В самом начале 80-х годов на окраине рабочего посёлка построили кирпичный многоквартирный дом. В него и переселились почти все жители ветхого квартала на улице Чернышевского. Сюда же, вслед за своими друзьями, последовали любимицы детворы, две приблудные собаки Лайка и Жулька. Лайка, окрасом и сложением напоминавшая далматина, послонялась немного среди строительного мусора и ушла искать лучшей доли. А Жулька, вылитая волчица и мастью, и габаритами, осталась со своей малолетней «стаей».

Никто и никогда не слышал Жулькиного голоса, она не лаяла на прохожих, не рычала от злости, не скулила от голода и всегда вела себя в высшей степени интеллигентно. Дети вили ей гнёзда из коробок и тряпок, таскали домашние котлеты и дефицитную колбасу, а Жулька исправно рожала щенков, благодарно облизывала ребячьи ладошки и сопровождала малышню во всех дворовых забавах.

Напротив дома построили ряд блоков-сараев, сюда жильцы поселили всевозможную живность. Вдоль дороги, уходившей от домов к пруду, вытянулась стройная линия гаражей. А между сараями и гаражами остался небольшой молодой лес, именуемый в народе посадкой. В посадку хозяйки отпускали на выгул птицу. Некоторые несознательные несушки оставляли яйца прямо под кустами. Тут же дворовые банды играли в прятки и войнушку, строили шалаши, разводили костры, собирали под кустами куриные и утиные яйца, пекли их в золе, лакомились сами и щедро делились с Жулькой.

С наступлением холодов Жулька обычно уходила на зимовку в только ей известные тёплые края, а когда начинало пригревать весеннее солнышко, снова появлялась во дворе на радость маленьким обитателям.

Так случилось и в тот, хоть и праздничный, но пасмурный хмурый день. Снег только сошёл, небо было плотно затянуто серыми тучками, моросил мелкий дождь. Взрослые в выходной день тихо-мирно сидели дома и по-семейному отмечали Пасху. Но нам с подружками приспичило отправиться в посадку за подснежниками. Жулька уже вернулась «с Юга» и по обыкновению увязалась за нами. Сколько ни шарили мы за кустами и кочками, подснежников не нашли, но зато намесили сапогами столько жирной весенней грязи, что едва передвигали ноги.

Изрядно устав, выползли из кустов позади гаражей на грунтовку, ведущую к дому, и тут, как чёртик из табакерки, перед нами возник какой-то дядька. Лет тридцати, худой, сутулый, в сереньком пиджачишке. Вид у него был настолько плюгавый, что мы и не подумали испугаться. Но незнакомец преградил нам путь, внимательно всех осмотрел и, указав на кусты, сказал:
– Самая старшая, пойдём со мной.

Самой старшей, Людке, было лет десять-одиннадцать, самой маленькой, Оксанке, – четыре года. Людка испуганно замотала головой и не двинулась с места. Постепенно до нас стало доходить, что пора бы уже и драпать, но далеко ли убежит мелкота в тяжёлых сапожищах с налипшей грязью?

В этот момент из кустов вынырнула Жулька, подошла и молча встала между нами и мужиком.

– Я сказал, самая старшая, пойдём со мной!

Дядька повысил голос. Людка снова замотала головой и заплакала.

– Да не бойся ты, я быстро сделаю между ног и пойду.

Мы понятия не имели, что такого можно сделать между ног, но дружно заревели. Тогда он двинулся вперёд и попытался схватить Людку за рукав, но Жулька резко повернула голову в его сторону и молча уставилась на врага. Тот опешил и испуганно отступил.

– Уберите собаку.

Ага, как же, уберём мы собаку! Вот оно, наше спасение. Мы только плотнее сбились у её бока и запищали на разные голоса:
– Жулька – фас! Фас!
– Уберите собаку!
– Фас, Жулька, взять его, фас!

Но Жулька не знала команды «фас», она вообще не знала никаких команд. Никто и никогда не воспитывал Жульку, она жила, повинуясь природным инстинктам и собственному собачьему мировоззрению.

Сейчас к её боку жались пятеро писклявых детёнышей, а слева наступал агрессивный самец. И всякий раз, когда он пытался её обойти спереди или сзади, она передвигала свой корпус так, чтобы оставаться между ним и детьми, буквально прикрывала нас своим большим косматым телом. А как только он протягивал руку, резко оборачивалась и прямым решительным взглядом заставляла держать дистанцию.

Так мы и кружились на пятачке, пока не увидели бежавшего по дороге папу. Мой папа – в этот момент он был божественно красив – даже не бежал, он летел, не касаясь земли, с развевавшимися на ветру волосами и сверкавшим орлиным взором. Мужик, завидев его, сразу рванул за гаражи, в посадку, но оттуда ему навстречу вышли другие папы.

Оказывается, этот участок дороги, хоть и находился далеко от дома, хорошо просматривался из окна нашей кухни. И когда мама выглянула в окно, чтобы позвать к обеду, она увидела: творится что-то неладное.

Ещё какое-то время мы с открытыми ртами смотрели, как мужчины гоняли злодея через овраг по перелеску, как дикого зверя во время охоты. Потом подоспевшие женщины повели нас во двор. Людку сначала поили водой, потом передали матери. Нас подробно расспросили о том, что произошло. Мы с удовольствием давали показания, чувствуя себя героями детектива. Жульке в тот день перепал большой кусок сладкого кулича.

Через пару дней жизнь вернулась в привычное русло, но ещё долго мы рассказывали пацанам эту захватывающую историю, неизменно начиная словами: «Дело было на Пасху».

Об участи нашего обидчика мне ничего неизвестно. Жулька, как обычно, играла с нами до первых заморозков, потом ушла зимовать, но следующей весной в наш двор не вернулась. Конечно, мы тосковали, искали её, расспрашивали друзей и знакомых.

С тех пор прошло много лет, разбрелись по свету Жулькины щенки, уже дети наших детей таскают котлеты бродячим собакам и кошкам, но такого большого верного друга, как Жулька, мы никогда больше не встречали.