Мордашка стала седой. Шерсть ещё лоснится, но шея, как и у людей, выдаёт возраст. Во сне изо рта вываливается язычок, не совсем, а чуточку – в щёлку между зубами. В такие мгновения Максюша становится необыкновенно милым.
Засыпает мгновенно – под мышкой у меня или жены – и тут же начинает с присвистом похрапывать, точнее даже похрюкивать. В темноте и абсолютной тишине это создаёт ощущение домашнего уюта.

– Сколько вашему красавцу? – интересуется сосед-собачник в придомовом скверике.

Отвечаю:
– Восемь лет, – и сам думаю: «Неужели уже восемь?»
– Ого! А мальчик-то с пробегом! – сосед ещё и автомобилист-любитель, так что его определению я не удивляюсь. К тому же оно точное.
– Максюша у нас с пробегом! – объясняет теперь Верунчик всем желающим. – Ему аж восемь лет.
– Ого! – восклицают люди и улыбаются.

Неужели настало время притормаживать жизнь? Поймали себя на мысли: не хотим, чтобы дочка взрослела, а любимый пёсик – старился. Хотя резервы у него ещё имеются, по человеческим меркам Макс – примерно пятидесятилетний мужчинка. Той-терьеры живут до 14–16 лет. Половина жизни позади. Но он ещё вполне активен. А то в нашем доме живут пёсики постарше, которые на прогулках безразлично ковыляют вслед за хозяевами.

По весне Макс вновь встрепенулся. Вчера убежал от меня на ту сторону школьной ограды, где гуляла женщина с девочкой-пекинесом, и хозяйка со смехом возвращала мне его обратно.

– Ха-ха-ха, представляю, какие у них могут быть детки!

Ответил, что у нас все детки красивые. Не поверила.

Отдаёт ли себе отчёт этот ушастый мальчик, что он – отец двадцати шести детей? И среди них всего лишь один сынок – лохматый красавец Паскаль. Появился откуда-то в гладкошёрстой породе такой вот генетический оригинал. Мы его так полюбили, что сначала избаловали, а потом подарили родителям жены, чтобы оставался в семье.

Родители живут в станице – у них особо не забалуешь, до сих пор существовало железное правило: кот должен спать на печи, а собака – в будке на цепи. И вот теперь этот лохматоухий щенок спит в постели поочерёдно с дедушкой и бабушкой. А те вечерами спорят, порой до размолвок и сцен ревности, с кем будет нынче дрыхнуть «наш малыш». Малыш, конечно же, выбирает бабушку, но, если она уезжает погостить в Петербург, дедушка кайфует и говорит, что перестаёт пить таблетки, которые прописал кардиолог.

Все дочки у Максюши породистые – длинноногие, ушастые, шоколадного или чёрно-шоколадного окраса, с фирменными для тойчиков характерами: доброта, весёлый нрав и умеренная истеричность.

С возрастом Макс явил неожиданную особенность: если прежде он был исключительно благодушно настроен ко всем четвероногим существам, то теперь, завидев на горизонте очередную собачку, буквально роет землю, стремясь навстречу. А дальше… Если девочка – начинает ухаживать, если мальчик – сразу бросается в драку, независимо от размеров атакуемого объекта. Беда в том, что ветеринары запрещают ему носить ошейник и даже советуют ограничить грудные «лямки» ввиду слабости шейных позвонков.

Ещё один признак почтенного возраста – изменившееся поведение в лесу. Раньше пёсик мгновенно исчезал из виду, нарезая вокруг меня круги в радиусе ста метров. По заливистому лаю я мгновенно определял, что мой терьер повстречал какую-нибудь живность или грибника, и мчался на выручку. Однажды застал его встречу с шипящей гадючкой, а в другой раз он облаял женщину, которая оказалась учёным-экологом и, пока мы присели на пенёк выпить кофе, рассказала мне много интересного.

Теперь в лесу Максюша быстро сдувается, послушно плетётся следом, опасливо косясь на окрестные заросли, а вскоре начинает скулить и просится на руки, а ещё лучше – за отворот ветровки. В прошлом году мы перестали брать тойчика с собой на грибные вылазки.

У него два сакрально важных слова – «мама» и «гулять». Услышав их, он поднимает уши и начинает отчаянно вертеть головой в поисках хозяйки или звать меня во двор.

Пришла пора пройти с ним настоящую диспансеризацию. Бесконечное кухонное попрошайничество, как и предупреждали ветеринары, завершилось хроническим панкреатитом. С переполненными страхом глазёнками он послушно лежал на спине в кабинете УЗИ-диагностики, позволяя врачу «бродить» датчиком по груди и животу…

– Впервые вижу такое послушное чудо! – только и сказал доктор.

Макс стал ворчать на дочку, если та тревожит его сон или тащит играть во время блаженной дрёмы. Предупреждаю Верунчика:
– Вот увидишь, цапнет когда-нибудь. И будет прав.
– Никогда не цапнет! – заверяет дочь. – Мы с Максюшей знаешь какие теперь друзья?

Свои «хрустики» – сухой собачий корм – он обожает лопать по ночам: просыпается, семенит на кухню, и в полной темноте оттуда доносится методичное «хруп-хруп-хруп», из-за чего дом наполняется атмосферой тепла и уюта.

А последний «хрустик» он теперь обязательно приносит в кровать и прячет под одеялом, и мы всё время на него натыкаемся и выбрасываем, а назавтра Максюша приносит новый. Пришлось смириться. Хотим мы этого или нет, но один хрустик в постели должен быть!

Гуляет он как настоящий терьер: сразу же нос в газон, и исследует, как сапёр, сантиметр за сантиметром, весь сквер, не поднимая головы. Зимой особая фишка – жёлтый снег, его тоже надо исследовать: за девочками – попробовать на вкус, за мальчиками – переметить. После этого ритуала всегда моем мордашку с шампунем, чем он, конечно, ужасно недоволен.

С прогулки норовит сразу прошмыгнуть в спальню, в таком случае всегда останавливаю его возгласом:
– Куда? А лапы мыть?

Возвращается, подходит и покорно выгибает спину, чтобы мне было легче захватить его рукой.

После «экзекуции» омовения лап всегда отряхивается, выражая запоздалое несогласие, и уходит в спальню, в кровать, роет берложку в одеяле, и попробуй теперь попытаться заправить постель – из берложки тут же доносится недовольное: «Р-р-р».

– Опять не заправил? – восклицает жена, придя с работы.
– А ты попробуй сама – тронь одеяло.

Пробует. Слышим рычание и смеёмся.