Жители Северной столицы не без труда оклемались от двухнедельного новогоднего застолья, отыскали в аптечке дежурную таблетку, смели в уголок осколки ёлочной игрушки, которую смахнул с ветки шаловливый кот, и отправили лесную красавицу с осыпающимися иголками на помойку, где ёлку поджидали подруги. А потом присели к столу – перекусить кровяной колбасой, припасённой ещё до праздников. Но не получилось.

Телевизор принёс трагическую новость. В начале 2018 года, январским утром, городу предстояло прощаться с эстрадной дивой по имени Людмила.

Её любили очень. В этой певице, казалось, сосредоточена сама жизнь. Весёлая, мятущаяся, разноцветная… Проводы Сенчиной назначили в пустующем зале полузабытого Театра оперетты. Четыре десятка лет назад Люда слыла здесь премьершей. Собирала весь город. На её спектаклях бывало так же многолюдно, как в этот траурный день.

Мгновенный переход от праздничной пестроты к чёрному цвету странно пугал. Никогда прежде в одном месте не скапливалось столько траурных нарядов. В толпе мрачно перешёптывались, что онкология продолжает собирать печальный урожай без разбора. И что первыми уходят лучшие. Гроб установили на сцене, где Людочка – неопытная ещё и наивная – начинала своё головокружительное восхождение к всесоюзной вершине. Вишнёвый бархатный занавес, парчовые кулисы, облезлая позолота бельэтажа – всё было таким же, как прежде. Но с тех давних пор и голос, и личность певицы значительно переплюнули оперетту по популярности.

В начале пути Сенчиной доверяли самые «козырные» партии репертуара. Совсем юной она вышла за взрослого баритона той же труппы и родила ему здорового мальчика (четыре пятьсот!). Заняв призовые места на паре конкурсов в европейских столицах (социалистических, естественно), Люда выпорхнула из гнезда и принялась разъезжать по необъятным просторам страны. Гастролировала она с хитом «Золушка», растиражированным при помощи едва зародившегося телевидения. За её выступления страна платила щедро. А Люда – чего уж там – нуждалась в деньгах, даже когда вышла замуж.

Как-то раз предприимчивый импресарио вывез на шефский концерт в Ленинградскую область артистов не самого первого эшелона. Среди них была и Людмила. Продюсер напечатал афишу, украсив её фамилией модного артиста, на которого точно придут. И уселся в кассу. Продав билеты, продюсер узнал, что в этот день модный артист даёт сольник на Сахалине. Но ничего отменять не стал.

В назначенный час его подопечные стали появляться на сцене один за другим, пока простодушные крестьяне, выложившие за билеты от трёх до пяти советских рублей, не заподозрили неладное. Артистов, отработавших номер, продюсер отсылал в автобус.

Последнему выступавшему пришлось догонять «пазик» уже на ходу. За ним на подножку вскочил перепуганный организатор программы. За автобусом гнались разъярённые земледельцы – кто с лопатой, кто с вилами или с мотыгой. Поняв, что они напрасно прождали главного артиста, крестьяне возмущённо выкрикивали: «Концерт – фуфло! Будьте вы прокляты!» А певцы и танцовщики, с облегчением почувствовав, что их не догонят, улыбались в заднее стекло, посылали воздушные поцелуи и махали руками: «Приедем! Приедем!»

Этой историей дива смешила друзей всю жизнь.

Любимица Петербурга

Прошла добрая половина века. Людмила стала считаться достопримечательностью Петербурга, вроде Адмиралтейства или Эрмитажа. Отдать ей последние почести съехались решительно все. Когда гроб выносили из театра, прощальные аплодисменты заглушили ежедневный полуденный выстрел из пушки, установленной на равелине Петропавловки. Муж сопровождал усопшую в последний путь, заранее условившись с городскими властями о «зелёной улице» от театра до кладбища. Он хмурился, когда возникали дорожные заторы. «Людочка будет в ярости!» – бормотал вдовец.

Это был её Третий. Когда-то Люда мечтала всю жизнь провести рядом с единственным мужчиной. Но, как грустно шутила сама, давая интервью, «съесть-то он съест, да кто ж ему даст?».

Она давно успела расстаться с первым мужем. И долгое время не могла себе простить, что разрушила свой единственный настоящий брак – таким она считала союз, в котором появился ребёнок. Людмила подозревала, что мимоходом пропустила встречу с очень важным для себя человеком, которого могли отпугнуть её слава и количество окружающих людей.

Ей с мужчинами всегда было интереснее. Они мыслили конкретнее, логичнее. За это про неё откровенно сплетничали: жёлтой прессы тогда ещё не придумали. Сплетни загоняли её танцевать канкан на дачных столах партийных бонз, между блюдами с севрюгой и пятилитровой бутылью виски. В объятия Людмилы молва поместила и зав. отделом местного райкома. Слух подогревала исполинская фарфоровая ваза с портретом певицы, якобы изготовленная по заказу партийного функционера лучшими мастеровыми. Подаренный ей раритет виновница слухов хранила у себя на балконе.

Приписывали Людмиле всех, с кем она пела! Так продолжалось, пока певица не встретила третьего мужа.

Тот был настоящим воякой, имевшим внушительный послужной список боевых действий. Умевшим всё на свете. Когда они встретились, он ремонтировал дачный домик Сенчиной. А вскоре стал её директором и незаменимым спутником. Людмиле казалось, что его она искала всю жизнь. Коллеги завидовали.

Дива по любому поводу испытывала терпение мужа. Но на деле ей без него и шагу было не ступить. Отчитав любимого, попавшего под горячую руку, она выскакивала на авансцену перед залом, набитым битком, и, пританцовывая, высоким голоском заводила незамысловатый мотивчик куплетов про лесного оленя, сделавший её знаменитой.

Людям милая

Давным-давно Людмила и не собиралась исполнять эту детскую песенку, к тому же её уже пела другая. Композитор уговорил. Он понимал: к этой мелодии нужны именно её серебристый голосок, светлые кудряшки и ямочка на щёчке. Сработало.

Сенчина пела про оленя всю жизнь. Простенький мотивчик стал её визитной карточкой. Приклеился как банный лист. Даже надоело! Людмила-то мечтала, как прочие эстрадные примадонны, утопая в мехах и драгоценностях, томно петь о любви: «Ты разлюбил меня бы, что ли?», «Почему я сказала вам нет?» Или хотя бы о рябиновых бусах…

Она появилась на свет на хуторе, затерявшемся в бескрайней украинской степи. Рябиновые бусы слыли в тех краях расхожим украшением. А кровяная колбаса, так называемый красный зельц, считалась лакомством. Дети помогали матери готовить: промывали бычьи кишки, нарезали сало и требуху на кусочки, добавляли в свежую кровь соль и уксус, чтобы она не сворачивалась, и смешивали с молоком. Если на свиных шкурках оставалась щетинка, зельц становился ещё вкуснее.

На окошке их мазанки огнём горела красная герань. Отец всё собирался выкинуть из избы цветочный горшок с пахучим растением, а мать просила: «Не тронь, зато моли нет! И на душе радостнее».

До пяти лет родители звали будущую певицу просто «девочкой». И лишь потом отца, крепко державшего малышку за ручку, отправили в город – получать свидетельство о рождении ребёнка. Не Маугли же она, в самом деле! Мать дала мужу твёрдый наказ: записать девочку Раей или Зоей. Отец подвыпил в пути и запамятовал, о каком имени вела речь жена. Назвал так, как самому на душу легло. Людмилой. Красиво же! Значит – людям милая. И прибавил девчонке полтора года – пусть ребёнок на пенсию пораньше выйдет.

Вот уж дома ему мало не показалось…

Переехав с хутора в город, Люда впервые увидела водопроводный кран. Прежде они с братом ходили на колодец, а жили на печи: ели, спали, дрались подушками. Прятались от отца. Тот, выпивая, играл на баяне и уходил в загул. В такие дни расстроенная мать-учительница, переделав домашние дела, проверяла пачку диктантов, падала без сил на кровать и затягивала украинскую песню. А в уголке глаз блестели слезы. Тогда Люда поняла, что петь можно ещё и душой.

Она никогда потом не могла попасть в фонограмму. Зато всегда работала живьём, что ценили коллеги. Самые знаменитые романсы она и вовсе пела а капелла, без аккомпанемента.

Ноги у меня красивые

Это умение пригодилось, когда они с мамой добрались до Ленинграда. В театральном институте на Моховой им объяснили, что приём закончен. Мать не хотела отпускать от себя дочку, вот и дотянула с поездкой до августа.

Расстроенные женщины шли по улицам, волосы растрепались, юбки набок, ноги – в кровь! Спрашивали у прохожих: «Женщина, вы не подскажете, где здесь какое-нибудь заведение, в котором учат на певицу или актрису?» По дороге устроили привал: присели в скверике, развязали мамин узелок и достали краюху хлеба, красный зельц, яйца вкрутую.

К вечеру добрели до её будущей альма-матер. Тут повторился эпизод из кинофильма «Приходите завтра...». Девочку согласились прослушать несмотря на то, что все сроки поступления вышли. Свежий голос наполнил огромный зал. «Песнь моя, лети с мольбою!» Педагоги настояли на приёме. Недовольная мать отправилась восвояси. В мечтах дочка представлялась ей врачихой и офицерской женой, а уж никак не «певичкой».

Ещё живя в общаге, Людмила с подружками накрутили на головах немыслимые бабетты, утянули талии «пуще Гурченко» и выбрались на прогулку, чтобы насладиться видами северной Венеции. Но общежитие находилось на окраине, и девчонки не обнаружили там ни Медного всадника, ни Невского проспекта. Зато разодетым студенткам пришлось битый час отбиваться от своры разъярённых дворняг. И бежать на шпильках.

Бойкая девчонка принялась учиться. И отъедаться. Получив стипендию, спешила в продмаг и банками скупала сгущёнку. Ела молоко ложкой, запивая горячим чаем.

Она – сколько помнила – всегда хотела есть. В голодранском детстве на крошечном хуторе была до крайности худой. Мэтры вокала удивлялись: и как внутри такой тоненькой талии умещаются и позвоночник, и прочий ливер? За концертами следовали банкеты, как тут было не растолстеть? Позднее Людмила жаловалась знакомым: «Ноги у меня очень красивые, а выше начинается какое-то безумие». Лукавила.

Она простилась с театром. Сын подрос, стал музыкантом и укатил за океан. А диву расхватали по всевозможным «Огонькам». Она привыкла колесить по городам и весям. Красавица осваивала ношение тёмных очков с самого утра – это давало возможность не краситься вплоть до вечернего концерта. Сформировался и характер – коллеги прозвали его «перец с солью». Импульсивный, ироничный, темпераментный… Несмотря на щедрую на события и встречи жизнь, давая интервью, она заявляла: «Самый главный человек в моей судьбе – я сама!»

Кроме этого, была Берта. Симпатичный редактор главканала телевидения. Она взяла шефство над скромной молодой певицей. Не без её помощи певица замелькала на телеэкранах. Гостеприимный дом Берты, расположенный на Патриарших, был любим московской элитой. Здесь было весело, богато, сыто-пьяно, и у Берты вы могли встретить кого угодно. В этом салоне Людмила пела для избранных, чем они гордились. И заключила несколько выгодных контрактов.
Однажды за кулисами на молодую певицу положил глаз матёрый рокер. Он пригласил диву в совместный тур. Это показалось странным: они как-то неотчётливо монтировались вместе – лирическая исполнительница и рок-певец. Но гастроли оказались удачными. Контраст сработал. Парень влюбился.

Выйдя за него, Людмила укатила в столицу. Рокер без преувеличения открыл ей мир. Стал её первым продюсером, создал агентство по раскрутке жены. Людмила стала слушать другую музыку, интересоваться классической живописью, поэзией. Изменилась и внешне: заметно похудела, сменила стиль и из украинской дивчины превратилась в голливудскую звезду – белозубый оскал, золотые локоны… Муж купил для неё пару шлягеров. Марки «Гуччи», «Версаче», «Дольче и Габбана» запестрели в платяных шкафах Людмилы. С некоторыми дизайнерами красавицу познакомили лично. Подарки, раритеты, эксклюзив, диски, хиты.

Она не скучала по себе прежней. Ностальгия по деревне прошла, Людмила не любила ездить на родину: люди её стеснялись, смотрели на бывшую односельчанку как-то жалеючи. Дива тосковала из-за разлуки с сыном, уехавшим за океан. Зная об этом, второй муж устроил тур по городам Штатов. Успех был феноменальным. Тот злополучный тур стал венцом её карьеры, но и началом конца столичного периода. Тогда в Америке всё было не по ней.

Вернувшись, Людмила и в Москве жить не стала. Её притягивали берега Невы. Второй брак закончился. Два сильных характера не смогли ужиться. Уступать друг другу – большое искусство, и в нём не оказался силён ни один из них.

Используется кровь третьего мужа

Решив, что глава под названием «Столица» закончена, Людмила вновь материализовалась в Петербурге. Тут её и поджидала встреча с третьим мужем. Её любимым Третьим! Она приобрела на Карельском перешейке двухэтажную дачку, где предалась страсти выхаживать больных животных и занятиям кулинарией. Домашний красный зельц дива готовила по старинному рецепту, который передала ей мама. Злые языки судачили, что, мол, в северных широтах невозможно раздобыть натуральную бычью кровь, необходимую при производстве такой колбасы. И что вместо этого ингредиента Людмила использует кровь третьего мужа!

Мало кто знал, что по соседству с дачей располагалась ферма, на которой дива время от времени выступала с шефскими концертами. Кроме того, Людмила закупала у них говяжью кровь или кроветворную печень. И для густоты смешивала с гречкой. Всё это так напоминало ей стародавнюю жизнь на малой родине! Так что кровь третьего мужа тут совсем ни при чём!

А ещё был «Моцарелла-бар». Расположенный недалеко от городской квартиры Людмилы, он был удобен – красавицу всегда ждал столик в уголке зала. Дива свила здесь гнездо и приглашала друзей.

Был и её любимый пригород. В минуты отдыха Люда собирала собак и кошек и часами гуляла у озера.

Тяжёлый недуг, как всегда бывает, свалился на голову нежданно. Вскоре Люда оказалась в госпитале. Под конец она уже не вставала.

…Множество местечек обеих столиц причастны к биографии Сенчиной. Из перестроенного здания столичной гостиницы «Москва» изъяли магазин французской косметики «Золотая роза», где Людмила приобретала голубую тушь для своих пушистых ресниц. Лавочку заменили роскошным универсамом под вывеской «Город, которого нет». В ностальгическом лабазе решено продавать гастрономическое великолепие от марок, известных с советских времён.

Но бывшие мужья дивы вкладывали в это название другой смысл. «Город, которого нет»! Именно так назывался последний хит народной любимицы! Хит, который на прощание пропела всем нам её мятущаяся душа.

А посетители универсама не могли взять в толк, почему в торговом зале время от времени появляются престранного вида взрослые мужчины и замирают у колбасной витрины, где выставлен ныне подзабытый красный зельц. Из динамиков доносилась детская песенка про оленя. В окнах храма еды пламенел красный огонь деревенской герани. От её запаха к сердцам бывших мужей Людмилы подступало приятное тепло.

Некоторые имена и детали изменены