Сводки советских газет 1918–20 годов перекликаются с нынешней жизнью. Из-за эпидемии въезд в Москву осуществлялся через семь пропускных пунктов, проходимость каждого была 2700 человек в час. Чтобы не заражаться, гражданам рекомендовали держать дистанцию, которую, впрочем, мало кто соблюдал. На входе в пункты давились, как у нас в метро сразу после введения пропусков в столице.

В срочном порядке в Москве разворачивались инфекционные больницы, лучшая из них расположилась на Большой Полянке, она служила образцом для подражания. Здесь было 89 коек «с внимательным уходом и самой минимальной смертностью». Об этой больнице писали чаще всего, в неё, заболев, попадали важные советские работники. Аналог нынешней престижной «Коммунарки».

А близнецами нынешних гастарбайтеров, которые сейчас опрыскивают тротуары, лавочки и подъезды, тогда были отряды красноармейцев и санитаров, вооружённые ёмкостями с карболкой. Правда, улицы в то время не дезинфицировали. Санитарные меры ограничивались уборкой кала и падали – обычное явление для городов, умиравших от разрухи. Запасов едкой жидкости хватало лишь на обеззараживание казённых, в первую очередь правительственных, помещений. В Кремле дезинфицировали залы заседаний, коридоры, телефоны и автомобили народных комиссаров. Но куда реже, чем сейчас. Хорошо если раз в месяц.

Правила обязывали всех приезжавших в Кремль на постоянное пребывание «вымыться в бане и сдать свои носильные вещи дезинфектору». Неповиновение грозило выселением и судом «за нанесение общественного вреда».

Главная разница с нынешней эпидемией КОВИДа заключалась в том, что самой страшной инфекцией, терзавшей Россию в начале прошлого века, была не вирусная, а бактериальная, носившая имя «тиф». На самом деле под этим названием прятались три разных заболевания, хотя и совершенно не похожих на грипп, но объединённых высокой температурой и горячечным бредом. Передавались они через грязные руки и укусы вшей.

Впрочем, грипп тогда тоже существовал. Очень похожий на коронавирус, передававшийся через дыхание и чихание, вызывавший смертельное воспаление лёгких. Назывался грипп «испанским», но, как видно из названия, «испанка» свирепствовала в основном в Европе, где выкосила миллионы.

У нас этот грипп если и побывал, то маскировался под простуду и мало отразился на статистике. Главным врагом советской власти всё-таки являлся тиф – болезнь, вызванная скученностью, грязью и вшами – неизбежными спутницами Гражданской войны. Ведь война рушит инфраструктуру, убивает культуру и превращает народ в дикарей.

Подчиняйся, если хочешь быть здоров

Нас отправили в самоизоляцию и штрафуют за её нарушение. И если безрассудство одного приведёт к заражению прочих граждан, то виновного обещают даже посадить.

Времена Семашко были куда жёстче. Для борьбы с тифом объявляли «Недели чистоты», во время которых граждан обязывали убирать свои квартиры! При этом проверяющие имели право свободно осмотреть любое жильё. Хозяев, которые не навели чистоту, в качестве наказания привлекали к уборке общественных мест сроком на пять дней. У того, кто не пустил инспекторов в квартиру, милиция взламывала дверь, после чего следовали арест и революционный трибунал.

У нас в первые дни карантина из аптек исчезли дезинфицирующие средства и медицинские маски, а потом снова появились с увеличением цены на порядок. Что вызвало гнев президента и невнятную угрозу разобраться со спекулянтами.

В 1918 году, когда Россия катилась под откос, а голод и болезни увеличивались с каждым днём, советская власть тоже рассердилась на фармацевтов, торговавших по рыночной стоимости. И приняла декрет, в соответствии с которым «Все аптеки, кому бы они ни принадлежали… со всем инвентарём, принадлежностями, запасами и складами, а также с оборотными капиталами, объявляются достоянием Российской Социалистической Федеративной Советской Республики.

Владельцы и арендаторы аптек до момента фактического перехода их предприятий в управление местных Совдепов обязаны оставаться на местах и принимать все меры для правильного функционирования аптек.

…За противодействие проведению в жизнь национализации аптек, сокрытие или вывоз… аптечного имущества предаются революционному суду…»

И никого не волновало, что аптечный бизнес тогда в основном был не сетевым, а малым. Что человек десятилетиями собирал копеечки, мечтая купить аптекарскую лавку. Что нежелание фармацевта бесплатно работать в конфискованном магазинчике «до фактического перехода к Совдепу» – вполне естественно.

Но куда деваться? Отдашь и поработаешь. Иначе – расстрел.

Между прочим, национализация аптек оказалась не слишком эффективной мерой. Например, большая советская шишка, Яков Свердлов, умер в марте 1919 года от «испанки», и, по словам одного большевика, «в течение почти 5 часов мы не смогли достать для него ни одной подушки с кислородом в городе».

А ведь после национализации прошло три месяца. И кислород для высшего советского чиновника не смогли найти уже в аптеках, ставших государственными.

Под декретом о национализации аптек стоят подписи Ульянова-Ленина и Бонч-Бруевича, а готовил и рекомендовал проект Николай Семашко – старый большевик с медицинским образованием.

Переписка с бандитами

Биография и заслуги Семашко известны только историкам. Однако его имя в России знают все. Им названы улицы, больницы, санатории и поликлиники. Оно обязательно найдётся в каждом, даже самом маленьком городе.

Есть много потрёпанных бюстиков, изображающих дедушку с клиновидной бородкой. В нашем сознании эта бородка почему-то связана с благодушием и безобидностью, а также с врождённой интеллигентностью. Такой стереотип нам внушило советское кино. Носитель бородки-эспаньолки должен называть собеседника «батенькой», пискляво смеяться и всегда проигрывать бритым или усатым героям.

Между тем эта бородка появилась в кровавом XVII веке, когда её носили, например, головорезы-мушкетёры, убивавшие противников за косой взгляд или неловкое слово. Так что эспаньолка – вовсе не символ мягкотелости. Она куда более явно указывает на опасность, чем, например, усы Сталина.

Николай Семашко был крутым и жёстким деятелем. Пониже градусом, чем другие обладатели эспаньолок – Ленин, Свердлов или Дзержинский, но всё-таки очень серьёзным. Об этом говорит и бульдожья челюсть, на которой росла эта бородка.
Одноклассник Семашко по Елецкой гимназии писатель Михаил Пришвин говорил, что самые жестокие и самые романтические поступки человека определены его детством. И вспоминал, как в первом классе они с Колей достали ружьё, лодку и убежали по реке на поиски страны Азии.

Через несколько дней их изловил становой пристав – это вроде сельского участкового. Угостил малолетних беглецов водкой, пострелял с ними, похвалил за меткость и доказал пацанам, что добраться до Азии накануне зимы невозможно. Пришвину становой показался «удивительно хорошим человеком». А вот его напарник Семашко благородством полицейского не проникся, обиделся на одноклассников, которые дразнились: «Бежали в Азию, приехали в гимназию», – и посвятил свою жизнь борьбе с царским режимом, который олицетворял пристав.

Увлёкшегося марксизмом Семашко исключали из гимназии, но восстанавливали. Позже отстраняли от экзаменов на медицинском факультете, но снова допускали. Он был талантливым человеком и хорошо учился, а участие в подпольной деятельности до поры выглядело не слишком вопиюще. Но Семашко повышал ставки. Всё-таки доигрался до серьёзного тюремного срока, бежал в Швейцарию, вступил в РСДРП. Там прибился к раскольнику Ленину и его фракции большевиков. Был казначеем партии.

В 1907 году грузинские большевики ограбили инкассаторскую карету, изъяв 200 тысяч рублей, и потом пытались менять рубли в заграничных банках. Номера купюр были известны, поэтому являвшихся с ними в банки арестовывали. Арестовали и Семашко, который находился в переписке с одной из коммунисток, участвовавших в грабеже. Но потом его освободили. Переписка с бандитами – не криминал.

Раскол на меньшевиков и большевиков в РСДРП произошёл в 1903 году, но ещё восемь лет они считались членами одной партии. Окончательным разрывом партия социал-демократов обязана Семашко. Будучи казначеем РСДРП, он в 1911 году просто забрал партийную кассу и отдал её Ленину. После такого «раздела» имущества большевики стали намного влиятельнее меньшевиков. Что и сказалось в семнадцатом году.

Пост наркома здравоохранения, который достался Николаю Александровичу Семашко в 1918-м, вроде бы не являлся такой уж серьёзной должностью. Всё-таки не ЧК и не руководство армией. Но даже Дзержинский и Троцкий не оставили такого глубокого следа, какой оставил в медицине Семашко. И это не только бюсты и названия больниц.

В кабинете тов. Ленина

Когда говорят о заслугах большевиков в строительстве армии, социального обеспечения и медицины, то говорят правду. Заслуги действительно огромны. Они всё возродили почти с нуля. Оживили труп российского государства. Другое дело, что это государство и стало трупом во многом благодаря им. Большевики сначала сделали многое для разрушения Российской империи. Но откатили назад, когда осознали, что сами стали частью российской государственности.

Дорвавшиеся до власти революционеры всё-таки осознали своё единство со страной. Поняли, что свобода, равенство и братство – это мечты, а вот ловля преступников, защита территории от внешнего врага и мытьё рук – насущные потребности. Это стало особенно ясно через год Гражданской войны, когда от тифа и холеры погибало больше красноармейцев, чем от снарядов и пуль.

Возрождение России началось с Кремля, в котором обосновались коммунистические руководители. Нарком здравоохранения Николай Семашко создал санитарные комиссии, которые осмотрели в том числе и правительственные здания. Проведённый такой комиссией осмотр показал, что даже состояние кабинета Ленина ужасно: «В кабинете тов. Ленина также чистота весьма недостаточна, на шкафах, печках и на листах пальм, находящихся в кабинете, масса пыли, и по углам у потолка затянуто паутиной… В коридоре стоит сломанный железный шкаф с пеплом, пылью, костями из-под мяса…»

Было ясно, что главной медицинской мерой для страны являются простейшие мытьё и гигиена.

Между прочим, наркомат здравоохранения курировал не только строительство больниц и снабжение медикаментами, но и пропаганду здорового образа  жизни. Плакаты об истреблении вшей, а также сказки о Мойдодыре и Федорином горе были заказаны наркомом здравоохранения.

Информация о том, что «надо, надо умываться по утрам и вечерам», оказалась жизненно важной для советской власти. Её следовало внедрять в мозги рабочих, крестьян и ответственных работников.

Лига сексуальных реформ

Семашко был сторонником половой свободы.

В Российской империи аборты были запрещены по религиозным соображениям. Безбожные большевики их разрешили. Стоял вопрос и об отмене брака, поскольку он финансово привязывает женщину к мужу-эксплуататору.

Но жизнь подкорректировала идеологию. Новым хозяевам России стало ясно, что разрушать семью себе дороже. Ячейка общества, без которой всё расползётся. Да и рождаемость важна, ведь она даёт революционных солдат. Стало быть, аборт – чистая контрреволюция.

Семашко как коммунист стоял за легализацию абортов, в том числе и потому, что подпольно они делаются непрофессионально и калечат женщин. В то же время он призывал каждого акушера вывешивать на двери обращение к женщинам, разъясняющее их «нравственные обязанности перед коллективом и обществом, состоящие в пополнении его новыми членами».

В 1936 году в СССР всё же запретили аборты, но к тому времени Николай Семашко ушёл из наркомов в научную работу.

Левые всегда были защитниками половой свободы, и Семашко в 1923 году посещал Берлинский институт сексологии, боровшийся за права женщин и сексуальных меньшинств. Особенно заинтересовал наркома институтский музей, экспонаты которого рассказывали о сексуальных патологиях и эротических обрядах разных народов. В музее хранилась большая коллекция деревянных фаллосов, вибратор XVIII века на паровой тяге и множество современных устройств для самоудовлетворения.

В 1926 году с ответным визитом по приглашению Николая Александровича в СССР приезжал директор института и основатель Лиги сексуальных реформ Магнус Хиршфельд. В 1928 году в кинотеатрах СССР ещё шёл фильм Магнуса о драме гомосексуалиста «Не такой как все», в то время как в Германии его уже запретили.

Счастье всем, даром

В чём же главная заслуга нашего героя? Сам Семашко говорил, что наркомат здравоохранения «настойчиво и последовательно провёл собирание медицины».

Впрочем, восстановление из разрухи – дело обычное, через это прошли все народы. Но вот сам семашковский наркомат оказался уникальным для своего времени. Министерства здравоохранения тогда не существовало ни в одной стране. В Америке, например, оно появилось лишь в 50-х годах.

При этом централизованную госслужбу, которая должна курировать медицину, пытался создать ещё Николай II. Затея императора не реализовалась из-за сопротивления врачей. Большая часть медиков отнеслась к идее госконтроля крайне негативно. Боялись покушения на свои доходы и вообще потери свободы. Дали «деспоту» Романову по рукам.

А вот с большевиками эти штуки не прошли. Как ни протес­товали знаменитое Пироговское общество и отдельные доктора – всех загнали под министерство и сделали госслужащими. Зато, собрав ресурсы в кулак, стало удобно бороться с теми же эпидемиями, заниматься профилактикой болезней, ввести всеобщую обязательную вакцинацию.

Ну и, наконец, государство взяло на себя обязательство по обеспечению здоровья граждан. Медицина стала бесплатной и доступной каждому. Эта система стала сбоить и вызывать недовольство советских людей уже к концу XX века. Но сегодня, в XXI веке, многие россияне всё чаще говорят, что нет на свете лучшей системы здравоохранения, чем та, что существовала в СССР.