Когда моя персональная собачья стая только начала формироваться, мне было 28 лет. Работала в фирме по реализации горюче-смазочных материалов, которая находилась на окраине города. С правой стороны фирма делила забор с гигантским нефтеперерабатывающим заводом. А слева, в двадцати метрах от нашего офисного здания, находилось бескрайнее городское кладбище.

История началась с того, что у нас на промзоне появился огромный пёс. Среди дальних родственников у Полкана, несомненно, были немецкие овчарки, алабаи и почти наверняка – лохнесское чудовище. Представьте себе: непропорционально огромная квадратная голова, переломанный во многих местах хвост, длинные и кривые лапы, короткая шерсть с окрасом, как у немецкой овчарки.

Первый раз я увидела Полкана, когда рядовые сотрудники промывочно-пропарочной станции, лениво жмурясь на солнце, соревновались в меткости, стреляя в него непотушенными окурками. Прямо под знаком, означающим категорический запрет курения. Огромный пёс ёжился, отпрыгивал, но не уходил.

– Придурки вы промывочно-пропарочные, – сообщила я участвовавшим в соревновании.

В прошлом, имея в подчинении 180 человек из промзоны и транспортной колонны, я выражалась не столь интеллигентно, как сейчас. В то время у меня был затяжной конфликт с пропарщиками из-за низкого качества их труда.

– Вы зачем над собакой издеваетесь, бракоделы?
– А чего он всё ходит и ходит с кладбища? – лениво ответил мне кто-то из них.

Я подошла к псу, посмотрела в его огромные жёлтые глаза – бесстрашные, добрые, преданные – и поняла, что он больше чем просто собака и мы с ним одной крови.

С тех пор дважды в день разыскивала Полкана на промзоне с миской в руках и, пока он расправлялся с мясными объедками из офисной столовой, гладила его огромную шишковатую голову. Время от времени Полкан отрывался от миски и виновато смотрел на меня: мол, ничего, что я занят едой и мало тебе внимания уделяю?

Моя дружба с собакой не осталась незамеченной сотрудниками промзоны. Питая пролетарскую ненависть к любому начальнику из хорошо отапливаемого офиса, работяги с непередаваемым сарказмом говорили обо мне: «Зато она хромого кобеля любит». Намекая на то, что доброе отношение к приблудному псу не мешает мне с особым цинизмом пить рабочую кровь.

Через неделю сообразительный Полкан вычислил моё местонахождение на огромной промзоне. И с тех пор поселился у парадного входа в офисное здание, чем неимоверно раздражал нашего шефа. Последний считал несуразную фигуру дворняги, вечно маячившую на фоне офисного мрамора и стекла, личным оскорблением, плевком в душу. Неоднократно высказывал недовольство: «Дворнягу, позорящую облик нашего здания, надо куда-то девать». Но я эту тему не поддерживала: «Не будьте снобом, шеф, отличная собака. Хотите мы переименуем Полкана в Педро Альмодовара?»

Как-то во время очередной собачьей кормёжки стоявший неподалёку охранник сказал между прочим:
– Ну что, Полкан, вот усыпит тебя директор, как собирается, – и мамка не спасёт.

У меня не хватит красноречия, чтобы описать тревогу во взгляде Полкана, когда он оторвался от миски и посмотрел на охранника, а потом на меня. Я уверена: он всё понял.

В тот же день впервые за два месяца Полкан запрыгнул за мной в служебный автобус. Я честно пыталась выгнать его из салона, но водитель сказал: мол, ничего страшного, я всех развезу и верну пса на промзону. Всю дорогу я старательно делала вид, что впервые вижу эту собаку, а Полкан то и дело толкал меня носом, как бы спрашивая: «Ты рада, что я здесь?»

На конечной остановке Полкан покинул салон автобуса и проследовал за мной, чтобы больше не разлучаться. Он поселился во дворе нашей пятиэтажки, прекрасно поладив с уже проживавшей там овчаркой Пальмой.

Пальма – необыкновенно дружелюбная овчарка, трусишка и подлиза – была прикормлена мной года за два до описываемых событий. Жители двора немного поворчали, но, видя её доброту и ласковость, привыкли и даже коллективно придумали кличку.

До сих пор перед глазами картина: залитая летним вечерним солнцем беседка у подъезда, в ней – местный «партактив» в лице строгих старух, посреди беседки лежит Пальма, а в ближайших кустах прячется Полкан. Пальма обходит всех сидящих и, отчаянно виляя хвостом, по очереди кладёт каждому на колени свою красивую голову. Даже самые чёрствые соседи по-доброму ворчат: «Ну хватит, Пальма, иди уже, хорошая ты». А Полкан из кустов не сводит глаз с подъезда, всё ждёт моего появления.

Он ходил за мной повсюду как привязанный, ровно в десяти сантиметрах позади, в каком бы темпе я ни перемещалась. Иногда я дурачилась и неожиданно резко притормаживала. В ту же секунду в меня повыше колена утыкался мокрый собачий нос: «Пардон, мадам, не соблюдал дистанцию безопасности». Дворняга, которую никто никогда не обучал команде «рядом».

Дружелюбная Пальма не могла спокойно смотреть, как мы с Полканом покидаем двор, и всякий раз, радостно виляя хвостом, присоединялась. Соседи шутили насчёт её особенности шевелить хвостом даже во сне, предложили использовать его для добычи электричества, чтобы двор освещать.
Теперь меня повсюду сопровождали две собаки.

Потом мы с Полканом и Пальмой нашли Пуню. Несчастный сидел зимой на грязном люке и пытался смотреть на мир закисшими гноившимися глазами. По чистой случайности я знала, какое лекарство ему наверняка поможет. Тем более что Пуня был невероятно похож на Тузика с обёртки советских конфет. Помните белого кудрявого пёсика на синем фоне?

Когда я загораюсь идеей, то становлюсь очень деятельной. Сопровождавший меня в той прогулке романтично настроенный мужчина был отправлен в ближайшую аптеку. А потом, скрывая страх, держал грязного пёсика, пока я промывала тому закисшие веки и капала в глаза лекарство.

По окончании процедуры на романтично настроенного мужчину было смешно и грустно смотреть. Он решил, что уже заразился от больной дворняги чем-нибудь неизлечимым. А ведь он только что приобрёл автомобиль «БМВ», и вообще вся жизнь была у него впереди.

Конечно, исцелённому «Тузику» присвоили личный инвентарный номер – собака номер три – и дали кличку Пуня. А также подарили маленькую кастрюльку в качестве персональной миски.
Теперь за мной по городу ходили уже три собаки.

Четвёртым был Грей. Собака породы хаски, пёс с характером и повадками волка. Он время от времени прибегал к Пальме – проведать и поговорить о погоде. Грей был ненавязчив, недоверчив и суров. Никогда не унижался до просьб и заигрывания с человеком. И был мне неинтересен на фоне преданного Полкана, ласковой Пальмы и весёлого Пуни. Но однажды я посмотрела на Грея совсем другими глазами.

Как-то кормила собак сосисками, те скакали, выпрашивали аппетитные кусочки, били хвостами, заглядывали в глаза. В этот момент я почему-то бросила взгляд в сторону и увидела Грея. У него, несмотря на густую шерсть, явно торчали рёбра, он не отводил взгляда от пакета с сосисками и каждый раз, когда видел, что очередная сосиска исчезает в собачьей пасти, тяжело сглатывал. Но не просил и не пытался подойти к стае. И тут я подумала: какая разница, что пёс не заискивает и не лижет мне руки, он всё равно заслуживает сосиску. За характер.

Грей принял мужское решение: он тоже обязан присоединиться к стае. Полкан ходил за мной по велению преданного сердца, Пальма сопровождала в силу хорошего характера, Пуня – потому что все идут, и он идёт, а Грей – потому что обязан отработать сосиски.

Пятой стала страшная на вид, круглая, как сарделька, добрейшая дворняга с маленькой головой, Липучка. Она была собакой без чувства собственного достоинства. Отличалась тем, что, несмотря на недовольство уборщицы, всеми правдами и неправдами умудрялась прокрасться в подъезд с кодовым замком и спала на коврике у моей двери. Больше никто из собак на такие героические вылазки не решался, именно поэтому дворовая общественность присвоила Липучке такую хлёсткую кличку.

У Липучки было только два принципиальных недостатка: аномальная для её размеров прожорливость и невероятная плодовитость. А вот Пальма была ещё до нашей встречи кем-то стерилизована и никаких неудобств не доставляла.

Наверное, задержись я в родном городе ещё на пару лет – точно бы стала местной достопримечательностью. Сопровождавшие меня собаки были крайне настойчивы. Ходили за мной повсюду. Например, на городской рынок, где оставались ждать на автобусной остановке, признавая за рыночной стаей право на единоличный контроль территории. Я уезжала домой с полными сумками на маршрутке. Собаки внимательно провожали транспорт взглядом и неторопливо отправлялись в обратный путь – к мискам. Были уверены, что сегодняшнюю еду они честно отработали.

Пять собак колоритного вида окружали меня каждый день в шесть пятнадцать утра, когда я ожидала служебную машину. Они же ждали моего возвращения домой по вечерам и даже глубокой ночью. Пальма при звуке моих шагов немедленно просыпалась и сообщала дружбанам, что я появилась во дворе: можно проводить до подъезда и выдохнуть спокойно – она вернулась.

Собаки сопровождали меня на свиданиях, выучили по походке и запаху всех моих поклонников. Ожидая хозяйку, укладывались широким полукругом у входа в самый престижный ресторан города. Знакомые, смеясь, говорили: если видишь в городе пять разнокалиберных дворняг, значит, где-то поблизости Таня.

Однажды меня посетила идея, как избавиться от собачьего эскорта. Мы с другом зашли в длинный магазин-галерею. Полкан, Пальма, Пуня, Грей и Липучка привычно заняли места в «партере» и не отводили глаз от входа. А мы вышли через другие двери, которые находились в ста метрах. Два взрослых тридцатилетних человека чувствовали себя школьниками, прогулявшими урок, когда бежали за угол. И радовались, что перехитрили стаю дворняг.

Этот номер прошёл у нас три раза. А на четвёртый, выскакивая из дальних дверей, мы наткнулись на Грея. Он коротко залаял, и через три секунды нас окружила вся стая. Собаки были счастливы, что удалось преодолеть злые обстоятельства и воссоединиться с хозяйкой.

Мой будущий муж на момент приезда в наш город был предупреждён о существовании собачьего эскорта. Но оказался не готов к столь плотному сопровождению. Чтобы усыпить бдительность собак, нам приходилось садиться в машину, отъезжать буквально на триста метров и только после этого идти в парк.

Недавно открыла папку с фотографиями того времени и насчитала больше сотни снимков, на которых я запечатлена в разных обстоятельствах. Но на каждом из них – мои собаки.

Полкана не стало сразу после моего отъезда. Буквально через месяц сбила машина. Он находился рядом со мной четыре года. Собака, однажды пришедшая на промышленную зону с кладбища и поразившая своей преданностью. Полкан больше не у моих ног, он теперь в моём сердце.

Пальма покорила одинокого соседа из одиннадцатой квартиры и стала домашней собакой.

Пуня уехал в деревню. Его хозяин демонстрирует фотографии пёсика в социальной сети: Пунька в салоне машины, Пунька на красивом постельном белье, Пунька в смешном детском слюнявчике на кухне.

Независимый Грей ушёл из стаи сразу после гибели Полкана.

И только одна Липучка по-прежнему обитает в подъезде. Она стала его неотъемлемой частью, и даже уборщицы не трогают её подстилку.