В дежурную часть поступил звонок. Меня, как старшего кинолога, вызвали и передали трубку, я услышала мужской голос.

– Либо вы заберёте собаку, либо я её усыплю.

Из разговора с хозяином я поняла следующее: распалась семья, муж пропадает в командировках, жене собака не нужна, хоть и прожила она в этой семье больше трёх лет. Судя по описанию, характер у собаки суровый, есть два привода в милицию за укусы – защищала хозяина.

Долго я не раздумывала, попросила привезти животное.

Её звали Кэтти. Если вы по этой кличке сразу представили себе эдакого котёночка, то очень сильно ошибаетесь. Не знаю, кому из нерадивых владельцев пришла в голову мысль назвать так собаку. Особенно с учётом того, что наш «котёночек» был огромным ротвейлером с крупной головой, большими ушами, мощным костяком и свирепой мордой. Если бы эту даму отвели на выставку собак, то любой эксперт в описании отметил бы, что она кобелиного типа. И голос у неё был соответствующий: мужской, басовитый, с хрипотцой.

К счастью, у хозяев хватило ума в первые годы жизни Кэтти пройти с ней общий курс дрессировки, что значительно облегчало нашу задачу по управлению собакой. Ведь ротвейлеров дрессируют один раз в возрасте до года, но этих знаний им хватает на всю жизнь. Собака была из района, привёз её сам хозяин вместе со своим другом в качестве группы поддержки.

Прекрасно помню, как Кэтти передавали мне в руки. Хозяин отдаёт поводок и отворачивается. Я подаю абсолютно незнакомой собаке команду «рядом», она пристраивается к моей левой ноге, и мы уходим. За спиной слышу реплику хозяина: «Надо же, пошла и не оглянулась даже». В ответ – слова его друга: «Будь я на её месте, я бы на тебя тоже не посмотрел. Ты просто предатель».

Так Кэтти стала сменной ночной собакой на внутренней территории учреждения. В случае необходимости её брали начальники корпусов для наведения порядка в ночное время. Кэтти хорошо знала всех корпусных, ей нравилась служба, она с радостью исполняла команды своих проводников. Была строгим сторожем и не допускала шума и беспорядка в камерах у заключённых, бегала без поводка по коридорам корпуса и голосом исправляла ситуацию, которая ей не нравилась. А уж на поводке ей просто цены не было, как говорили все корпусные, баловавшие её лакомствами со своего обеда.

Как-то утром ко мне на пост прибежала запыхавшаяся от быстрого бега коллега, приготовитель кормов.

– Татьяна, с Кэтти плохо. У неё уже два часа живот раздут. Она на выгуле на льду поскользнулась.

«Плохо, – подумала я, – это заворот желудка. Нужно срочно к врачу, иначе потеряем собаку».

Отпросилась у начальства и повела еле-еле ковылявшую собаку к ветврачу: как всегда, для собак у начальства машины не нашлось. Наш с Кэтти путь пролегал через территорию роддома. Вдруг собака потянула поводок и устремилась к машине «скорой помощи». Вот откуда она могла знать, что эта машина с красной полоской – та самая, что может отвезти её в больницу? На мою просьбу подвезти водитель замахал руками: антисанитария. Можно подумать, что он возит на своей машине только всё стерильное. Я еле оттащила упиравшуюся всеми четырьмя лапами Кэтти.

В принципе, если идти дворами, то до клиники минут десять-пятнадцать, но со мной было животное, которому с каждой минутой становилось всё хуже. Когда мы переходили улицу, силы оставили собаку, она медленно повалилась на бок, глаза начали стекленеть, язык посинел. Было обидно, ведь до клиники оставалось не больше ста пятидесяти метров, но идти самостоятельно Кэтти уже не могла.

Тут же вокруг нас собралась толпа сочувствующих. Ещё бы, такая живописная картина: огромная собака и ревущая девушка-кинолог в форме прапорщика. Понятно, что не простой это пёс, а служивый. Поступило много всяких советов, под голову лежавшей на снегу собаки кто-то даже сумку положил, чтобы облегчить её страдания. Но как быть дальше, никто не знал. Что делать с шестидесятикилограммовым умиравшим животным? На наше с Кэтти счастье мимо пробегала моя знакомая, старший кинолог наркоконтроля. Увидев состояние собаки, обещала помощь.

Через некоторое время появились два парня, погрузили собаку на импровизированные носилки из мешка. Почти бегом доставили Кэтти в клинику. Но наша радость была преждевременной: ведущего специалиста на месте не оказалось, а остальные просто развели руками, спасительный прокол за последним ребром сделать было некому. Все тупо смотрели, как на глазах раздувается живот собаки. Но, хвала Господу, вскоре приехала хозяйка клиники, сделала прокол, чтобы выпустить воздух, а потом и провела операцию.

На тот момент нашей Кэтти исполнилось уже 11 лет – возраст запредельный. Но её оставили в тюрьме, потому что она была всем нужна: и нам, и корпусным. Заворот желудка у собак коварен тем, что, во-первых, промедление смерти подобно, во-вторых, в этом возрасте для собаки и наркоз может стать смертельным – не выдержит сердце. А в-третьих, очень сложен восстановительный период, сложнее, чем сама операция. Всем надо внимательно следить за собакой, чтобы она не подобрала с земли, например, кость. А пища допускается только мягкая. Учитывая, что Кэтти была настоящим «пылесосом» на прогулке, это довольно сложно.

Но мы все справились, помогли намордник и внимательность всех, кто её выгуливал в питомнике. Катюша, как мы её ласково называли, поправилась, а уж её признательность нам и хирургу не знала границ. Эта махина умела быть благодарной, смешно зарывалась своей огромной башкой в колени и ласкалась, как кошка.

Это была уже вторая операция у Кэтти. Первую ей делали двумя годами раньше, когда после очередной вязки случилось воспаление по женской части – пиометра. Эта болезнь косит собак женского пола с завидным постоянством, возникая как у рожавших, так и у нерожавших сук. Очень редко она купируется капельницами, чаще всё равно приходится оперировать. Так было и в нашем случае.

За время лечения у Кэтти появился новый друг – небольшой спаниель пятнистого окраса. Его принесли еле живым, когда ей ставили капельницу. Так и лежали они рядышком в клинике. Спаниель был очень плох, его укусил клещ. Кэтти живо интересовалась новым знакомцем, а он на неё и не реагировал.

Но с каждым днём спаниель шёл на поправку, и между собаками зародилась симпатия, они уже даже приветствовали друг друга перед капельницами. Друзья по несчастью весело махали хвостами и обнюхивались. Весёлая парочка – огромный ротвейлер и маленький спаниель, за ними было интересно наблюдать.

Так вот, когда Кэтти назначили операцию, уже выздоравливавший спаниель категорически отказался уходить из клиники с хозяином, пока из операционной не вынесли его подружку. Только обнюхав её и убедившись, что всё в порядке, маленький друг с чувством исполненного долга потрусил домой. А может, это была не дружба, а любовь? Ведь мужчины маленького роста часто западают на крупных женщин.

Умерла наша Кэтти уже в солидном для ротвейлера возрасте – в 14 лет. Ушла на радугу, как говорят у нас о павших собаках. На службе цены ей не было. Такой и сохранилась она в нашей памяти: огромная голова со смешными ушами-лопухами, солидная грация, мощный бас. И огромная любовь ко всем сотрудникам, особенно кинологам, не раз вырывавшим её из лап смерти.

Брина была великолепной длинношёрстной немецкой овчаркой. В те годы – конец девяностых, начало двухтысячных – длинная шерсть у «немцев» считалась племенным браком. Это сейчас «длинники» – отдельная порода немецких овчарок. Но уже и тогда, даже в Германии, отмечались отличные рабочие качества у собак с длинной шерстью. Так было и с Бриной.

Надеюсь, что мне ещё дадут возможность рассказать на страницах любимой газеты о работе с этой удивительной собакой. А пока с радостью вспоминаю, как фигурант из Москвы, принимая её «на рукав» в упражнениях по защите, сказал, что это третья собака в его большой практике, которая работает с таким потрясающим азартом и мощной хваткой.

В целом это оказалась довольно крепкая в смысле здоровья овчарка, но и на старуху бывает проруха. Однажды ей по всем показаниям потребовалась сложная операция. Помню, как привезли Брину тёмной ночью после операции к питомнику на машине, вынесли на простынях. А заключённым ведь всегда до всего есть дело, особенно ночью. Сразу посыпались вопросы: «Тань, что с собакой? Жить будет? Что ей оперировали?» Общаться с контингентом нам не положено, поэтому собаку молча занесли в домик, положили, поставили капельницу.

Сижу с ней рядом, держу за лапу и чувствую, что лапы холодеют. Давай смотреть слизистые – бледные, язык начинает синеть. Видно, сердечко не справляется после наркоза. Звоню ветврачу, а она советует дать кофе. Ага, кофе ночью! Где его взять-то? Между тем собаке всё хуже. Начинаю звонить в корпуса, в дежурку, выбегаю на территорию питомника – нет ни у кого.

Заключённые, наблюдая из камер за моей беготнёй, тут же отреагировали: «Что случилось? Чем помочь?» У меня не было выбора. Остановилась у корпуса и говорю:
– Эх, ребята, умирает наша Брина. А нужен ей кофе, но нет ни у кого, всех обошла.

Из-за решётки тут же реакция:
– Сейчас, подожди, найдём!

И через минуту к моим ногам из разных камер полетели пакетики с таким жизненно необходимым кофе. Что тут сказать? Хоть мы и по разные стороны коридора, как я им всегда говорила, но такая готовность помочь меня поразила. Слёзы навернулись, крикнула им:
– Спасибо, ребята! – и побежала спасать Брину.

Вот так с неожиданной стороны открылись мне наши охраняемые подопечные. Друзья познаются в беде.

Напоила собаку этим кофе, лапы у неё потеплели, язык и слизистые стали приходить в норму. Чудо! Ещё пожила после этого наша собака.

К сожалению, не весь контингент так горячо сочувствовал, в любом стаде найдётся паршивая овца, которой всегда приятно сделать «ментам» гадость. Через пару лет вот такая «паршивая овца» отравила Брину, когда она уже была ветераном службы. Как так вышло, не знаю.

У меня тогда был выходной, всем коллективом отмечали наступавший Новый год. Возможно, собака подхватила что-то вкусное на выгуле, а там была отрава. В тот день в карауле стояли два кинолога, которые халатно сдали и приняли друг у друга дежурство, не открывая вольеров. Заступив на смену в 20.00, ночной кинолог только в 22.00 обнаружила ещё тёплое тело Брины в залитом пеной вольере. О том, что собаку рвало весь день или весь вечер, кинологи не знали. А ведь можно было принять меры.

Мне позвонили домой, из-за праздничного стола мы все рванули в питомник. Начальник ночного караула разрешил пропустить всю толпу на территорию, ведь охрана любила нашу Брину и её проводника Олю. Рыдали даже парни-кинологи, когда эта юная девушка, раскинув руки, упала на мёртвую собаку, захлебываясь криком и слезами. Кто служил, тот поймёт и не осудит. Ведь собака на службе – больше чем напарник. Это защита и верный друг. И я не сгущаю краски, что было, то было.

Очень жаль, что иногда собаки гибли не только из-за жестокости осуждённых, но и от халатности кинологов. Равнодушие и служба просто не совместимы. После таких ситуаций очень сложно дальше работать с такими горе-кинологами.

Сохранилось видео, где Брина, живая и здоровая, работает на задержании на выставке собак. Именно это видео мы включили, вернувшись из питомника, наполнив рюмки, чтобы помянуть её душу, которая ещё была рядом с нами. Мы смотрели сюжет, где пушистая «немка» в высоком прыжке ловит фигуранта зубами за рукав и увлекает его в падение своим вёртким и энергичным телом. Прости нас, Брина, что не уберегли!

…Бегают по радуге наши напарники и не знают боли и зла. А мы их помним, и, собираясь иногда в День кинолога, чтим наших четвероногих сослуживцев.