Когда у меня плохое настроение, я хожу гладить Тэссу. Отношения у нас не задались с самого первого дня, когда в дом принесли маленького беленького морского поросёночка. Я выковырнула её из переноски, посадила в клетку, налила воды, насыпала корма. Поросёночек как-то на меня нехорошо посмотрел, схватил лапами миску и придвинул поближе к себе – а то вдруг я оттуда что-нибудь сожру.

Так и повелось. Я захожу к ней в комнату, она меня критически осматривает и бежит спасать тарелку.

Мы приспосабливались друг к дружке довольно долго. Я таскала Тэссе всякие вкусные вещи, а она отказывалась брать еду из моих рук, при виде меня всё ценное закапывала в сено, а на мисочку садилась отросшим толстым задом. Но я упорная: ходила к ней на поклон два раза в день, и она наконец согласилась, что я тоже имею право на жизнь.

А ещё Её Свинейшество твёрдо уверена, что каждый подходящий к загону обязан принести ей дары. Стоит только остановиться рядом, свинья с грохотом выпрыгивает из клетки и принюхивается. Я протягиваю руку и чешу её за ухом. Тэсса суёт морду в ладонь – пусто! Непорядок – говорит свинья и со всей дури бодает меня головой. Естественно, это не помогает, и она переходит к решительным действиям: хватает лапой за палец и щекочет усами. Если быстро не выдернуть руку, то палец окажется у неё в зубах.

Обычно я успеваю высвободиться и сообщаю, что много жрать вредно, она и так толстая. Тэсса тоскливо вздыхает, плюхается пузом на сено и вытягивает шею: давай, мол, гладь, всё равно не отстану. Минуты три-четыре можно её всячески тискать, щекотать пятки, чесать подбородок и дёргать за уши. Потом свинье это надоедает, и – бум! – она опять начинает бодаться.

Бесплатное время истекло, купите абонемент. Это даёт право посмотреть, как Тэсса жуёт корень одуванчика или кусок яблока. Дивное зрелище, потому что, как все альбиносы, Тэсса подслеповата, постоянно теряет еду и суетливо разыскивает её в подстилке. Наконец дары съедаются, и свинья вальяжно растекается по сену. Я её глажу, а она лениво курлычет, как будто это не морская свинья, а голубь с чердака.

Чаще всего я сдаюсь первая. Обещаю Тэссе, что приду ещё, и отваливаю к себе в комнату. «Иди-иди, – думает мне в спину свинья. – В следующий раз виноград принеси. Надоели твои одуванчики, жёсткие они и теряются постоянно».

У Тэссы есть кроватка – большая мохнатая лежанка. Свинья забирается в неё, кладёт голову на бортик и внимательно следит: а вдруг мимо пронесут что-нибудь вкусное.

А ещё у Тэссы имеется хозяин, который не понимает свиных желаний и устремлений. Каждый день у них наполнен борьбой за кровать. Мой сын достаёт лежанку из клетки, вытряхивает всё лишнее и кладёт обратно, точно по центру клетки. Её Свинейшество забирается внутрь, топчется, потом решительно вылезает и оттаскивает лежанку в угол. Там ей в глаз светит монитор, поэтому свинья жмурится, чирикает и морщит нос. Сын встаёт, отбирает лежанку, снова вытряхивает, кладёт по центру клетки. Свинья вздыхает и тащит кроватку в угол. Она должна находиться в правом углу клетки. Точка.

Как правило, свинья побеждает. Просто потому, что не спит по ночам. К утру кроватка оказывается там, где Её Свинейшество считает нужным.

Четыре месяца шла борьба за местоположение лежанки. Казалось бы, свиная мебель, пусть где хочет, там её и держит. Но нет, по мнению сына, кроватка должна лежать по центру, потому что свинье мешает монитор!

– И пусть мешает, – сказала Тэсса, схватила лежанку и поволокла в угол. Она злобно курлычет каждый раз, когда у него там что-нибудь мигает или блестит. – Выкинь свой монитор, зачем тебе вообще компьютер? И телефон выбрось, мне не нравится.
– Я лучше твою кровать передвину, – сказал сын.
«Опять он мою мебель руками хватает», – подумала обиженная свинья, закопалась под кроватку и поползла с ней в угол на манер черепахи.

Неизвестно, чем бы всё это закончилось, но наступило лето, стало жарко, и спать в кровати Тэсса отказалась. Три месяца она почивала на сене, но внезапно похолодало, и ей вернули лежанку.

– Ура! – сказала свинья и поволокла своё имущество в угол.
– Там монитор светит, – возразил сын и переложил кроватку в центр клетки.
– Кроватные войны, часть вторая, – сказала я и смылась к попугаям. Они хотя бы на ветке спят. Попозже поговорим и о них.

На следующий день я нанесла Её Свинейшеству светский визит. Подёргала за уши, почесала подбородок, была обнюхана, обслюнявлена, откупилась куском сушёного топинамбура. Смотрю, а мебель в клетке снова по Тэссиному фэншуй расположена.

– О, – говорю, – она опять кровать перетащила.
– Я сам её туда положил, – мрачно ответил сын. – Я устал с этой свиньёй бороться! Она на меня смотрит как на идиота, который не способен запомнить, куда надо класть лежанку.
Тем временем Тэсса с куском топинамбура забралась в кроватку. Сидит, жуёт, злобно курлычет, когда на мониторе что-нибудь мигает. Странный ей хозяин достался. Но не безнадёжный – дрессировке поддаётся, хотя и с трудом.

С попугаями у Тэссы занятные отношения. Чтобы они стали вам более понятны, немного расскажу о некоторых привычках сладкой парочки.

Когда попугай фон Фенхель чем-нибудь недоволен, он надувается в шар и издаёт звук паровозика из мультфильма: «чух-чух-чух». И очень обижается, потому что окружающие вовсе не пугаются, а давятся смехом и отползают в разные стороны, чтобы проржаться в полный голос. А самка Цисси, заслышав пыхтение, сразу бьёт фон Фенхеля по физиономии, не разбираясь, чем он в этот раз опять недоволен.

А в тот день фон Фенхель, по-моему, окончательно потерял веру в свои силы. Дело было так.

Решила я пол помыть. А конструкция из двух попугайских клеток, табуретки и тумбочки этому не способствует. Я недолго думая заперла попугаев в клетке и отнесла к сыну. А там Её Свинейшество отдыхать изволят. И понеслось.

– Чух-чух-чух, – запыхтел фон Фенхель, приметив, что в углу шевелится нечто белое и толстое.
– Курлык, – сказала свинья. Ей очень не понравилось, что её рассматривают.

«Голубь», – подумал фон Фенхель, который обычно отгоняет голубей от окна дикими криками. Он приободрился, растопырил перья и запыхтел ещё громче.

«Слабак», – подумала свинья, закурлыкала, как стая голубей, чихнула, взвизгнула и завершила тираду мелодичным чириканьем.

Фон Фенхель аж присел на ветке. Почесал затылок, подбородок, пузо, потом вспомнил, что в загоне напротив сидит враг, перестал чесаться и снова запыхтел паровозиком.

Свинья смерила его презрительным взглядом и выдала нечто среднее между песней кенара и аварийным сигналом летающей тарелки.

Фон Фенхель вытаращил глаза и применил последнее средство: визг, переходящий в ультразвук.

Я заткнула уши. Цисси отвесила фон Фенхелю пинка, чтобы уже замолк, – и тут Её Свинейшество как завизжит в ответ!

Фон Фенхель был раздавлен и морально уничтожен. Переорать его, да ещё особо не напрягаясь, никому прежде не удавалось.

– Чух-чух-чух, – как-то жалобно пропыхтел он.
– Курлык, – гордо сказала свинья, поудобнее улеглась в кроватке и принялась грызть сушёный корень одуванчика.

Фон Фенхель слез на пол клетки, грустно побрёл в самый отдалённый от свиньи угол, прижался лицом к решётке и, по-моему, зарыдал. На этой трагической ноте я ушла двигать мебель и мыть полы.

Через час прихожу. Цисси сидит на ветке, что-то весело щебечет, а Её Свинейшество приветливо курлычет и чирикает в ответ – нашли девочки общий язык. Фон Фенхель сидит в углу клетки и страдает. Что характерно – молча.

Вернула попугаев на базу. Он так же молча вылез из клетки, пошлёпал под письменный стол и засел страдать там. Два часа сидел. Я к нему заглядывала: морковку предлагала, фонариком светила. Нет – сидит, дуется и молчит.

Вот бы у него эта моральная травма хоть пару дней продержалась. Так хорошо, когда в ухо никто не орёт.