Родился Франтик на заре моего детства. Маму его звали Мусей. Тётя, узнав, что я пишу воспоминания, поделилась старой фотографией, где мне примерно год и я пытаюсь зажевать ухо Мусеньки. Приплод эта бело-серая красавица приносила регулярно. Смутно помню, что вместо кукол у меня были котята, которых я пеленала и с которыми играла. Прошу понять правильно: игрушек в доме не водилось, а я была маленькой девочкой, которой никто не объяснял, что так нельзя. Сейчас мне очень хочется верить, что никто из моих живых игрушек не пострадал. В общем, других котят раздали, остался только Франтик.

Котёнком я его не запомнила, но когда он подрос, то стал моим любимцем, товарищем во всех смыслах, даже в первоначальном, от слова «товар». Правда, мы с ним купцами не были, торговать не торговали, но, если можно так сказать, товаровали. По звучанию похоже на «воровали», но нет, мы ничего не крали, мы были компаньонами, борцами за свободу еды.

Например, мне разрешалось иногда сделать себе бутерброд и съесть его не на кухне, а где-нибудь в комнате. Бутерброд самый простой – белый хлеб с маслом. Я мазала хлеб, выносила кусочек из кухни, пряталась в свой уголок, и тут же всевидящий Франтик подбегал ко мне, слизывал масло своим шершавым язычком, а я съедала хлеб. Мы оба были очень довольны. Так продолжалось довольно долго, пока кто-то из взрослых не заметил безобразие и не запретил мне раз и навсегда есть вне кухни. Я сильно переживала, ведь Франтик лишался масла. Кто ещё даст ему такой ценный продукт?

Ещё Франтик любил конфеты. Нет, не шоколадные, я сама-то их в раннем детстве редко видела. Были такие маленькие жёлтенькие твёрдые сладкие шарики, похожие на витаминки. Их с усилием приходилось разгрызать. Кисло-сладкие, не очень вкусные – сейчас бы на такие никто не позарился. Однако за неимением лучшего я радостно грызла их и время от времени кидала на пол – кот тут же ловил и глотал. Мне казалось, что он даже причмокивал от удовольствия.

Сейчас существует целая индустрия кошачьих кормов, а раньше о них и не слыхали. Сварит бабушка Наташа суп – вся семья ест, и Франтик ест, сварит кашу – и кот будет лопать кашу. А уж рыбу, и варёную, и сырую, – только дайте, благо Иртыш ещё не был загажен, рыба в нём водилась всякая и в большом количестве, почти все рыбачили. А если вдруг надоела человеческая еда, рядом большой огород, а там и мышки, и птички – лови не хочу.

Я относилась к Франтику не совсем как к коту. Конечно, знала, что это кот, что он похож на других хвостатых и мяукающих, но с теми-то я близко не была знакома, а Франтик ежедневно находился рядом, я изучила каждый его волосок, каждое пятнышко, каждое выражение умной мордочки, особенные повороты головы, неожиданные изящные движения.

Знаете ли вы, что такое кошачья грация? Словами не описать. Надо смотреть не отрываясь, удивляться, наслаждаться, осознавать, что вот дал Бог кошкам такой талант – быть красивыми при любом движении, в любой позе. Меня это всегда поражало.

Гляжу на старый снимок, примерно 1971 года, – Франтик полулежит, опираясь спиной на мой живот. Глаза у него прищурены, кажется, он слегка улыбается, такой хитроумный изящный котофей. Левой рукой я держу его левую переднюю лапу, а моя правая рука лежит на правой лапе Франта. Можно подумать, что бедный котик в тисках любви, но он так спокоен, на мордочке столько достоинства, что ясно: ему хорошо. Держи меня дальше, хозяюшка. Мр-р.

Окна в большой комнате выходили в сад. Там росли яблони с мелкими, как ягоды, плодами. Росли они сами по себе, никто их не собирал, только я иногда осенью съедала несколько яблочек, сладких от морозца. Зимой в сад, как в столовую, каждый день прилетали снегири. Они были такими яркими, с розовыми, оранжевыми или красными грудками, что казались ненастоящими, будто сделанными для украшения. Если сидеть не шевелясь, то птицы не замечали меня, не пугались, долго клевали замёрзшие яблочки, перепархивали с ветки на ветку, даже их посвистывание было слышно через стекло.

Однажды, как ни была увлечена я снегирями, уловила боковым зрением движение слева – это Франтик бесшумно сел рядом. И мы оба стали смотреть на птиц за окном. У кота, наверное, был свой интерес – гастрономический или охотничий, трудно сказать, но сидел он неподвижно. Я уже не знала, на кого мне смотреть – на снегирей или на Франтика: такой у него чёткий, выразительный профиль, благородный нос, длинные белые усы… Пока я очарованно разглядывала кота, птицы вспорхнули и улетели, только мелькнули в воздухе красные пятнышки. Но я не жалела – не сомневалась, что прилетят завтра и мы с моим ласковым другом в сером костюме с белой манишкой снова будем смотреть на них из окна.

Франт был очень важной частью моей жизни, совершенно незаменимым существом. Я знала, что вечером он придёт ко мне, полежит на моей раскладушке, я буду гладить его, прижиматься к нему лицом, что-то шептать, а он, конечно, всё поймёт и сохранит это в тайне. Что бы ни случалось, даже самое неприятное, один вид кота поднимал мне настроение, я успокаивалась и радовалась.

Прошло время, и мои родители решили переехать в общежитие пединститута. Было такое деревянное здание сразу по правую руку при спуске с горы по Никольскому взвозу. Сейчас там ничего нет, какие-то заросли. А в 70-е годы в этом двухэтажном доме кипела жизнь: в каждой комнате обитал преподаватель или ещё какой-нибудь сотрудник института, а то и целая семья.

Ещё в каждой комнате жили клопы. Это такие страшные твари, что даже рассказывать о них неприятно.

В общем, переехали мы в это благословенное общежитие, и я решила забрать с собой Франтика. Спросила разрешения у дедушки, тот был не против. Бери, мол, неси. Ну, я взяла кота на руки, пронесла несколько метров, а он вырвался и пошёл обратно. Недоумению моему не было предела. Как так? Мы же друзья, как же это – он останется, а я в другом месте? Нет, Франтик, ты не понял, нам вместе будет очень хорошо, пойдём со мной, мой котик.

Как я ни уговаривала, как ни пыталась его унести, кот не хотел покидать старый дом. Так и остался в нём. Сначала я каждый день приходила навещать его, потом через день, через два. Но про кота не забывала, мне его очень не хватало в новой жизни.

Однажды пришла, а дедушка говорит: нет Франтика, несколько дней уже не возвращался. Как, почему? Да старый он уже, пора ему, видно.

Можете считать меня бесчувственной сволочью, но потерю кота я переживала сильнее, чем смерть бабушки, а потом дедушки. Когда умерла баба Наташа, я даже не знала об этом, мне что-то сочиняли про неё, и потом не верилось, что бабушки нет, казалось, она просто уехала куда-то. Когда умер дед Гоша, я уже всё понимала, скорбела вместе со всеми, однако это не стало чем-то непоправимым. Что делать? Люди умирают. Но когда я поняла, что Франтика больше нет, меня буквально зашатало. Мир стал иным, восприятие изменилось, я не узнавала привычных очертаний. Всё потонуло в горе и слезах, в груди давило, трудно было дышать. Я шла, придавленная этим горем, как горой, еле передвигая ноги.

Почему с детства у меня такое отношение к котам? Не знаю. Может потому, что видела в одном из них свою душу, своё сердце.