СВЕЖИЙ НОМЕР ТОЛЬКО В МОЕЙ СЕМЬЕ На что жалуетесь Не пугайтесь, вы проснётесь в реанимации
Не пугайтесь, вы проснётесь в реанимации
02.11.2017 00:00
Лежать, бояться!

Не пугайтесь– Ну, как там, в реанимации? – с любопытством спрашивают меня девчонки из моей палаты номер шесть.

Кто бы сомневался – лежу именно в шестой палате отделения экстренной хирургии. И конечно, именно я обратила внимание соседок на наш номер. Точно как в повести Чехова про душевнобольных! Смеялись долго. Пришли к выводу: нам подходит.

Мне везёт на людей. И опять повезло. Замечательные девчонки на соседних койках. Инна и Тоня – как сёстры-близняшки из индийского фильма, которых подло разлучили в младенчестве. Обе пережили рак, обе лечились в Хабаровске. Теперь у обеих удалены жёлчные пузыри с камнями. У Инны камешки мелкие, мягкие, их много. У Тони – не вру, с голубиное яйцо, но один. Красивый, хоть в кольцо вставляй.

Инна – хозяйка магазина чая и конфет. Вкусный бизнес. У Тониного мужа – сеть автозаправок. Обе, едва отойдя от наркоза, не слезают с телефона, решают рабочие вопросы.

А ещё у нас есть Марина. Молодая мамочка, красавица, кровь с молоком. Наш Весёлый Доктор, который не может не шутить, увидев её впервые на обходе, сказал:
– Эх, не с той модели Боттичелли писал! А здесь-то ты почему? Вареником подавилась, что ли? Других проблем у тебя быть не может!

У Марины муж в море и ребёнку восемь месяцев. Поэтому она убегает домой при любой возможности. А ещё Марине ставят очень тяжёлый диагноз. Она только смеётся и отмахивается: «Врачи дураки какие-то! Лучше пусть будет, что я вареником подавилась!»

А бабку Элеонору, «королевишну» семидесяти лет с плановым ушиванием грыжи, благополучно выписали. Ну и хорошо. Это ведь из-за неё мне пришло в голову, что у нас палата номер шесть.

– Доктор, помираю, так болит, так болит! Сил нет, а эти, здоровые, насмехаются!

«Здоровые» – это все остальные в палате.

Весёлый Доктор сочувствует:
– А как болит? Небось так, как будто вам прямо вчера полостную операцию сделали, грыжу ушили, да? Ой, беда-беда! А вы этих здоровых гоняйте побольше. Кобылы одна другой краше, а чего удумали – режь их с утра до вечера!

Пока я была в операционной и реанимации, девчонки где-то несанкционированно раздобыли воздушные шарики, повесили на спинку кровати. Сами еле ползают, но праздник, какой могли, мне устроили. Спрашивают:
– Ну и как там?
– Никак! – честно отвечаю я. – Там ничего нет.

И сама мысленно возвращаюсь в реанимацию. Здесь нет дня и ночи. Искусственный свет всегда. Нет времён года. Ни жары, ни холода. И зашторенные окна. Здесь нет желаний. Даже двух самых главных. Нет желания жить, нет желания умереть.

Вместо всего этого – многочисленная аппаратура. За тебя техника дышит, ест, ходит в туалет. Заставляет биться сердце.

Здесь нет понятия «пол». Все лежат голые, мужчины и женщины, и всем абсолютно всё равно, гендерные различия – глупость.

Из меня в разных частях тела выползают, как в фильмах ужасов, разнообразные шланги и трубочки. Движения тоже нет. Не хочется. И непонятно, как двигаться со всей этой техникой, которая впилась в меня.

Хорошо, что в операционной меня заранее предупредили. В самый последний момент, когда я уже практически провалилась в неестественный сон, анестезиолог, почёсывая нос сквозь повязку, вспомнил:
– Ах да! Не пугайтесь: проснётесь вы в реанимации. По-другому не получится, точно говорю. Часов шесть с вашими кишками возиться.

Ну, спасибо, дорогие! А ведь Весёлый Доктор говорил: «Да не волнуйся ты! Подумаешь, кишка прохудилась. Новую поставим, делов-то минут на пять!» Убила бы этого балагура, кабы не он свёкра моего спасал, мужа, сына… Хирург экстренной хирургии, работающий много-много лет на одном месте. Говорят, он врач от бога.

И вот я очнулась рядом с тремя мужиками.

– Светка, торт! Кардиологи поделились! Иди скорей.

Светка, медсестра, радостно бежит пить чай. Едят они тут же, не отходят от нас круглосуточно.

Вся техника гудит, пищит, что-то бормочет, пиликает, мигает: она здесь главная, что хочет, то и делает.

Время суток можно отсчитывать по утреннему обходу. Врачи приходят большой стаей – каждый к своему пациенту, а вместе они вроде как консилиум.

– Псевдотуморозный панкреатит, острая язва. Поступила с клиникой нарушения эвакуации из желудка. Катастрофическая потеря веса. Мышечная дистрофия. После экстренной предоперационной подготовки выполнена лапаротомия, гастроэнтероанастомоз с Брауновским соустьем.

И это всё про меня? На каком языке они говорят?

А уж что сообщают про соседей по палате – мне совсем непонятно. Впрочем, с мужиками и так ясность полная.

Ванечка лежит в реанимации уже ровно сорок дней. И как раз сегодня у него день рождения. Он с балкона девятого этажа за водкой вышел. Что тут непонятного?

Кстати, жалости здесь тоже нет. Слышу, как лечащий врач его ругает:
– Ты мне тут азбуку глухонемых не демонстрируй! На бумажке пиши, урод алкогольный, рука ведь работает. Что-о-о-о? Тебе жить не хочется, говнюк? А то, что мы тебя по кускам с асфальта соскребли и склеили? А мать и жена, которые там, под дверью, твой день рождения празднуют, пьют чай с печеньем, – тебя не волнуют? Ты хоть понимаешь, что они сегодня могли не твой день рождения отмечать, а сорок дней? Я тебе, суке, покажу «жить не хочу»!

Грубые они, эти врачи муниципальной больницы «Скорой помощи». Ужас какие грубые.

Сергей Иваныч умирает, и даже самые профессиональные и грубые врачи ничего поделать уже не могут. Он лежит напротив меня. Я вижу его исстрадавшееся тело, но никаких эмоций у меня нет. Здесь ничего нет, говорю же. Уходит человек, чего необычного-то? Третий инсульт.

– Дня три протянет, – говорит лечащий доктор. – Завтра пущу сюда его родных. А то жалобу накатают, что попрощаться не дали.

Циничные они, врачи экстренной хирургии.

А вот третьего соседа, Ислома, привезли, когда я уже в сознании была. И даже зачатки чувства юмора начали ко мне возвращаться.

Ислом – крутой узбек, бригадир строителей. Начальник. Почти бог. Места живого на нём нет. Кусок мяса.

– Все внутренности всмятку, – говорит его лечащий врач, циник, как и все они здесь. – Пока планирую три операции, там посмотрим. Так-то мужик здоровый. Может и выжить.

Бригадир строителей после сдачи объекта выпил вместе с бригадой. Бутылки по две на брата. И его понесло: он всех уволил. Тут же. Очень умное решение. Гениальное просто. После такого количества водки сказать бригаде, что все уволены. Ну, вот и результат.

Ислом, у которого внутри всё всмятку, ругает врачей матом: мол, они все нетрадиционной ориентации, так как трогают его мужское достоинство.

Вообще-то медики ему катетер вставляли. Кажется, я потихоньку начинаю возвращаться оттуда, где ничего нет. Мне смешно, а значит, я живу.

Поворачиваюсь на бок, пытаюсь навести порядок в шлангах и проводах, опутывающих меня.

– Ку-у-уда? – орёт мой Весёлый Доктор.
– Так это… Я – жить.
– А-а, хорошее дело. Но до завтра не выпишу, поняла?
– Да я вообще уже всё поняла, Олег Николаевич.
– У вас вся семья понятливая. Ох и дед у вас был! Человек и пароход!
– Вы нас всех помните?
– Кишки я все ваши помню, умная ты наша! До завтра – лежать, бояться. Поняла?

Сутки «лежать и бояться» мне легко – после полугода нереальной боли и постоянного страха, когда врачи разводили от непонимания руками или ставили мне один самый страшный диагноз вместо трёх излечимых. Полежу, побоюсь. Мне не привыкать.

Оказавшись в своей палате номер шесть, говорю соседкам:
– Кажется, я есть хочу.
– Ура! – кричат девчонки и, придерживая всяческие трубки, торчащие из них в самых неожиданных местах, несут мне еду.

Я ем и живу.

Из письма Ларисы
Фото: Depositphotos/PhotoXPress.ru

Опубликовано в №43, октябрь 2017 года