В молодости у меня были большие собаки. Первый муж работал в милиции и как-то вечером пришёл домой с очень красивой молодой овчаркой. Пса привязали у входа в учреждение с запиской, в которой сообщалось, что его зовут Грант.

Это оказался молодой, но хронически больной пёс. Какие у него были глаза! Взгляд просто человеческий, ну и умница, конечно. Я в это время ждала второго ребёнка и несколько раз в день бегала с Грантом гулять на улицу с четвёртого этажа. Вот перед родами была физкультура! Да ещё приходилось мыть полы в квартире и подъезде, если не успевали добежать.

При всём этом мы Гранта очень любили. Если его оставляли у магазина, он сидел, ждал и заглядывал внутрь: где там моя мама? Иногда даже продавцы выходили на улицу и говорили:
– Какие у него человеческие глаза.

Грант очень любил наших детей, играл с ними, «намывал» и звал меня, если что не так.

Друзья спрашивали:
– Ты не боишься, что он их укусит?
– Нет, – отвечала я, – пока только дети кусают пса, а он терпит, лишь иногда взвизгивает.

Грант прожил у нас года полтора, а потом потерялся. Очень долго мы страдали, искали и вспоминали нашего Га, как называл его маленький Никита, который научился ходить, держась за Гранта.

А потом у нас началась эпоха ротвейлеров, и они стали моей любимой породой. Был коварный Яго, которого бывшие хозяева отдали в милицию за то, что он всех норовил сожрать. Муж с ним работал, и, конечно, Яго жил у нас дома, хотя иногда оставался в милицейском питомнике. Временами его слегка переклинивало, но в наших руках он стал вменяемым псом. Беда ротвейлеров только в их хозяевах: взяв в дом очаровательного щенка, они целуют его, балуют, во всём потакают и позволяют стать главным в семье.

Яша с мужем гоняли «чёрных копателей», охотников за оружием Великой Отечественной войны, и охраняли еврейское кладбище. Там Яша простудился, лежал между могилок и кашлял, но работу свою выполнял отлично. Всем пакостникам и разрушителям расхотелось пакостить и разрушать.

А Яшкина простуда затянулась, и он умер в милицейском питомнике, где тогда жил, так как числился в милиции.

Потом мужа наградили щенком ротвейлера. В родословной указали мудрёную кличку, но все звали его Абрам, или попросту Брам. «Ну, а какое может быть имя, если фамилия – Ротвейлер», – шутил муж.

А мне знакомые отдали молодую суку-ротвейлершу Альму. Хотя это были тяжёлые годы перестройки, ротвейлеры тогда пользовались спросом.

Так у нас образовалась «пара гнедых», как я шутила. Знакомые мне говорили:
– Ты выезжаешь на собаках на пустырь и уезжаешь на них домой.

Альма на выгуле вела себя как провокатор, со скандальными воплями налетала на других сук, а Брам с силой дёргал поводок и рвал на груди тельняшку.

Мы гуляли большой компанией собачников, там присутствовали многие породы. Альма поначалу вела себя очень покладисто, слушалась меня с полуслова, с полувзгляда, выполняла команды, всё вокруг замечала и хитрила в своих интересах. Но стоило мне отвести от неё взгляд, отвлечься – она тут же моментально воплощала свои идеи в жизнь: исчезала так, словно растворялась в воздухе, шла на помойку (это была запретная, но неистребимая страсть), убегала к тухлому куску, который я ранее заставила её выплюнуть, или просто начинала «бабий скандал».

Но я справлялась со своими псами. Хозяева других собак любили их за харизму. А их выросших щенков называли «брамыгами» и с удовольствием усыновляли и удочеряли.

Ещё Брама называли бабьим угодником. Стоило женщине протянуть к нему руку, как он, закатив глаза, падал кверху пузом – люби меня, я весь твой.

Позже Брам уехал жить в деревню, а я оставила себе Альмину внучку, так как хотела, чтобы у моей умной любимой собаки было продолжение. Но не вышло.

Боня оказалась большой дурындой. Бабушкиной хитрости, ушлости, ума и безграничной любви ко мне она не переняла ни капли. Ей было всё равно, где и с кем жить, лишь бы давали жрать и спать. Она была большая, кобелиного типа, с огромной башкой, красивая, беззлобная, но полная остолопка.

Однако Альма её просто боготворила. Нализывала Боню от хвоста до носа. Всегда защищала. Если к огромной внученьке кто-нибудь хотел подойти, чтобы понюхать, к нему с яростью вылетала маленькая Альма, готовая уничтожить любого посягнувшего. А Боня сидела и улыбалась.

Потом Альма совсем состарилась, ушла на радугу. И через какое-то время я расцеловала Боню и отдала тем, кто у меня её попросил. Знаю, что новые хозяева очень её любят.

А мне вскоре принесли для лечения щенка ротвейлера. Я взяла эту девочку в ладошки, разревелась и поняла – моё! Из неё выросла моя любимица Несси.

Она садилась столбиком и по команде «сделай зайку» начинала передними лапками «штамповать» заек. Была умная, добрая, ласковая и мягкая. При ней родился мой третий сын – Макар. Он с ней вырос и до сих пор вспоминает нашу Лох-Несси с грустью и любовью.

Так моя «опупея» с ротвейлерами закончилась, и у меня завелась той-терьеровская мелочь. Но об этом, если позволите, напишу в следующий раз.

Перечитала своё письмо, всплакнула, заново всё пережила. И столько ещё воспоминаний всплыло! С любовью ко всем.