Но Петрович, казалось, ничего не слышал, смотрел в окно куда-то вдаль, в прошлое. Для него не имело совершенно никакого значения её возрастное и «колхозное» перевоплощение – он помнил ту свою Нину, молодую и прекрасную. Я видела её на старой фотографии – пожалуй, самая красивая среди всей запечатлённой там молодёжи. И это в то время, когда никто знать не знал ни туши, ни теней, разве что обычным чёрным карандашом слегка пройдётся девушка по бровям и помадой тронет губы.

У Ивана Степановича, как он сам любил говорить, хрен возьмёшь с тарелки деньги, хоть и рядышком лежат. Он разных прохвостов за версту чует, зря, что ли, бригадиром охранной смены завода работает одиннадцатый год!
– Мне не куска жалко, – терпеливо, как несмышлёному ребёнку, уже в который раз объяснял жене Иван Степанович. – Мне противно её сюсюканье слушать.

Я влюбилась в этот дом сразу, как только его увидела. А когда зашла внутрь, поняла, что на этот раз счастье нам улыбнулось. Меня не пугало, что дом стоял на углу квартала и совсем отсутствовал забор. Чтобы не огибать угол, люди стали ходить через двор и протоптали широкую тропинку. Дом был построен из самана и обшит сверху досками. Крыша – камышовая. В области фундамента обшивка отвалилась, и дожди размыли саман.

Приехала мама часов в восемь вечера, и тут как раз канитель со щенками. Мы с дочкой ужин на кухне готовили, а мама с мужиками в большой комнате возле щенков осталась. Посидела она там и ко мне на кухню пришла буквально с посветлевшим лицом. Сидит и тихо улыбается. Давно я у мамы такой улыбки не видела. С тех пор как папа нас покинул, а следом за ним, девять месяцев спустя...

Из бумажника не пропало ни цента! Потом служащая отеля рассказала моему приятелю, что, как только он убежал на поиски кошелька, ей позвонили и спросили, проживает ли здесь Штефан Бек. Молодой человек, нашедший бумажник Штефана, по банковским карточкам и документам узнал его имя, быстро смекнул, что иностранец наверняка остановился в гостинице неподалёку. И начал обзванивать все ближайшие отели.

Насчёт того, что мало общаюсь, – правда. Сначала спрашивали, почему свекровь мамой не называю, я в ответ делала круглые глаза – мол, совсем не представляю, как можно другую женщину называть мамой. Они отстали. Я вообще замкнутый человек, очень люблю свой дом, свои дела, мысли и давно поняла, что не стоит рассказывать родственникам о своих успехах или планах. Мама у мужа хорошая, но у неё доминантный характер.

Нужно сказать, я тогда носила только юбки, был такой бзик. И две девчонки с удивлением спросили: «А это как? Мы только что видели тебя в главном корпусе, ты точно бежала в джинсах. Звали, ты обернулась, посмотрела на нас как на пустое место, и понеслась дальше. А сейчас в юбке… Когда успела переодеться?» Оказывается, мне аплодировали, так как хотели поздравить с тем, что я наконец-то доросла до джинсов и стала человеком.

Пыталась принять его хобби, посещала их мероприятия, но не часто, потому что в большинстве случаев мужики просто обсуждают дела, да и криминал там присутствует. Зато какая острота ощущений! Да и серьёзность этой атмосферы меня поначалу как раз и зацепила. Человек он заботливый, внимательный, и поговорить мы могли обо всём. Секс хороший, правда, со временем стало не так, как в самом начале отношений, исчез безумный запал.

Похвастался, что у него в городе квартира, пригласил в гости. Всерьёз она его не восприняла, но тут вышел случай: Томкиным однокурсницам не дали мест в общежитии, где-то надо было срочно найти квартиру. Вот тут-то о Ване и вспомнили – может, поделится местом под солнцем? Во имя любви. Отправились к Ванюше с поклоном. Постучались, зашли. Хозяин лежал на кровати, встать не удосужился – был сильно занят.

Войну Витя запомнил по одному эпизоду. Ему было года четыре, они с сестрой, которая была на шесть лет старше, пошли в булочную. Подошла женщина и говорит: «Хотите настоящего белого хлеба?» Взяла карточки, и больше ребята её не видели. Дома их не наказали, но неутешные слёзы матери Виктор запомнил на всю жизнь. Конечно, в те годы было голодно и холодно, но дети есть дети.

...Её рабочее время уже давно вышло, и она, похоже, тоже нас ненавидит. А дома, наверное, ждут голодные муж и дети. Смотрит на меня, как на врага. И тут я вспомнила: точно такой же взгляд недавно видела в паспортном столе. Тоже очередь, паспортистка в отчаянии кричит: «Вас много, а я одна!» И точно такой же ледяной взгляд был у моей учительницы немецкого в школе.

Она привела ещё и такой аргумент: недавно принимала антибиотики, а также пила спиртное, поэтому они с мужем далеко не уверены, что ребёнок будет здоровым. Начиталась, что к вынашиванию надо готовиться заранее, вести исключительно правильный образ жизни, пить витамины. Но ведь это ерунда! Например, я, ещё не зная, что беременна, и пила, и курила – и ничего, родила вполне здоровую дочь.

Мы вас считали дебилами, а вы нас – «ботаниками». Вы все носили крутые шмотки, вернее, родители вас одевали. А мы, простые ребята, ещё и работали по ночам. Я с 16 лет за деньги писала рефераты, курсовые работы, трудилась и на бензоколонке, и няней в семье. Короче, полное несоответствие твоему уровню. Зато прекрасно танцевала и сочиняла шутки для нашей команды КВН.

Подал на развод в тот же день. Конечно, слухи о неверности его половины ходили и раньше; мы, женщины, знали да молчали, не хотели вмешиваться. А мужики за словом в карман не лезли, подкалывали рогатого муженька. Но до этого происшествия он им не верил, закрывал глаза, а теперь, естественно, прозрел. Что тут началось! Изменница бегала по всему дому с воплями и слезами, просила соседок...