– Евгений Янович, нам надо готовиться к войне?
– Обязательно. К войне надо готовиться всегда, каждую секунду своей жизни. Если войны не будет – отлично, но если всё-таки случится, значит, человек не пропадёт, когда станут стрелять, начнётся газовая атака или пойдут погромщики.

– Учитывая нынешнюю внешнеполитическую ситуацию, насколько реален такой исход событий для России?
– Прогнозы – вещь неблагодарная, ими должен заниматься Гидрометцентр. Конечно, здорово, что войны сегодня нет. Может, она будет завтра, но что об этом думать?

– Тогда как мы поймём, что война не за горами?
– Как упадут первые бомбы, так и станет ясно, что война не за горами. Всё остальное – сказки братьев Гримм, и верить в них – только себя расстраивать. Война – часть истории человечества, вся история – сплошная война. Напротив, дикое, невероятное исключение – это мирное время, но оно когда-нибудь заканчивается. Если у нас сегодня мир, значит, где-то война, и кто сказал, что не будет наоборот? Человек должен быть воином, отвечающим за жизнь своих близких, своих детей. Он должен понимать: чтобы выжили младшие поколения, порой нужно жертвовать собой, ведь всех не спасти. Иногда затыкаешь собою какую-нибудь брешь, потому что или один человек останется и умрёт, или умрут все. Когда это осознаёшь, жить становится легко, спокойно, наслаждаешься каждым днём. Так что пока войны в России нет, уже хорошо.

– Слава богу.
– А вот Бог здесь как раз ни при чём.



– Я помню, что вы атеист. И раз уж сами об этом заговорили, скажите: совсем ни во что не верите?
– На кой чёрт мне во что-то этакое верить? Дурью маяться некогда, у меня что, дел мало? Человек, задумывающийся о том, как устроен мир, понимает: если Бог есть, то Он невероятно жесток и несправедлив, а это обидно. Или же Бог абсолютно равнодушен к людям, что тоже обидно. А иначе вокруг не было бы того, что мы наблюдаем. Поэтому я и атеист.

– Евгений Янович, ваша фамилия, Сатановский, настраивает на определённый лад. Как считаете, она говорящая?
– Нет. В жизни я добрый человек, избыточно жалостливый, всегда жалею и людей, и зверей. И моя фамилия не имеет никакого отношения к сатане. Она происходит от названия городка Сатанов, что стоял в Речи Посполитой на границе с оттоманской Портой; сегодня это территория Западной Украины (Хмельницкая область. – Ред.). А вот почему так назвали этот населённый пункт – есть разные версии. То ли в переводе с местного диалекта это означает «большое село». То ли имя месту дал римский император Траян, который дошёл туда со своими легионами и якобы произнёс: «Сат аут нон?» – то есть «Достаточно или нет?», «Дальше пойдём или остановимся?». Какая из этих легенд правдива – понятия не имею. Название устоявшееся. Соответственно, есть Сатановский монастырь, Сатановский замок, в армии Российской империи существовал Сатановский полк и так далее.

– В детстве фамилия вам не мешала? В школе не дразнили?
– Да нет, это же была советская школа, там учились нормальные дети. И потом, я посещал школу не так часто, как хотелось бы, много пропускал, поскольку рос болезненным ребёнком, очень часто простужался. Валялся в постели то с ангиной, то с гриппом. И вот так по полгода лежал себе, читая много книг, – что ещё делать ребёнку, когда он болеет? Книжки читать. Так к четвёртому классу и посадил себе зрение. Потому что пора спать, а глава из Жюля Верна или Капитана Майн Рида ещё не дочитана, и как быть? Включаешь фонарик под одеялом и читаешь книжку «в норке». Очень здорово. Но видеть стал плохо.

– Кто на вас больше всего повлиял в детстве?
– Книги.

– А родители?
– Я очень многим обязан и маме, и папе. Папа умел всё: шить обувь, работать с металлом и деревом, играть на баяне, драться. Дед по маме был военный моряк, я с огромным интересом разглядывал его кортик и ордена, в том числе орден Ленина. Дед по отцу был ранен на фронте, его в санитарном поезде довезли до Ташкента, куда эвакуировали бабушку. Там он и умер. Каждую зиму отец брал отпуск и ехал на могилу деда. Так что в детстве на меня очень большое влияние оказала центральноазиатская еда, которой тогда не было в Москве, а папа её под Новый год привозил: дыни, самсу, лепёшки, какие-то немыслимые сорта винограда, чего мы никогда не видели! И я себе представлял, что где-то там есть невероятный мир – мир восточных базаров, минаретов Бухары и Самарканда. Мне много об этом рассказывали, о горах, пустынях…

Ещё на меня повлияла Одесса шестидесятых – семидесятых годов. Этого города сейчас уже нет. Но я его ещё застал, с теми открытыми летними кинотеатрами, с виноградными лозами, сплетающимися над маленькими улочками, с трамваями, которые по утрам везут вас на Привоз или на пляж. Мы летом ездили в Одессу к дедушкиному сослуживцу, военному моряку, жившему там на пенсии. Останавливались в огромной коммуналке, в его комнате. Одесса тоже была другим миром. Мы много гуляли по городу с его старинными домами, покупали марки, которые привозили моряки. Уже в девяностые я довёл до ума это увлечение: восполнил серии, которые у нас были, и теперь у меня целый шкаф альбомов с марками.



Папа был металлургом. Он был одним из тех, кто придумал непрерывную разливку стали – единственный технологический процесс в металлургии, изобретённый в СССР. В пятидесятые – восьмидесятые годы его изобретения продавали куда только можно, и государство заработало на папиных патентах почти пятьдесят миллионов долларов, а по нынешним деньгам был бы он миллиардером. Но папа в начале восьмидесятых получил двадцать тысяч рублей и где-то столько же – чеками. Тогда это были большие деньги – на них и жили.

Мама, Александра Львовна Вагнер-Сатановская, повлияла на моё становление не меньше. Она училась в инязе, только диплом не защитила по семейным обстоятельствам и работала машинисткой, печатая материалы на иностранных языках. Не только на английском, который знала блестяще и которому меня выучила, но и на многих других. Папа сделал ей специальную печатную машинку, на которой имелись и немецкие литеры, и чешские, и даже вьетнамские, – у него были золотые руки.

Именно мама настояла, чтобы я экстерном сдал экзамены за пятый класс, – так из четвёртого и перешёл в шестой. А в шестнадцать лет поступил в Институт стали и сплавов, где втянулся в жизнь однокашников в общаге. С третьего курса занялся карате – хорошая была школа жизни. С тогдашними друзьями мы вместе до сих пор. Стал получать первые деньги – стипендию отдавал родителям. Началась жизнь: практика на металлургических заводах, оперотряды, ДНД. Я был матёрым оперотрядником – командовал штабом ДНД института, был членом оперотрядов райкома КПСС и МГК ВЛКСМ, комиссаром отдела городского штаба оперотрядов. Кого мы только не ловили, включая торговцев наркотиками.

– А как вы «поймали» свою любовь – будущую супругу?
– После института, работая в Гипромезе, и поймал. Инспектором по делам несовершеннолетних в нашем отделении милиции была подруга моего приятеля. Как-то они пришли ко мне в гости и привели с собой её подружку. Так мы с ней и живём вместе уже больше тридцати лет.

– Кто в вашем доме главный? И есть ли формула крепкого брака?
– А нет у нас в доме главных. Надо дружить с супругой и понимать, что вторая половинка – не твоя собственность. Надо уважать друг друга, помогать и тащить вместе всё, что случается. Надо в любой момент быть готовым прийти на помощь ей и её близким. Влюблённость может и пройти, а любовь остаётся – это абсолютно разные процессы. Когда вы хорошая команда – всё хорошо, и остальное уже не важно: бедны вы или богаты, есть у вас какие-то перспективы или нет…

Жена понимала, когда выходила за меня замуж, что семью будет кормить она. Шила, вязала, была великолепным закройщиком и вообще всё умела делать руками. А инженер… Он зарабатывать не умеет, ничего особенного не получает и получать не будет. Тогда перспективы виделись так. Впрочем, жизнь всё изменила, хотя этого никто не мог предсказать. Но моей будущей жене понравилось, как я говорю. Она утверждает, что ей было со мной интересно. Так что помогло красноречие: неслучайно говорят, что женщины любят ушами.

– С женитьбой вы быстро повзрослели?
– Через месяц после нашей свадьбы умер мой папа, а незадолго до этого – тесть. Тогда я ещё раз убедился, насколько близко ходят смерть и жизнь. Счастье с горем живут на одной улице. Но та ситуация очень сплотила нас с женой, нам нужно было «вытаскивать» двух в одночасье осиротевших мам, которые находились в катастрофическом душевном состоянии.
Вначале мы поселились у моей мамы, потом перебрались в коммуналку жены, где с нами жила моя любимая тёща, приехавшая из Белой Церкви помочь нам с сыном. Человек она невероятно добрый, я всегда воспринимал её как вторую маму и думаю, это взаимно. В коммуналке жили года два; для меня это было несложно, поскольку имелся опыт МИСиС и заводских общежитий, куда меня селили во время практики. Кто-то из соседей пил, кто-то ругался с жёнами, но в целом было нормально.

После смерти отца выплаты за его изобретение мгновенно прекратились, так что пришлось кормить семью. Я устроился в горячий цех московского завода «Серп и Молот» рабочим, поскольку инженеры тогда получали гроши. Работа тяжёлая: много бегаешь, много вкалываешь, и всегда есть шанс не вернуться со смены живым, потому что с техникой безопасности там было никак. За первые полгода 1989-го из родного сортопрокатного цеха вынесли девять покойников. Но платили хорошо. При советской власти рабочие зарабатывали не в пример больше инженерно-технических работников. Поэтому часто инженеры, как и я, чтобы семья нормально жила, «закапывали» дипломы. За это могли дать пару лет: Родина любила своих сыновей и заботилась о том, чтобы каждый из них находился на отведённом ему месте.

– Сколько вам было лет, когда появился первый ребёнок?
– Двадцать три года, жене – чуть больше. Очень помогали бабушки. Потом появился второй ребёнок, дочка. Их особо никто не воспитывал, главное было, чтобы выросли нормальные люди.

– Капризам детей потакали?
– Мои дети никогда не были капризными, как и мы с братом в своё время. Если ребёнок капризничает, ему можно слегка дать по заднице и поставить в угол. Вообще капризы детей существовали всегда. Это происходит от непонимания родителями того, что потом вырастет из этого человека.



– Вы уже дедушка, растёт внук. Балуете его?
– Мой внук тоже не капризный. Никогда не пытался выпросить какую-нибудь игрушку. Ну ходит он в детский сад, видит там у детей игрушки, играет с друзьями, потом возвращается домой и рассказывает родителям о том, что увидел. Если ребёнок очень хочет – покупаем, но его не балуют. Его любят – это да. Я и жена рассказываем ему сказки, читаем книжки, играем, ходим в зоопарк. Шурин и сватья водят на рыбалку. Мой сын, его папа, таскает в интересные места. Сейчас внук увлечён оружием, дарим ему игрушечное, при этом рассказывая истории. Или рисуем вместе какие-нибудь пиратские сабли. Если часами ходить с ребёнком по магазинам и выбирать ему одну игрушку за другой, он перестанет чем-либо интересоваться. Ну купили вы ему вторую игрушку, двадцать вторую, сто двадцать вторую, он поиграл с ними пять минут и забросил. Ему уже неинтересно. Многие игрушки мой внук делает самостоятельно, вместе с бабушкой. Смотрит, как та шьёт, вяжет или плетёт что-нибудь из проволочек и бисера, – это же страшно интересно!

– Как вы относитесь к своему прозвищу – Армагеддоныч?
– Да никак. Ну вот придумал Володя Соловьёв такое прозвище… А в школе меня звали Боссом и Бешеным Слоном, потому что, если раздражаюсь, меня не остановить. В институте, помнится, звали Янычем, иногда в шутку – Янычаром. Ну и что? Все мы друг друга как-то называем. Моего лучшего институтского друга прозвали Псом – у него фамилия Циос, и кто-то сказал, что это не фамилия, а собачья кличка. Так мы с тех пор его и зовём: Пёс. А я, кстати, по характеру бульдог. Бульдог – существо медлительное, но в результате всегда настигает своего врага. А потом пережёвывает его, постепенно добираясь от пяток до горла. Вроде борьбы с подмосковной земельной мафией, которую веду уже год.

– Расскажите об этом, пожалуйста.
– Рядом с моим домом в Истринском районе Московской области местные мафиози засыпали маленькую речку строительным и прочим мусором, создав большую экологическую проблему. А чтобы «КамАЗы» могли всё это сбрасывать, вырубили деревья с птичьими гнёздами – как раз в период гнездования соловьёв. То есть теперь это требует серьёзной очистки.

Началось всё с того, что некий человек получил пятьдесят соток там, где вообще землю запрещено выдавать, – вдоль родникового истока реки. Уже год я занимаюсь этим делом. С трудом удалось заставить возбудить дело: местный начальник УВД сильно сопротивлялся и приложил все усилия, чтобы дело в суд не ушло – оно в итоге до суда и не было доведено. Очень наглый товарищ наш преступник, хотя и глупый. Но работает на более крупную рыбу. Всё это мне напоминает Сицилию: климат, конечно, другой, а люди такие же. Но всё равно добьём это дело, не с этим начальником полиции, так с другим.



– Вам не угрожают?
– Всякое бывает. Шантажируют – так не они первые… Ну пришлют киллеров – значит, пришлют. Жизнь такая. Здесь грустно только одно – бессилие людей, которые обращаются в полицию и ждут, что будет исполняться закон и преступление пресекут. А полиция делает вид, что ничего не видит. Очень печально, когда происходят такие вещи.

– Евгений Янович, у вас есть недостатки?
– Воровать не умею. Не знаю, достоинство это или недостаток. По нынешним временам, наверно, второе. Более того, не хочу этому учиться, мне это неинтересно и противно. Хотя воровство у нас – национальное хобби. Это связано с тем, что издавна существует уверенность: если ты чего не украл, то ты это потерял. Потому что тогда украдут другие. Это понятно, потому что у наших людей, по большому счёту, никогда не было ничего своего. Всё было или у царя-императора, или у боярина, или у государства рабочих и крестьян. И народ привык, что власть его оккупирует. А у оккупанта грех не украсть.

– Назовите лучшую черту вашего характера.
– Добрый я. А ещё не жадный. Но и это оттого, что я добрый.

– Евгений Янович, вы много где побывали, многое знаете. Что вас способно удивить?
– Меня восхищает сам факт того, что каждый день я встречаю на своих ногах. Что ещё есть замечательная незагаженная природа, исторические памятники и великие учёные, пока не добитые отечественным Министерством науки и образования. Да и простое существование в нашем мире само по себе радует.