Вообще-то я попугаев «не очень», как изъяснялся Данила Багров. Они, конечно, забавные. Но это если недолго. Помню, ещё в 80-х мы с отцом, царство ему небесное, отдыхали в Дагестане, под Каспийском. Хорошо время провели. Если бы не две проблемы.

Первая – полное отсутствие обычной пресной воды. Минералки «Рычал-су» – залейся. А простой воды нет. Кран пустой, душ пустой. Шипят, если запустить, как кобры. А Каспийское море, как известно, солёное.

Жили мы в какой-то местной мазанке. Если, конечно, мазанки бывают каменными. В общем – в лезгинском каменном вигваме. Я говорю «лезгинском» просто потому, что отдых нам организовал лезгин Гиги, который учился у моего отца французскому в московском инязе. Чтобы потом поехать в страну Гвинею, где Гиги должен был наладить химическую промышленность и получить за это много сертификатов, которые потом можно было плодотворно отоваривать в магазине «Берёзка».

Гиги очень хотел в Гвинею, и не только из-за сертификатов.

В Гвинее, недалеко от столицы Конакри, есть такое волшебное место, вроде большой лагуны, где круглый год температура плюс 24. Там стройные пальмы и ещё более стройные гвинейки из племени сусу. Там никогда не раскаляется прибрежный светло-бежевый песок, а океан – цвета глаз Натальи Поклонской. Там нет скользких медуз и зубастых акул, и только тысячи перламутровых рыбок, застенчиво улыбаясь, целуют тебя в самые интимные места.

И как раз рядом с этой чудо-лагуной советские специалисты собрались построить самый большой в Африке химкомбинат. Чтобы сусу и рыбки ещё быстрее строили свой социализм с гвинейской спецификой.

Гиги очень хотел к рыбкам и к сусу. И его можно понять.

Ну, так вот. В нашей лезгинской каменной хижине были прихожая, маленькая кухня с газом и две комнаты. Кран с душем и сортир во дворе. В сортире вода для слива – морская, а в кране с душем – никакой.

«Рычал-су» – отличная вода. Вся наша прихожая была заставлена двадцатилитровыми бутылями с ней. И всё это бесплатно. Морскую соль мы смывали с себя «Рычал-су». Пили «Рычал-су». Но чай на кипячёной «Рычал-су» получался не очень вкусным и пах дёгтем. Растворимый кофе на ней же отдавал пригоревшей рыбой.

Зато у нас было много консервов: хариус в желе, «завтрак туриста», тушёнка, балтийские шпроты, томаты маринованные слабокислые…

В одной комнате жили мы с отцом, а в другой – старик Карабатыр, из местных. А у Карабатыра имелся попугай. Волнистый. Говорящий. С мультяшным именем Кеша.

И вот тут начиналась другая проблема. Дело в том, что Кеша, сволочь, от восхода до заката говорил. Он не обладал большим словарным запасом: знал максимум выражений двадцать. Сейчас помню из Кешиного вокабулярия вот что: «салам алейкум», «я тебя нагну», «не пахни рыбой», «эфиоп нерусский», «Расул Гамзатов», «Колумб открыл Америку, а мы её закроем», «апчхи, будь здоров, спасибо», «Кеша – джигит» и «Кеша – аксакал».

Волнистый попугайчик – птица маленькая, но горластая. Кеша мог часами очень громко выкрикивать одно и то же. В каменном лезгинском бунгало слышимость была идеальная. Накупаешься, бывало, в море, съешь хариуса в желе, запьёшь «Рычал-су», приляжешь, задремлешь – и вдруг из соседней комнаты:
– Расул Гамзатов! Расул Гамзатов! Расул Гамзатов!.. Эфиоп нерусский!
– Да замолчи ты, Кеша!
– Не пахни рыбой! Кеша – джигит! Кеша – джигит! Кеша – аксакал!
– О господи.
– Салам алейкум! Салам алейкум! Эфиоп нерусский! Расул Гамзатов! Я тебя нагну!

Всего мы пробыли на Каспийском море почти месяц. Эпопея с «Рычал-су» и Кешей длилась неделю. Потом нас приехал навестить Гиги на «газике». Привёз десять двадцатилитровых бутылок с нормальной питьевой водой и баранью ногу. Тихо о чём-то поговорил с Карабатыром и увёз Кешу. Из «газика» слышалось истошное: «Я тебя нагну! Я тебя нагну!»

И начался рай, как в той самой лагуне, которая находится недалеко от столицы Гвинеи Конакри.

Кстати, химкомбинат Гиги так и не построил. Так что в гвинейском раю всё те же пальмы, сусу и лобзания застенчивых перламутровых рыбок.

Кеша уехал, но осадок остался. Ещё лет десять я не мог читать замечательного Расула Гамзатова – только откроешь книжку, а в ушах Кешино: «Эфиоп нерусский! Эфиоп нерусский!»
Но всё это прелюдия.

Прошло почти сорок лет, и вот мой хороший знакомый Тарас недавно рассказал мне о совсем другом попугае, бурохвостом жако по имени Лорито, который раз в десять больше Кеши.

Я с этим жако лично не знаком. А вот Тарас знаком, потому что Лорито – личный попугай его родного брата Петро.

Нетрудно догадаться, что Тарас и Петро украинцы. Всю жизнь они прожили в Черкассах, но несколько лет назад переехали в Россию. Тарас женился на москвичке Эльвире, кстати, чистокровной татарке, а Петро – на петербурженке Насте, этнической чувашке. Петро с Настей приезжали в Москву к Тарасу с Эльвирой. Меня пригласили, и я всех их видел. Забавные ребята, особенно Настя. Она меня через минуту после знакомства спросила:
– А ты был в Чувашии?
– Нет. Вот в Чувашии как раз и не был.
– Ну и балбес… Извини, конечно. Приезжай, не пожалеешь.
– А как?
– Как-как… У меня там мать живёт, в Шумерле… Живи сколько хочешь. Знаешь Шумерлю?
– Нет, если честно. А как туда лучше ехать?
– Как? Садишься и едешь. Чувашию-то ты сразу узнаешь.
– Как?
– Как-как… Смотри не обкакайся… Извини, конечно.
– Постараюсь.
– Чувашия, она такая… Её ни с чем не перепутаешь. Вот ты, к примеру, едешь-едешь, за окном дождь, туман, тучи, слякоть, ветер холодный, волки воют… А тут ты резко поворачиваешь направо – и раз! Сразу солнечная Чувашия!

По-испански «лорито» – «попугайчик». Лорито сейчас уже весьма пожилой, около двадцати лет. Аксакал, как сказал бы Кеша. Жако обычно до двадцати с небольшим живут. Хотя один умудрился протянуть чуть ли не полвека. Правда, вроде бы он был неговорящим. Ну, это и понятно. Больше молчишь – дольше живёшь.

У Лорито головокружительная биография. Он родом из всё той же Гвинеи. Когда-то давно сидел там на пальме и смотрел свысока на перламутровых рыбок. А его вероломно поймал гвинеец по имени Людовик, потому что из Франции в Гвинею поступил заказ на бурохвостого жако.

Людовик посадил попугая в клетку, отвёз в порт Конакри и получил там за птицу пару сотен тысяч местных франков. Не знаю, как тогда, но по нынешнему курсу это совсем не много. Впрочем, он остался доволен. Потому что, кроме единственных штанов, жены и пятерых детей, у него ничего не было. Даже самой завалящей гвинейской сакли. Вот такая жизнь. Поймал с десяток попугаев – и покупай вторые штаны. Жена Людовика носила свою единственную юбку, она же – простыня, а дети совсем ничего не носили. Зачем тебе что-либо носить, если ты замечательный негритёнок, а вокруг круглый год плюс 24?

Попугая отвезли на корабле в Бордо французу Антуану, который заплатил за него три тысячи евро. Это совсем не дорого за бурохвостого жако.

Антуан хотел назвать попугая Гинээн, что по-французски значит «гвинеец». Но тут случилась заковыка. Жена Антуана Эсмеральда была испанкой, вернее колумбийкой. И хотела назвать жако именно Лорито. Попугай недели две мотылялся между «гвинейцем» и «попугайчиком», внимательно слушая споры супругов. А общались они друг с другом весьма оригинально.

Антуан говорил всегда по-французски, а Эсмеральда – по-испански. Антуан в целом понимал испанский, но не говорил на нём по своей бордосской тупости. А Эсмеральда отлично владела французским, но принципиально изъяснялась исключительно на языке Сервантеса и Маркеса.

И вот однажды, когда очередной спор был в самом разгаре, жако вдруг решительно изрёк:
– Ми каро лорито!

То есть «мой дорогой попугайчик!» по-испански. Потом он подумал и на французском произнёс:
– Пютэн дё мэрд! Кон дё мэрд! Мэрд! Мэрд! Мэрд аллёр!

Это очень нехорошие французские ругательства.

Антуан сдался. Так попугай стал Лорито. Заодно он выучил все возможные и невозможные испанские и французские ругательства.

А через год Эсмеральда и Антуан развелись. Эсмеральда вернулась в Колумбию. Антуан скоропостижно женился на француженке Софи, у которой обнаружилась сильнейшая аллергия на птиц.

Антуан, рыдая, выставил Лорито в интернете на продажу, и гвинейского жако купил швейцарец Йенс. Надо ли говорить, что Лорито овладел немецким? И что Йенса он называл «швайцер швайн»?

Через пару лет попугай закономерно перекочевал в Польшу к некоему Кшиштофу. А затем на Украину к Петро.

Он, как НАТО, стремительно продвигался к границам России. Прожив пару лет в незалежной, оказался в Питере, в совершенстве овладев в общей сложности шестью языками.

Теперь его речи звучали примерно так:
– Ватники! Ватники! Укропы! Москали! Мэрд! Масочный режим! Перемога! Перемога! Дас ист фантастиш! Ми каро лорито! Чому я не сокил! Чому я не сокил! Город на Неве! Курва! Курва! Курва! Курва!.. Пердолечь! Крым наш! На гиляку! На гиляку! Донбасс-Тайвань-Техас! Масочный режим! Твою-то мне мать! Йезус Мария! Чому я не сокил! Солнечная Чувашия! Дывысь, Петро! Мэрд! Мэрд! Мэрд! Аста ла виста!

И так весь день. Иногда взрывался и ночью:
– Швайцер швайн! Пердолич! Пердолич! Крым наш!

Когда Петро всё это рассказал, я задумчиво спросил:
– Интересно, что у него там в голове, у этого пернатого?
– Да примерно то же, что и у нас, – ответил за брата Тарас. Это было резонно.
– У нас, я думаю, всё гораздо хуже, – ещё резоннее добавил Петро.
– Да, у нас там вообще непроходняк, – кивнула Настя. – Лорик хотя бы в соцсетях не позорится.
– Сафсата, блин, – высказалась Эльвира. – Полная сафсата.
– А что это такое? – поинтересовался я.
– «Ерунда» по-татарски.
На том и порешили.

Я слышал, что Петро зовут работать в Китай. Преподавать, как ни странно, русский язык. Настя, конечно, поедет с ним. Рассказывать китайским товарищам про солнечную Чувашию. С ними поедет и Лорито.

Так что ни хао и, твою-то мне мать, аста ла виста!