Сестра всегда была красивее меня, но с мальчиками не встречалась, говорила, что не может найти подходящего и полюбить. В итоге девственность потеряла только в 24 года, с нелюбимым парнем. Потом, в 26 лет, наконец вышла за другого, уже почти три года замужем. Муж сестры из бедной семьи, симпатичный, очень её любит, но такой, знаете, ни рыба ни мясо, нет карьерной жилки, не думает о будущем. Всё у них с Олей через одно место!

В годы войны, в эвакуации, где прокормить семью одними комбинированными съёмками было невозможно, Птушко занялся пошивом «фирменной» обуви. К крашеным замшевым ремешкам на деревянной подошве цеплял лейбл «Eldorado & K°». Башмачки пользовались успехом. А в тыловой Алма-Ате в брошках из перламутра «от Птушко» ходила вся женская киноэлита. Затем будущий народный артист СССР стал вышивать знамёна, и в тяжёлые времена это спасало семью от голода.

Мы радовались каждому успеху папы, каждому прожитому дню, ведь, несмотря на мрачные прогнозы, он жил уже почти два месяца. И уже готовился выписываться домой, но тут в одном месте загноился шовчик, так что лечение в стационаре продолжили. В один из дней я бежала к папе в палату, улыбаясь в предчувствии, что сейчас увижу его. И вдруг мне сообщили, что ночью ему стало плохо и он в реанимации.

Я не была девственницей, он об этом знал. Купались при лунном свете, много разговаривали, целовались. Он служил в милиции, был большим начальником, а меня тема опасной и трудной службы всегда интересовала. Несколько недель мы просто вместе проводили время. Однажды приехали к нему на дачу, где и состоялся откровенный разговор. Он признался, что очень мною увлёкся, хочет как женщину, но кроме секса ему нечего мне предложить...

Глаша там, в Коломенском, пользуется успехом у иностранных туристов. Фотографируют, смеются, хлопают в ладоши. Чаще всего – китайцы, которых больше всего. Дальше – всякий там юг Европы. Однако иностранцы первого уровня (велосипеды, шлемы, американский английский), с которыми мы целых двадцать минут сидели за соседними столиками на террасе кафе, на Глашу даже и не взглянули. Надели шлемы, сели на велосипеды и покатились. Прямо убил бы.

Фрауенхаус в городке Ханау (пригород Франкфурта) находился за большим забором. Калитка – на замке. Мы позвонили, нас встретила ухоженная немка средних лет – директор фрауенхауса фрау Амт. Она провела меня в комнату для переговоров. А молодая весёлая женщина Ингрид (педагог фрауенхауса) увела детей в другую комнату. Как я потом узнала, педагог расспросила детей обо всём, чтобы потом сравнить наши «показания».

А дальше мне быстро стало ясно, что автор письма дожил до 60 лет, но ума и порядочности не нажил. Он считает, что матери-одиночки – все обязательно похотливые, а женщины, имевшие отношения с мужчинами до свадьбы, – блудливые тётеньки. Честное слово, будь я матерью-одиночкой, непременно подала бы на него в суд за оскорбление. Ну а себя дядя Федя считает гордым орлом, парящим в небесах. Как же, ведь его жена – какая там по счёту? – оказалась девственницей.

В Эмске мои представления о провинции перевернулись сразу. Асфальт был лучше столичного, кофе варили превосходный, а девушки выглядели привлекательнее, чем я ожидал, раз в сто. Я быстро нашёл офис Глафиры (именно так звали мою героиню!), находившийся в самом центре города. Её творчество меня удивило: я-то предполагал, что она тут вышивает крестиком, а эта выпускница московского вуза обшивала местную элиту и продавала технологии за рубеж.

Помню себя с дошкольного возраста. Мне было четыре или пять лет, когда умер папа. В памяти осталось, как дядя Борис сидел в подъезде на нижних ступенях, обстругивал деревянный крест и вырезал на нём даты рождения и смерти; вокруг валялись стружки, я с ними играла. С тех пор в голове отложилось, что запах стружки связан со смертью. Помню красный гроб, кладбище далеко за совхозом, наполовину христианское, наполовину мусульманское, голубой деревянный крест и голубую оградку.

В 1979 году за роль в «Вечном зове» Вадим Спиридонов был удостоен Государственной премии СССР. Это один из тех редчайших случаев, когда актёр награждался за исполнение отрицательной роли. Картина охватывала огромный отрезок времени. Сегодня Спиридонов играл 16-летнего паренька, а завтра – 40-летнего мужчину. Когда нужно было «помолодеть», Вадиму даже грудь брили, поскольку она выдавала его настоящий возраст.

Младший Лебедь, к которому мужики пришли с претензией, выдал, посмеиваясь, по бутылке казёнки каждому, его жена приготовила закуску. Вроде бы конфликт исчерпан, но осадочек остался. Живи семья в селе, уж как-нибудь загладили бы вину путём предоставления мелких услуг по-соседски. Но Лебеди и не подумали оставить город, а доставшийся им родительский дом использовали в качестве дачи.

...Наконец ему доверили должность водовоза. В сани, если дело было зимой, или в телегу, если летом, грузили бочку, впрягали лошадь по кличке Серая. И Лёня, гордо восседая рядом с бочкой, отправлялся на речушку Хугдер, набирал чистейшей воды, а вернувшись в посёлок, развозил её по указанным адресам. Работа нужная и не тяжёлая. Первое время дело у Лёни шло нормально, но потом наш водовоз зазнался, стал чудить: то очень рано, когда все ещё спят, привезёт воду, то с большим запозданием.

Мерин внимательно слушает. Он уже стар, живот у него разросся, ноги, наоборот, стали тоньше, хвост и грива поредели. Но оценивает он свой возраст не по годам, которые ему не понятны и которых уже стукнуло пятнадцать, а потому, как с каждым месяцем всё тяжелее телега с навозом, мешки с фуражом, тюки с сеном. Конюх тоже стар. Свой возраст он знает – семьдесят два года, но и без этого знания ясно, что только в старости скрипит в коленях, ломит спину, колет в боку…