Три большие, красивые и злые овчарки – Пират, Муха и Малыш – охраняли гаражный кооператив, помогали сторожам.

Здесь всё подчинялось давно заведённому порядку. Собаки состояли на довольствии – на их питание выделялись деньги из членских взносов. Сторожа днём в летней кухне варили на плитке в большом чане собачью кашу, запах  которой разносился по всей округе. Три добротные будки утеплили коврами и старой одеждой. В определённом месте установили табличку «Собакам», туда складывались гостинцы – разные собачьи лакомства, принесённые членами кооператива. Бросать вкусняшки напрямую собакам запрещалось.

Самым старшим и авторитетным был Пират. Не любивший вольностей, он только сторожам изредка позволял погладить его по голове. Пират наблюдал за всем со стороны, эмоции выражал скупо – помахивал хвостом или скалился, тихонько порыкивая. Этого хватало, чтобы напомнить людям о дистанции.

Безалаберная, суматошная Муха была его полной противоположностью. В младенчестве её назвали Мухтаром, но впоследствии оказалось, что это девочка, и собаку переименовали в Муху. Кличка соответствовала характеру. Она демонстрировала хозяевам бурную радость, крутилась, вертелась, повизгивала и ловила свой хвост. С разгона прыгала обниматься, грозя сбить с ног, могла лизнуть в лицо. Но это только со своими. Сторож из Мухи получился отличный.
Третий пёс, Малыш, свою кличку вынес из детства, когда был ещё трогательным пушистым шариком. Со временем он превратился в рослого, крепкого красавца, спокойного и рассудительного. Если сравнивать троицу с мушкетёрами, то он среди них был Атос.

Днём собаки отсыпались после бессонной вахты. Из будок торчали сонные морды или свёрнутые хвосты. Центральные гаражные ворота были открыты, вокруг сновали машины и люди. Но это собак не касалось.

Их смена начиналась вечером, когда, сонные, они выползали из будок, ловя аромат мясной каши, доносившийся из кухни. Чёрные носы приходили в движение. Собаки послушно садились у пустых мисок – ужин в девять. А в десять центральные ворота закрывались, хозяева после кормления отстёгивали карабины с цепей, и – свобода!

«Три мушкетёра», вернее два мушкетёра и миледи, как, посмеиваясь, называл их сторож Василий, устремлялись на «сходку» в дальний угол гаражей, где их ждала собачья свора с соседней территории. Несмотря на разделявшую их металлическую ограду, происходило своеобразное приветствие. Просовывая носы и лапы сквозь прутья забора, собаки лаяли, визжали, покусывали друг друга. На своём собачьем языке обменивались новостями. Так начиналась каждая ночь. Закончив общение, хвостатые охранники разбегались по своим территориям. Сторожа на мониторах видели только светящиеся жёлтые глаза в разных закоулках.

Так долгое время всё и шло – по заведённому распорядку, без происшествий. Потом захворал Малыш. Долго болел да так и не поправился. Как раз в это время Муха принесла четверых щенков. Троих удалось пристроить, а один, пушистый шарик, крепкий, со стоячими ушами и жёлтыми подпалинами – вылитый Малыш, – задержался. Его решили оставить, а то пустая будка Малыша навевала грусть.

Характер у Кабана – так в шутку назвали щенка – проявился сразу. За четверых кормился материнским молоком и рос как на дрожжах. Муха сбегала от него на улицу, а он скулил, не умея спуститься за ней – порожек у будки слишком высокий. Иногда Василий доставал его на свет божий, приговаривая:
– Ах ты, кабан такой, куда столько ешь, раздулся, как шарик!

Пытался погладить, но щенок уворачивался, с самого детства не давался в руки даже своим.

Потом Кабан научился сваливаться с высокого порожка наружу. Стал ползать, изучать местность. Как-то раз во время утреннего кормления наткнулся на вкусно пахнувшую миску с кашей. Перевалился через бортик. Оказался в море каши и начал есть, бороздя пузом это вкуснейшее море. Понурая, голодная Муха стояла рядом, смешно опустив уши, слюни текли из пасти. Наконец терпение её лопнуло. Она выловила беспардонного ребёнка из миски, схватила зубами поперёк тельца и отнесла в будку.

Теперь Кабан регулярно выкатывался из будки и разгуливал где хотел. Для Мухи кормление каждый раз начиналось с того, что Кабан набивал живот, стоя в миске с кашей, а она терпеливо ждала. Но он не наедался никогда, поэтому Муха, немного подождав, вытаскивала его и в пасти относила в будку.

Шло время, Кабан рос. Сам выходил из конуры. Ему хотелось играть. Попытался подкатить к Пирату – тот оскалился, тихо рыкнул, и Кабан сник. Стал цепляться за Мухин хвост – мать сбежала. Оставалось исследовать мусорку.

Ночью, когда взрослые животные охраняли территорию, сторож Василий вышел покурить и обмер. Площадка у сторожки оказалась завалена всякими полезными вещами: здесь были старые ботинки, которые можно грызть; тряпки и ветхая одежда – рвать; полиэтиленовые пакеты – ловить, ведь они так смешно шуршат на ветру, а ещё в них можно залезть. На куче этих замечательных вещей спал уставший Кабан. Морда его расплывалась в улыбке.

Кабан рос. Давно пора было дать ему «нормальную» кличку, например Дик.

– Дик, Дик! – звал его Василий, пытался ловить и гладить.

Бесполезно. Щенок вырывался и отбегал, на новую кличку не отзывался. Кабан и есть Кабан. Поймать его было невозможно. Если к нему тянулась человеческая рука, он издавал тихий предупредительный рык, совсем как Пират, и ощеривал тонкие острые зубы.

Они с матерью уже плохо помещались в своей конуре. Муха несколько раз заманивала сына в пустовавшую будку Малыша. Даже поспали там вместе несколько раз. И вскоре щенок понял, что ему там просторнее одному.

Прошло время, молодой пёс почти сравнялся ростом со взрослыми собаками. Ему надели ошейник, а потом посадили на цепь, приучая к взрослому распорядку.

Однажды ночью задремавшего Василия разбудил захлёбывающийся лай. Сторож кинулся на звук. Под воротами одного из гаражей заметил слабый свет, как от фонарика. Снаружи ворота гаража были закрыты, замок цел. Но со стороны улицы явно что-то происходило. Псы с пеной у рта кидались на запертые на ночь ворота кооператива. Казалось, те вот-вот рухнут от такого натиска. Василий метнулся к сторожке, нажал тревожную кнопку.

Как только ворота распахнулись, собаки с лаем кинулись за угол. Василий за ними. Вдалеке, со стороны лесопосадки, стояла машина. В наружной стене гаража темнела дыра. Тени сновали между автомобилем и гаражом, что-то таскали. «Сейчас подоспеет ОМОН», – успокаивал себя Василий. Но собаки уже настигли грабителей. Рычание, визг, крик, выстрел. Муха, скуля, отлетела в сторону. Пират повалил вора на землю, но сзади подбежал ещё один, сверкнул нож. Василий кинулся наперерез, пытаясь перехватить руку с ножом, и злоумышленник повернулся к нему. Чёрная тень кинулась между людьми. Крик человека и визг животного прозвучали одновременно. Раненый Кабан придавил грабителя к земле.

ОМОН подъехал вовремя. Люди в чёрном быстро скрутили воров. Василий сидел на земле и впервые в жизни гладил по голове Кабана, истекавшего кровью. Рану забинтовали подручными средствами, повезли к ветеринару. Тот после операции сказал, что ранение серьёзное, но жить пёс будет. Перевязали и Муху – она отделалась лёгкой царапиной от пули. Пират не пострадал.

Наутро Муха вертелась, махала хвостом, как пропеллером, и демонстрировала свою повязку, которую втихаря пыталась содрать. Пират со стороны наблюдал за этой суетой, словно бы не видел в ночном происшествии ничего необычного.

Кабан после долгого лечения остепенился, повзрослел. Единственным хозяином из трёх сторожей выбрал Василия и впредь одному ему позволял гладить себя по голове.