У нас был очень строгий менеджмент, который отвечал за солисток, окружал заботой, обеспечивал безопасность. Конечно, мы знали, что поклонники нас обожали. Всегда получали огромное количество подарков, цветов, игрушек, отвечали на многочисленные письма – это часть нашей работы. Но мы всегда были защищены от бурного внимания фанатов, так что родители за нас не беспокоились.

Костя с нетерпением ждал, когда же маленький подрастёт и составит ему компанию. Сможет, наконец, бегать с ним или играть, а не только есть и спать. И вот свершилось! Они находят, чем заняться вместе. Луку интересует всё, что связано со страшим братом: ему нужны все его вещи, и, конечно же, в комнате брата намного интереснее. (Смеётся.) Я очень хочу, чтобы они выросли друзьями, опорой друг для друга.

Мы снимали картину два года, ездили в экспедиции, и всё происходило сложно, мучительно. Моя героиня немногословна, совершенно противоположна мне по выразительности. Я вообще человек подвижный, и руки, и глаза, и всё тело у меня в движении. Иногда это на пользу, иногда нет, но я ничего не могу с собой поделать. А Вера, моя героиня, – человек довольно скованный, с комплексами, так что мне не разрешалось быть собой.

Я подавал документы во все театральные вузы, но атмосфера понравилась именно в «Щуке». Ведь из этого вуза выпускались в разное время артисты, которые мне особенно нравились: Евгения Симонова, Юрий Богатырёв, Александр Кайдановский. Ещё для меня имело значение имя преподавателя. Например, Юрий Катин-Ярцев. Как педагога его я не застал, но плеяда великих мастеров повлияла на мой выбор. Даже первая профессиональная книга, которая мне попалась в юности, была «Вахтангов и вахтанговцы».

У нас в семье подарки дарят независимо от повода. Когда я еду в гости к Наташе (Наталья Подольская, жена Владимира Преснякова-младшего. – Ред.), то обязательно что-нибудь везу и ей, и её сестре Юлечке, и маме. Их мамочка очень помогает обеим дочкам управляться с детьми. Я даже чувствую себя немного виноватой: сама-то обычно езжу на гастроли и провожу с внуком не так много времени, как хотелось бы. Хотя Наташа мне всегда говорит: «Да что вы, Лена! Вы и так обо всех нас заботитесь!»

Первый раз я вышел на сцену случайно. Это произошло в Театре Маяковского, где работает отец. Тогда в одном из спектаклей в детской роли был занят мой старший брат. Так вот, в тот день мы с ним играли за кулисами в прятки. Брата не могли найти, а ему уже нужно было выходить на сцену. В итоге на сцену вышел я и произнёс его реплику. Разница в возрасте у нас три года, мне тогда было четыре. Спектакль о лете, а я вышел на сцену в свитере и валенках. Потом ещё много играл в этом театре.

Мы переехали, и довольно давно. Новая квартира находится там же, в Жуковском. Что, в общем, ужасно, потому что все мы – я, дети, собаки и муж мой единоутробный от первого брака – люди совершенно не квартирные. Мы просто были вынуждены переехать, потому что на нашей улице внезапно пролёг водораздел «город – деревня». Напротив участка выстроился многоэтажный квартал.

...Это давняя и простая история. Тогда я уже работал художественным руководителем Объединения телевизионных фильмов киностудии «Ленфильм». И вовсе не думал ни о каком детективном жанре, да и творчеством Конан Дойля не увлекался. Два замечательных московских сценариста Юлий Дунский и Валерий Фрид принесли сценарий, который так и назывался – «Шерлок Холмс». Предложили мне это снять. А поскольку во мне всегда сидело некое «англичанство», я заинтересовался. Кстати, в 1959 году оказался в командировке в Лондоне.

У меня трое пацанов и старшая дочка. Я учу их только одному: кем бы ты ни был, чем бы ни занимался – всегда оставайся человеком. Мальчики должны быть мужчинами. У них не может даже мысли возникнуть, чтобы поднять руку на женщину. Они должны на автомате открывать дверь даме, пропуская её вперёд. И мои парни это делают не задумываясь. Даже самый младший, пятилетний Иван, инстинктивно открывает матери дверь. Или пытается взять её сумку.

Я – в некотором смысле продолжение своей семьи, потому что мне всегда нравилась идея служения людям, жизни во благо других. Но я училась различать служение жёсткое, прямолинейное – «я вам всем сделаю хорошо», этакое «причинение добра», – от истинной любви. И хотя все мои близкие были депутатами и коммунистами, старались своей деятельностью на уровне района или города сделать много полезного...

Пиар в нашем деле – самое трудное. Я не то чтобы совсем скромный человек. Но никогда не кричу о своих песнях, написал – и ладно. Как минимум, несколько человек знают, чьи это песни: Кристина знает, Лепс, Валерия… Считаю, это большие имена на нашей эстраде. А вот девушка-стюардесса не знает, что я пишу песни, она думает, что я какой-то общественный деятель, который в телешоу поднимает руки и говорит: это – хорошая певица, а это – плохая.

По-польски я когда-то говорила очень хорошо. Даже поляки не верили, что я русская. Но в Москве у меня почти нет практики. Когда встречаюсь с поляками, чувствую себя старой ржавой машиной, шестерёнки которой очень давно не прокручивались. Требуется время для запуска механизма, чтобы машина поехала, пусть даже медленно. По-сербски уже стесняюсь говорить, хотя всё понимаю. Мой дед составил сербско-русский словарь, а отец говорил по-сербски с детства.