Айболит становится Бармалеем

Родился Николай в Казани, в семье зажиточного немца Эрнеста Баумана, владельца обойной и столярной мастерской, то есть в мелкобуржуазной семье.

В принципе, мало кто из будущих деятелей революции вышел из пролетариата. Костяк революционного движения составляли дети дворян, крупных бизнесменов, чиновников, среднего класса. На их происхождении даже не стоило бы останавливаться, если бы они не провозглашали идею превосходства пролетариата, то есть нижнего класса общества. Но вот такова была интеллектуальная мода того времени. Довольно нелепая, но крайне заразная. Социалистические идеи в конце XIX – начале XX века были чем-то вроде радикального ислама в наше время. Как вирус, они поражали молодёжь и толкали её к жутким поступкам.

Не избежал заразы и Николай Бауман. Марксом он увлёкся уже в гимназии, в связи с чем получил первые неприятности от начальства. Затем отметился на революционных сходках во время обучения в Ветеринарном институте. Окончил его с отличием, но, не проработав по специальности и года, уехал в Петербург, чтобы там бороться за права трудящихся и против царизма.

С этого момента и до конца жизни он становится профессиональным революционером.

Зачем вообще Бауман обучился на ветеринара, любил ли он зверушек – мы уже никогда не узнаем.

Здравствуйте, я ваш коллега!

В 1897-м деятеля в первый раз арестовали и почти на два года отправили в Петропавловскую крепость. В 1899 году Бауман был сослан в Вятскую губернию, откуда в том же году бежал за границу. В Цюрихе в 1900-м познакомился с Лениным. А в 1901 году вернулся в Россию как агент-распространитель газеты «Искра».

То есть, в соответствии с названием этого печатного органа, приехал разжигать пожар. И заодно бороться за умы рабочих с конкурентами – представителями других революционных партий.

В феврале 1902-го ехал из Воронежа в Москву, но заметил слежку и спрыгнул с поезда. Оказался в лёгких туфлях и пальто среди сугробов. Вдали виднелась деревенька.

Где станция – непонятно, да там и в лапы полиции можно угодить. К крестьянам не обратишься, они к незнакомым господам подозрительны. Бауман нашёл дом сельского врача и, осведомившись, как проехать до ближайшей станции, попросил взаймы денег, а заодно стал напрашиваться на обед.

Доктор Валериан Вележев принял его холодно. Сказал: обед по расписанию через несколько часов, и дал понять, что гостя не задерживает.

Поставим себя на его место. Допустим, что к нам обратился какой-нибудь Шамиль Басаев, бегущий от преследования. Что бы мы сделали?..

Выгнанного Баумана вскоре задержали и снова отправили в тюрьму. В протоколе указано, что Николай Эрнестович «при задержании всячески пытался ускользнуть и предлагал 100 рублей за своё освобождение». То есть в тот момент, когда он пытался раскрутить на деньги сельского доктора, в кармане у него лежала приличная сумма.

А через некоторое время в очередном номере «Искры» было опубликовано письмо «О предательстве врача Вележева, выдавшего Баумана полиции», которое заканчивалось такой фразой: «Долг сослуживцев Вележева наказать предателя открытым выражением презрения».

То есть революционные маньяки искренне считали, что все вокруг им что-то должны. Должны разделять их нелепые идеи. Должны давать деньги, кормить, прятать от правоохранителей. Должны наказывать тех, кто этого не делает. Кто не выполняет, тот предатель. Даже если никаких обязательств не давал.

Доктора Вележева, кстати, арестовали в 1935 году, потом расстреляли. Припомнили отказ великому человеку.

Одиннадцать друзей Баумана

Бедного доктора, кстати, зря обвинили в сдаче революционера. Бауман давно находился под наблюдением, его не брали только потому, что хотели отследить все контакты организации. А отследив, арестовали нашего героя и десяток его подельников. Политический сыск в Российской империи работал хорошо.

Сбои начинались при работе с задержанными и при их охране.

Арестантов отправили в Лукьяновский замок в Киеве как в одну из самых надёжных тюрем. А они через некоторое время оттуда удрали.

Сейчас мы знаем, что побег готовился серьёзно. На каждого бегущего партия выделила по 2500 рублей. На эти деньги закупили одежду, лошадей, железнодорожные билеты, подыскивали квартиры, передавали в тюрьму необходимые материалы и инструменты.

Сами заключённые тоже не сидели сложа руки. Они приучали часовых и надзирателей к возможным при побеге «инцидентам». Водили во дворе тюрьмы хороводы, при этом Николай Бауман оглушительно стучал в жестяной барабан. Устраивали игры, во время которых проигравшие в шутку подвергались наказанию и должны были громко кричать о помощи. На эти крики администрация первое время реагировала, а потом перестала обращать внимание. Излюбленной игрой заключённых, готовившихся к побегу, было «водить слона»: несколько человек крепко брали друг друга за руки, на плечи им становилось три-четыре человека, а наверху помещался ещё один, которому при побеге предстояло забросить на стену лестницу с железным якорем.

Шла работа и с надзирателями. Часовые принимали угощения и даже позволяли заключённым брать винтовку для ознакомления с её устройством.

18 августа 1902 года из тюрьмы сбежало 11 человек, предварительно напоив надзирателей спиртом со снотворным. Обезоруженный часовой начал было кричать, но персонал тюрьмы уже привык к воплям о помощи. Тревогу не подняли.

Сядешь на моё место

Переодевшись и сбрив бороду, Бауман сел в купе 1-го класса и отбыл за границу.

Почему же они так легко бежали?

В советском фильме про революционера есть эпизод, где он разговаривает с тюремным надзирателем. Убеждает его, что революция неизбежна, а когда она произойдёт – «Ты потеряешь работу. А скорее всего, сядешь на моё место». Надзиратель бледнеет и кусает губы.

Эпизод, пожалуй, близок к реальности. Надо понимать, что революционеры по сути были представителями правящего класса – господами. А надзиратели, рядовые полицейские, солдаты – это всё простой люд, у которого страх и почтение перед господами в крови. Для того чтобы тюремный охранник мог отпинать ногами бывшего наркома или маршала, попавшего в его камеру, понадобились годы переломов и войн, которые перемесили все сословия, сделали всех одинаковыми.

В царской России политических арестантов опасались, их права соблюдались бережно.

Сам Николай Бауман, даже пойманный с поличным – с листовками, типографским шрифтом, оружием, – отпирался до конца и никогда не шёл на откровенность со следствием. Обычная запись в его деле: «У кого останавливался и с кем виделся в Киеве, Бауман назвать не пожелал».

Ну не желает человек разговаривать, что тут сделаешь? Лампу в глаза не направишь, кулаком в зубы или коленкой в пах не дашь. Продержать несколько суток без сна, бросить неодетого в ледяной карцер – невозможно, не принято, незаконно.
Чтобы всё это стало возможно в отношении революционеров, революция и понадобилась. Так что Николаю Эрнестовичу Бауману повезло, что он не дожил до победы своего правого дела.

«Таганка», зачем сгубила ты меня?

Чтобы понять, насколько вредной и опасной была газета «Искра», которую распространял наш герой, приведём одну цитату из неё.

«В западноевропейских странах, где уже давно граждане пользуются кое-какой свободой, чтобы сблизиться с рабочими и одурачить их, правительство имеет в своих руках такие средства, как парламент, печать, народные собрания… Жизненный опыт убедил западноевропейских рабочих, что господа, предлагающие им руку помощи, на самом деле самые гнусные враги трудящегося народа».

Если авторы «Искры» подвели настроения западных рабочих к такому знаменателю, можете представить, что они говорили о русском правительстве.

Свергнуть, казнить, отнять и поделить. И, между прочим, пик забастовок, которые они организовали, пришёлся на время войны с Японией. Фронту катастрофически не хватало оружия, тут бы заставить военные заводы работать в три смены, но нет! Вместо этого пролетарии требуют сократить рабочий день, отменить штрафы за брак, а в конце просто останавливают производство. В военное время!

Впрочем, как говорил Бауман, военное поражение будет поражением царизма.

Конечно, такого вредного человека на свободе оставлять было нельзя. Особенно в войну. В очередной раз вредителя арестовали. Как зафиксировано в протоколах, «по просьбе открыть дверь произошла в квартире задержка и послышался шум падающих вещей в яму отхожего места».

В «яму отхожего места» полетели пачки газет, пропагандистские брошюры и фальшивые паспорта. Но жандармы были не брезгливы. Утопленное выловили, отмыли и приобщили к делу. А Бауман на полтора года отправился в Таганскую тюрьму.
Жаль, что он не получил срок подлиннее, так для него было бы лучше.

За отличную рубку

Пока Бауман сидел, Россию штормило. Революция разгоралась всё жарче. Забастовки, демонстрации, убийства чиновников. Его выпустили из «Таганки» в октябре, за неделю до того, как появился манифест Николая II, в котором царь добровольно ограничил свою власть. Большая часть граждан восприняла этот подарок положительно, но революционеры посчитали царские обещания уловкой и жалкой подачкой.

По улицам стали ходить процессии, поддерживавшие власть или, наоборот, ею недовольные. Процессии лояльных граждан назывались манифестациями, критически настроенных – демонстрациями. Первые состояли большей частью из простых людей. Состав вторых был более интеллигентным, в демонстрациях участвовали в основном студенты. Обе стороны враждебно относились друг к другу. У сторонников правительства, как правило, оружия не имелось, кроме разве что дубинок. А вот их противники, студенты, были часто вооружены револьверами.

Разумеется, освободившийся Бауман примкнул к демонстрациям недовольных. Более того, он сагитировал толпу идти брать штурмом Таганскую тюрьму, из которой недавно вышел. Видимо, считал её чем-то вроде Бастилии. Надеялся начать революцию.

Схватил наш герой красное знамя, сел на извозчика и по пути, проезжая по Немецкой улице мимо расположенных там фабрик, агитировал рабочих идти на штурм.

В воротах одной их фабрик стоял рабочий Николай Михалин, когда-то отслуживший в Кирасирском гвардейском полку. Понятно, что гвардейцы – патриоты, для них свято всё, что связано с императором. Так их воспитали. А тут едет по улице какой-то наглый штафирка, выкрикивает хулу на царя и машет красной тряпкой. Михалину это не понравилось, он остановил бауманскую колесницу и стал отбирать флаг. Бауман не дался, вытащил браунинг, начал стрелять. А у Михалина в руке была железная труба, которую он использовал вместо тросточки. Рассердился наш кирасир и опустил её на голову знаменосца. Один раз опустил, потом второй. Третьего не понадобилось. У бывшего гвардейца всё-таки был наградной жетон «За отличную рубку».

Череп революционера раскололся. Полилась кровь, брызнули мозги.

На свободе он прожил всего неделю.

Священная жертва

Священная жертва – есть такое понятие в политических технологиях. Искра для революций. Кого-нибудь убьют, а потом «машут» этим покойником, раззадоривают народ, призывают отомстить режиму. Вот Бауман такой жертвой как раз и стал.

Ещё когда он лежал на земле, некоторые демонстранты макали пальцы в кровь, как бы причащались. А через два дня прошли его похороны. Гроб поставили в зале Московского Императорского технического училища, которое потом и превратилось из-за этого в «Бауманку». Затем его понесли на кладбище. По Немецкой улице, тоже ставшей улицей имени Баумана.

Событие за два дня успели распиарить, разошлись слухи о том, что царские наёмники убили студента. Газеты написали о злодеянии. Так что народу на проводы собралось много. Наверное, можно сравнить с похоронами Высоцкого. Десятки тысяч пришли. Ну а большевики использовали смерть члена своей партии как предлог для нагнетания обстановки. Начали вооружаться. Другие революционные партии – тоже. А в декабре это вылилось в Московское восстание. В Красную Пресню и тому подобное. Рабочие дружины, анархисты и даже гимназисты перестреливались с солдатами. Репетиция Гражданской войны.

Николай Бауман похоронен на Ваганьковском кладбище. Надгробие его выглядит отвратительно. Это безобразная куча потрескавшегося бетона в облупленной краске. Сверху прилеплены красные серп и молот, похожие на сплетённых червей, и надпись «Пролетарии всех стран, соединяйтесь».

Понятно, что большевикам в двадцатые годы эта гадость казалась чем-то прекрасным и возвышенным. Нормальные люди, конечно, и тогда недоумевали.

…А ведь всё могло сложиться по-другому.

На Введенском кладбище Москвы уже более полутора веков стоит простой и благородный гранитный столб. Надгробие Христофора Григорьевича Бунге, знаменитого ветеринара XIX столетия. Надпись гласит: «Статский советник и Рыцарь Христофор фон Бунге, родившийся в Киеве 12 декабря 1781 года, скончавшийся 19 декабря 1861 года, и его супруга Вильгельмина Мария фон Бунге, урожденная Фаренхорст, родившаяся в Лиепае 5 апреля 1787 года, скончавшаяся 3 февраля 1863 года».

Как хорошо и в то же время обидно за революционного дурачка, который мог бы прожить такую же прекрасную и честную жизнь, как Христофор Бунге, принести пользу науке, людям, зверям, а вместо этого превратил свою жизнь вот в эту бетонную пошлость. «Пролетарии всех стран…»