. Начало».

Вся эта лёгкость общения – иллюзия и результат большой работы над собой. (Смеётся.) На телевидении, когда записывается программа, ведущий смотрит в камеру и произносит так называемую «подводку» – это семь-десять предложений. Чтобы он не сбился, у него перед глазами стоит телесуфлёр или редактор подсказывает через наушник. И при этом ведущие считают, что записывать подводку – просто мука!

У меня было счастливое детство. Рядом заповедник, удивительный лес, озёра, северные реки. И ещё там была настоящая сорокаградусная зима. Эти картинки до сих пор стоят у меня перед глазами, с них можно писать полотна. Иногда в феврале, самом холодном месяце, мы просыпались по будильнику, чтобы идти в школу, и вдруг по радио сообщали, что сегодня мороз ниже пятидесяти градусов, поэтому занятия в школах отменяются.

У нас каждый каждый музыкант имеет право работать в том числе на стороне. Поэтому переживаний насчёт голодания у меня нет. Естественно, я переживаю за участников коллектива «Ногу свело!», за своих товарищей и коллег, больше, чем за незнакомых людей. Но мне нужно прежде всего переживать за себя, ведь если я останусь без этой работы, то ни на какую другую меня точно не возьмут.

На четвёртом курсе я работал в варьете у Бори Моисеева. На нас и Райкин приходил смотреть, и Пугачёва. Это было первое ночное варьете в Москве, я стал очень богатым студентом. (Улыбается.) А так – был и грузчиком, и манекенщиком в Центральном доме моделей на Кузнецком Мосту, и мойщиком подъездов, и мойщиком посуды в кафе, и дворником, и табельщиком второго разряда, а также в трёх местах преподавал сценическое движение – у меня был сертификат на преподавание.

Меня по жизни вело желание петь и быть артисткой. Я с ним родилась. А потом сам Господь Бог стал мне помогать. Он давал мне людей, которые указывали верный путь. В детском саду музыкальный руководитель заметила, как я заглядывалась на клавиши фортепьяно. Представьте себе, она разрешала мне играть на инструменте, хотя никому больше этого не позволяла. И даже во время тихого часа я не спала, а сидела у пианино. Она учила меня играть.

Цирк мне по-прежнему представляется идеальным миром. Я вижу его таким, каким впервые увидела в детстве. А ведь росла абсолютно не спортивным ребёнком: занималась музыкой, рисовала… Но когда впервые попала на цирковое представление – сказала родителям, что стану или воздушной гимнасткой, как Раиса Немчинская, или укротительницей тигров, как Маргарита Назарова.