Моя мама и её сестра родились в приволжском посёлке незадолго до войны. Обычная для тех лет семья: отец работает, мать занимается детьми и хозяйством. Где-то даже повезло, у главы семьи была бронь на производстве, и, когда началась война, его не взяли на фронт. Но от смерти это не уберегло – умер от туберкулёза, оставив жену с четырьмя детьми на руках. От горя бабушка слегла, на нервной почве отнялись ноги. Никаких пособий на детей тогда не платили.

Аня встречалась с молодым человеком. Сыграли свадьбу, поселились у Ани в квартире, доставшейся ей по наследству от родственницы. Увы, вскоре молодой муж стал прикладываться к бутылке. Сначала Аня пыталась на него повлиять, но безуспешно. А потом семейная жизнь и вовсе превратилась в сплошной кошмар. Аня работала продавцом, целый день проводила на ногах, а вечером дома – пьянки, скандалы, пустые бутылки, нередко в квартире всё было перевёрнуто, иногда и собутыльников мужа не получалось выпроводить.

Баба Душа, ударение на букву «у», была истинным матриархом. Её муж Александр, в прошлом антоновский повстанец, в двадцатые годы рубавший на Тамбовщине продотрядников, находился в полном рабстве у жены. Она регулярно забирала у него все деньги, и тот пил чай с одной-единственной конфетой-подушечкой. Принуждала воровать с хлебопекарного завода, где он работал, выпечку, которой потом ловко спекулировала, не обращая внимания на упрёки мужа.

Все стены Ленкиной комнаты были увешаны натюрмортами, составленными из дяди Жориных несочетаемых продуктов. Почему бы ребёнку не купить конфет? При чём тут баклажан с лимонами? Да очень просто. Сюда дядя Жора вёз баклажаны, а обратно загрузился лимонами и чаем. Дядя Жора работал водителем-дальнобойщиком, и судьба его зависела от какой-то всемогущей нарядчицы. Ленка представляла её в образе феи, регулирующей волшебной палочкой движение огромных машин.

Честно говоря, я никак не ожидала такого поворота: обед готовил муж, думала, он сам положит еду матери. Сама-то я всегда ем отдельно, у меня диета. Всё это, конечно, зацепило. Кем она меня считает, если из-за такой ерунды устраивает ссору? А ведь когда мы приезжаем к ней, я постоянно готовлю, причём на всех, помогаю в огороде, вожусь с цветами. Я своей собственной маме так не помогала.

Алиса замолчала, давая разгуляться моей фантазии.
– Алиса! Что?
– Он сидел за столом.
– Так.
– Он сидел за столом и ел. Папа, он ел борщ. Борщ, папа!

Да, вот новость так новость. Борщ и Давид – вещи в принципе несовместимые. Как и все нормальные мальчики, Давид не любит первое, но делать из этого трагедию…

Маленькая, хрупкая, в короткой серой курточке с капюшоном, постоянно спадающим на глаза, в брюках, заправленных в резиновые сапоги, я дула на покрасневшие от холода пальцы, пытаясь согреться. Но откуда взяться теплу в моём тщедушном теле, если свирепствует ледяной ветер, нет тепла от близких людей, да и сердце не согрето настоящим чувством… Кто я? Девочка-ледоколка, подчиняющаяся только инстинктам? Нет, у меня есть моральные принципы, совесть…

Козырем всегда были чистые и покрашенные ворота, двери и окна дома, ну и белёные деревья к Пасхе. А внутренние работы – это уже дело второе, хотя всё равно кто-нибудь да увидит, например, что ты в этом году не побелила кухню. Стирать требовалось очень чисто, бельё и тюль крахмалить и подсинивать, чтобы висели и сияли на всеобщем обозрении. Двор и площадка за воротами всегда должны быть выметены, а огород пострижен «под шнурочек».

Блокадное кольцо замкнулось вокруг Ленинграда 8 сентября 1941 года. 872 дня голода, страха, потерь и безысходности. В городе оставалось, кроме взрослого населения, 400 тысяч детей, от младенцев до старших школьников. Естественно, их хотели сберечь в первую очередь, стремились укрыть от обстрелов и бомбёжек. Забота о детях и в тех ужасных условиях была характерной чертой ленинградцев, она же давала особую силу взрослым, поднимала их на труд и на бой, потому что спасти детей можно было, только отстояв город.

И вот они заходят к матери, опустив гривы и пытаясь изобразить стыд и смущение. Все дети у нас удались в смысле размера. Удались – в меня и папу Симы Маирбековны. Поэтому, когда они заходят, становятся полукругом, а где-то внизу, в центре, рычит и шипит их разъярённая мать, а они смотрят сверху вниз и вздыхают, – мне становится тревожно. Нет-нет, Сима Маирбековна чистая Ракша, конечно, свирепая.

Тогда я впервые добирался из Ташкента через Кабул к месту назначения и ещё не знал, что водка в Афганистане равна валюте, а предложение выпить от малознакомого человека – высочайшая честь. Выпивали поочерёдно, лёжа: прапорщик наливал водку под кроватью в алюминиевую кружку, прикрывал меня одеялом, потом наливал себе. Сначала молча хрустели военторговскими галетами, потом разговорились, и я узнал, что Василий (мой сосед) родом из Брянска и возвращается в часть из отпуска, пробыв дома всего две недели из положенных шести.

Зачем ему с мальчишкой драться, вот на другого петуха он, может, и отреагировал бы как на соперника, чтобы перед курами повыпендриваться. Севка схватился за мысль – повыпендриваться. Привязал на голову красный бант от дедушкиной кровати, набросил банное полотенце на плечи, присел на корточки, кукарекать он к тому времени уже научился, и в таком виде предстал перед петухом.