Моя мама – без преувеличения, очень красивая женщина, и не только пропорциями лица и тела, но и в смысле природной манкости, женской привлекательности. Когда она входила в метро, все мужики сворачивали головы. Но она растила нас троих без чьей-либо поддержки, не болталась в торговых центрах, не висела часами на телефонах, умудрялась читать нам сказки в лицах, загадывать загадки прямо на кухне, готовя обед.

Мой сценический образ – яркая красотка, немного экстравагантная, избалованная, экзальтированная. Мне кажется, это удачное амплуа для комедийного шоу. Конечно, многие сначала воспринимают меня именно такой: яркой, блестящей. Но мне нравится, что после недолгого общения люди посменимают: за красивой девушкой стоит не пустышка, а я настоящая – думающая, добрая, образованная.

Я тогда была пятиклассницей, мы жили в таёжном посёлке, где зимой бывали большие морозы. У соседей в сентябре опоросилась свинья, и моему папе к 7 ноября преподнесли в подарок боровка, который уже самостоятельно ел из плошки. Мы назвали его Борькой. Стояли каникулы, раннее утро, я ещё спала, когда мама сунула мне под бок свежевыкупанное «дитя». Моему восторгу не было предела, у меня никогда не было домашнего поросёнка. Я поцеловала это чудо в пятачок, и мы снова уснули.

Моим самым любимым мужчиной-йогом был Евгений. Каждое занятие, которое он посещал, превращалось в переживание эротического толка. Как он стонал в позе голубя! Как глубоко и шумно дышал, стоя в позе собаки, мордой вниз! Как поскуливал, закидывая ноги назад, в позе лука! Конечно, все мы время от времени пыхтели, стонали и поскуливали, но только Евгений не отказывал себе ни в громкости, ни в регулярности.

До полуночи оставалось часа три. «Скорая» привезла мальчика лет четырнадцати с большой резаной раной кисти, доставили его из отдалённого района города, с ним приехали родители. Его сразу взяли в операционную, требовалось остановить кровотечение. Родители пожелали присутствовать, но были очень пьяны. Разумеется, их не хотели впускать в стерильное помещение. Но они требовали, пинали дверь, матерились, обещали всякие неприятности, угрожали.

Согласно Ветхому Завету, древние люди погрязли в нарушении законов, неверии и всеобщей бездуховности, и тогда Бог устроил миру своего рода «перезагрузку». В результате Потопа в живых осталась лишь праведная семья праотца Ноя. Впрочем, как показала дальнейшая история, проблему зла и человеческой греховности это отнюдь не решило. В начале библейской истории Потопа есть любопытные строки...

Начались у нас с Костей частые и длинные вечерние разговоры и переписка в социальной сети. При этом сексуально мы друг друга никак не привлекали: и я абсолютно не в его вкусе, и он не в моём. Муж полностью мне доверяет, да и моими служебными делами не очень интересуется. А вот Тане, жене Кости, наша дружба ну совсем не понравилась. Её можно понять – наверное, не очень приятно позвонить мужу и услышать...

Собаки во дворе обходили его стороной, пожилой соседский кот перенёс два инфаркта и с затаённым ужасом ожидал третьего. Вся группа детского сада на выпускном утреннике вздохнула с облегчением и попросилась на второй год, лишь бы не попасть в школу в один класс с Мишенькой. Но больше всех страдала семья. Когда Мишеньке исполнилось двенадцать, он с помощью обычного гвоздя превратил новую отцовскую «Хонду»...

Была ли это и в самом деле акула или кто-нибудь другой, осталось загадкой. Никто ведь не вглядывался в воду – вполне возможно, то была вовсе и не акула, а голодная барракуда или обозлённый на жизнь электрический скат. Тамара допускала даже, что к её лодыжке прикоснулась не рыба, а какое-то другое хищное морское создание. В тот момент важна была не зоологическая классификация кровожадной твари, а её преступные намерения.

Она сделала акцент на слове «мальчик» и повторила его несколько раз. Много чего Марина ему объяснила с точки зрения человеческих взаимоотношений. Парень приехал с семьёй из тех мест, где по национальным традициям женщина – придаток мужчины. Видимо, так и привык считать, что женщина любого возраста и положения просто по факту рождения не имеет права повышать голос на него, мужчину.

Пришло что-то в голову, и ляпаешь. Только потом задумываешься, что же такое сказал. А все смеются. Был я в прошлом году в Кремле на награждении. Мне вручали орден «За заслуги перед Отечеством». А рядом сидит Алла Пугачёва, тоже за орденом пришла. Большой зал, красивый, много людей. Сидим, ждём Путина. А его нет. Двадцать минут сидим в тишине, полчаса, пятьдесят минут. Алла ёрзает на стуле.

А надо сказать, отсутствие ностальгии для меня нехарактерно. Я могу очень не любить какое-то место, но как только оно уходит в прошлое, сразу становится симпатичным – даже больница. Казалось бы, и неприятные ощущения, и скука, а если прохожу мимо – обязательно смотрю на окошко своей палаты и думаю: кто там сейчас на этой продавленной кровати лежит? Запахи вспоминаю с удовольствием – матрасный, спиртовой, хлорный, столовский…

В 1970-е годы мы работали в большой больнице, в отделении кардиологии и интенсивной терапии. Обычно перед праздниками все, кто мог, выписывались домой, оставались только тяжёлые больные. Мы, медсёстры, наряжали в холле ёлочку, а ближе к полуночи проходили по палатам, поздравляли пациентов и наливали им по мензурке минералки. В ту зиму свирепствовал тяжелейший грипп, дававший серьёзные лёгочные осложнения.

И вот к окошечку подошёл старичок лет восьмидесяти, весь дряхлый, морщинистый, согбенный. Сообщил продавцу, что ему нужно много лекарств, и стал шарить по карманам, ища список. Залез в каждый, вздохнул и констатировал, что заветный список остался дома.
– Попробую по памяти, но не уверен, что вспомню, – сказал дедуля и стал перечислять: – Сиофор точно нужен.