Она сама выбрала специальность. Увы, стипендию не получала – училась на платной основе. Большей частью дочкино высшее образование легло на мои плечи. Бабушка иногда изъявляла желание помочь внучке, а вот дед давно самоустранился – он мне отчим, а я его нелюбимая падчерица, значит, и внучка ему не вполне родная. И с чего-то он взял, что я решила лишить его внучки. С тех пор дед обиделся и больше не помогает.

Поздней осенью, когда уже вовсю шли затяжные дожди, в Шатилове появилось странное семейство. Невысокого росточка женщина с посиневшим от холода лицом держала на руках девочку, укутанную в серую шаль. Худой морщинистый мужчина в телогрейке вёл за руки двоих мальчишек лет четырёх-пяти, за спиной у него болтался холщёвый мешок, должно быть, со всем их скудным хозяйством. В мокрой одежде, с которой обильно стекала вода, они устало брели по грязи, то и дело оскальзываясь. Обувка – дыра на дыре. В послевоенные годы особого достатка ни у кого не было.

Рыжие считались семьёй со странностями. Младшая дочь Клава была, как сейчас говорят, особенной. День и ночь шаталась по селу, говорила глупости и приставала к парням. Но к ней давно привыкли, не смеялись, а только жалели. А сын пил и однажды изнасиловал мать, тоже не совсем нормальную. Та не перенесла позора, заявлять на сына постыдилась, но и жить с ним рядом не смогла – повесилась.

Ну, взрослый сын, спасибо тебе за внимание и заботу, но ящик с перевязочными средствами, зелёнкой, йодом, перекисью водорода и прочим – как бронепоезд на запасном пути – у мамы всегда наготове. Лучше меня никто не обработает его раны и не произнесёт бабушкину фразу: у киски боли, у собачки боли, а у Андрюшеньки не боли. Снохе говорю: если что – зови, мне тоже свекровь помогала, когда муж мешался под ногами.

Тогда мне казалось, что его работа – это просто работа, как у всех, не более того. Но, став взрослее, я поняла, с каким риском сопряжён этот труд. Как-то раз отец вернулся с буровой бледный как полотно: произошёл взрыв газа, погибли рабочие. Папка до последнего был с людьми – вытаскивал живых, оказывал необходимую помощь, старался по максимуму обезопасить объект. Помню, как мама потом стирала в ванне его чёрный костюм, и вода моментально окрасилась кровью.

Не буду описывать, с каким трудом мы из леса дотащились на прицепе до города. По пути в одном из сёл местный фельдшер сделала мне укол, обработала раны. А сердобольные жители щедро налили стакан водки и сунули ломоть хлеба с салом. Эта действенная мера для поправки здоровья позволила мне доехать до города в весёлом настроении. До травмпункта добрались уже в сумерках. В ожидании приёма сидели больше двух часов, и я успела осознать, что это мне аукнулась обида на жизнь.

Нет, муж не жалуется маме на бесхозяйственную жену, но, например, может обмолвиться: вот, ждём доставку продуктов. Мать с недоумением вопрошает: «А сами-то не можете сходить в магазин?» Или: «Зачем посудомоечная машина? Вы не в состоянии посуду помыть? Я вот всю жизнь мыла и мою». Или же например: «Куда это вы собрались на отдых за такие бешеные деньги?»

Я пыталась выманить сына на свет разными способами, решила даже прибегнуть к старой хитрости. Как-то раз в Стёпином детстве я нарисовала на альбомном листе пиратский план с точным указанием клада, потрепала лист, подпалила с краёв для живописности и подбросила спавшему ребёнку в комнату, а сама побежала под окна дома, чтобы зарыть шкатулочку с денежкой под каким-нибудь деревом.

Я подчинялась практически во всём, тем более что мы развлекались и трудных задач себе не ставили. Просто гадали в Крещение, составляли гороскопы на год, а потом проверяли, насколько сбылись наши мечты. И ведь сбывались. Пили чай, а иногда и что покрепче – Лерка, как и я, любит игристые вина. В красивых хрустальных фужерах лопались пузырьки, а мы заливались счастливым беззаботным смехом. Закусывали крупным розовым виноградом, и это было круто.

Анвар, проверив уровень знаний сына, чуть не впал в прострацию. Полистав же учебник, по которому велось обучение, и вовсе не на шутку озадачился. Сразу же на память пришла цитата, которую в годы учёбы ему приходилась учить и конспектировать: «страшно далеки они от народа». В данный момент она, разумеется, относилась не к декабристам, а к авторам-составителям учебника. Закончился учебный год. В табеле напротив графы «башкирский язык» красовалась вожделенная пятёрка, цену которой, однако, все хорошо понимали.

С тех пор мы стали видеться ещё реже. У неё – дочка, зять, внуки, у него – трое детей и тоже внуки. Они постоянно общались с многочисленными родственниками, кровными и приобретёнными. Не делили родню на свою и чужую, общались, привечали всех и всем помогали, охотно возились с детьми, покупали подарки. Всем семейством шумно отмечали праздники и дни рождения.

– Вот как, добренно-хорошенно. Я ей в ответ: «Так у меня же задница голая, зачем я вам?» «А мы, – кричит, – дочке родной не враги, вернись! Жизня долгая, добра наживёте». «Так мы же, Данчуки, все пьяницы и драчуны». Мамаша бежит следом, не унимается: «Так нас, баб, другой раз и поучить не грех!» Тут и батькин голос слышим: «Гришка, вернись, я стерплю. Неси самогон». Так вот в тот вечер я и добился Нюты своей. Правда, батька очень поскупился с приданым, не смог мне голый зад простить.