А вот продавщицей в галантерейный магазин Мужду взяли сразу: хороша, нахальна, артистична – находка для сферы обслуживания. Через прилавок магазина пролёг и её путь к удачному замужеству. В ловко расставленных силках юной охотницы за счастьем крепко увяз чернобровый выпускник военного училища. Месяца не прошло, как он оказался под венцом. Его матушка, женщина строгая и консервативная, выбор сына не одобрила. По ней даже громкий смех для девушки неприличен. Поэтому близко знавшие её люди в недоумении пожимали плечами: неужели Хумар-ханум даст своё согласие на брак единственного сына с этой пираньей?

Но именно мудрая свекровь до самой смерти оставалась главным тормозом на слишком уж крутых поворотах семейной жизни сына. Благодаря ей брачные узы удалось сохранить. Узы, заметьте, а не союз! Потому что в таком браке супругов проще назвать узниками, чем союзниками. А ещё крепче эти узы стали, когда появилось четверо детей, которых сноха лихо «отштамповала» за пять лет и которых бабушка просто обожала. Крепкая привязка!

Расскажу-ка я вам… Нет, как-нибудь в другой раз. А сейчас заглянем в июльский день, переместившись на пятьдесят лет вперёд.

Старая Мужда изнывала от скуки на даче, куда её на лето увезли дети. Заодно и подальше от скандала, едва не разгоревшегося среди родственников из-за её чрезмерной болтливости. Ну что с ней поделать, так и не научилась держать язык на привязи! Создав старушке все условия для отдыха, дети лишили её лишь одного – телефона.

Дети, внуки, гости, телевизор, вкусная еда и тёплое море – всё это хорошо. Но вдруг старая Мужда пропустит какую-нибудь дурно пахнущую сплетню или интригу? И кому, как не ей, лучше других удастся разжечь ссору, оставшись при этом как бы в стороне? Когда-то покойный муж бросил ей в сердцах: «Отрезать бы тебе язык да скормить псам!» Думаю, псы бы отравились.
– Чем опять недовольна? Чего тебе не хватает? – спросил Мужду сын, когда та демонстративно отвернулась в ответ на его приветствие.
– Сижу тут, как в тюрьме! Ни телефона, ни… – Мужда не нашла, что ещё указать в перечне отсутствующих удобств.
– Чего «ни»? – сдерживая сердитые нотки, переспросил сын.
– Смерти! – злобно огрызнулась мать.
– Кстати, о смерти, – спохватилась внучка. – Забыла тебе сказать: звонила Месме, сказала, что кто-то из твоих двоюродных-троюродных помер.

Лицо старухи вдруг ожило, поблёкшие глаза заискрились, щёки порозовели.
– Кто?
– Не помню имени.
– Хырда? Зумруд? Сафура? Ася?
– Нет, не помню.
– Дайте телефон, я узнаю!
– Не надо. Я завтра сама разузнаю и сообщу тебе. Всё равно в город не поедешь.
– А поминки? Без меня?
– Твоё присутствие покойницу не воскресит. Не волнуйся, мы скажем, что ты неважно себя чувствуешь, давление, сахар…

Всё бы ничего, но стрела была пущена. Старуха Мужда проворочалась в постели до утра, перебирая в уме все возможные кандидатуры на тот свет.

«Скорее всего, Ася! – заключила она в итоге. – Она старше всех, давно прикована к постели. Не шутка – два инфаркта в восемьдесят семь лет. Надо сообщить тем, кто ещё не знает», – думала Мужда, щёлкая протезом и жуя ветчину, завёрнутую в лаваш. Есть по ночам спрятанный под подушкой бутерброд – ещё одна причуда старой Мужды, пережиток голодного военного детства. Когда-то за эту привычку ей здорово влетало от мужа. И немудрено: давно жила в достатке и сытости, а глаза всё равно голодные! Иногда, запрятав в укромный уголок кусок копчёной колбаски или сдобный пирожок, она забывала о нём и очень удивлялась обнаруженной через месяц-другой находке, позеленевшей от плесени.

Да, беспокойная выдалась ночка! Мужда представляла, как покойницу Асю уложили посреди комнаты, покрыв табут (носилки. – азерб.) куском чёрного шёлка, как причитают и плачут её дочки, внучки и золовки. Пропустить такое зрелище!..

«Нет, золовки вряд ли плачут, – рассуждала Мужда. – С чего бы им плакать? Не любили они Аську-то, радуются, небось. Эх! Нет меня там, вот бы показала, как нужно покойниц оплакивать!»

Это точно – в притворстве Мужде не было равных. Войдя в роль горюющей, она даже могла потерять сознание и прийти в себя только после нашатыря. Мастер экстра-класса!

В восемь утра Мужда вышла в прихожую и вдруг увидела на тумбочке сотовый телефон; он стоял на зарядке. Все ещё спали. Мужда осторожно освободила шнур и вышла во двор, подальше от дома. Затем набрала номер троюродной сестры двоюродного дяди и, подпустив горестных нот в дрожавший голос, запричитала:
– Ася-а-а умерла-а-а! Слышала-а-а? Ой, не могу говорить! Ой, тяжко-о-о!
– Не может быть! Я же только вчера с ней говорила! О-о-о! – заголосила на другом конце Гюль-биби. – Отмучилась, болезная-а-а!

Кто, кому и в каком порядке сообщал печальное известие дальше, доподлинно неизвестно. Бесспорно одно: факт кончины 87-летней Аси был явно вымышлен. Как выяснилось позже, умерла не Ася-хала, а её 50-летняя внучатая племянница. Внезапно, от инсульта. Но все родственники с раннего утра стали звонить именно к Асе, выражая соболезнование её дочери. Дочь восприняла слух о кончине матери как чью-то злонамеренную проделку и уже начала браниться с появившимися на пороге опечаленными тётками.

Тут-то и случилось самое ужасное: Ася, узнав причину визита двоюродных сестёр, вдруг выкатила глаза, хватая воздух широко открытым ртом и размахивая руками, захрипела… И померла! В суматохе последующих дней никто, к счастью для старой Мужды, так и не вспомнил, от кого изначально пришло известие о смерти Аси.
– Ты выяснила, кто умер? – спросила Мужда у внучки, вернувшейся на дачу через три дня.
– Ах, да, тётя Ася. И ещё кто-то.
– Вот видите, я была права! Значит, всё-таки Ася, – гордая своими безошибочными вычислениями, проговорила Мужда. – А кто ещё?