Небеса дали сбой
02.02.2018 00:00
Терзает женский инстинкт

Небеса дали сбойМужчину, отказавшегося от семейного счастья, называют бобылём, а уж как только не говорят о незамужних женщинах – будто они все поголовно виноваты в своём затянувшемся девичестве и сломя голову убегают от семейных проблем, потому что берегут себя любимых. Тут вам и «старая дева», и «вековуха». А есть и такая, совсем незаслуженная, поговорка: «Нет злей осенней мухи и девки-вековухи».

Так уж заведено, что обычно выбирают мужчины. В результате многие женщины, которых не выбрали, оказываются лишены счастья материнства. И по какой-то странной прихоти судьбы нередко этот дар достаётся тем, кто охотно перекладывает его на чужие плечи.

В моей деревне росла девочка Лида, постарше меня, обычная, носила чулочки на резиночках, ходила в драповом пальтишке, а летом – в штапельном платьице в горошек.

Прошло время, и Лида выросла в хорошую, скромную девушку, а вот замуж её никто не позвал. Не случилось заветной встречи, небеса дали сбой – увели Лидочкиного суженого в сторону от её тропинки. А разбитные девицы всегда на виду, если надо, и сами возьмут в руки инициативу. Так и случилось с одной нашей очень колоритной односельчанкой, Зойкой.

Была она мужиковатой, вечно носила брюки, кепку козырьком назад, курила «Беломор» и материлась, но женский инстинкт терзал изнутри: пора размножаться. Окрутила Зойка одного смирного Славика. Мать его, Никитична, даже в обмороке по этому случаю лежала, а делать нечего, пришлось жениться.

Пошли детишки друг за другом, белоголовые мальчики-погодки, вечно голодные, немытые, с цыпками на руках. Мама только и делала, что осыпала детей бранью, слово «паразиты» не сходило с её губ, некогда рвавшийся наружу материнский инстинкт стремительно угасал. Зойка пила горькую, оставляла детей на отца, неделями не появлялась дома. Бабушка Мария Никитична к тому времени уже умерла.

Лида жалела малышей. Видя их неприглядное детство, помогала по-соседски – то пуговицу пришьёт, то хлебушек маслом намажет.

Зойка иногда так бушевала, скандаля со Славкой, что под горячую пьяную руку попадали и дети. Мальчики в испуге прибегали к Лиде, и она оставляла их на ночь. Родная мама по поводу их отсутствия не беспокоилась.

Однажды Славка, уверенный, что дети снова скрываются от матери у Лиды, зашёл к соседке. Детей там в тот раз не было, а Зойке в хмельную голову пришла мысль: не случайно её муж вышел поздним вечером от одинокой Лидки.

Стёкла Лидиных окон со звоном посыпались – Зойка мстила «разлучнице», орудуя железным крючком коромысла. Лида никому не пожаловалась, Славка улучил момент и вставил новые стёкла. Деревня, осуждавшая Зойкины бесчинства, тем не менее верила поговорке «дыма без огня не бывает». Лида свободная, безмужняя, к таким много чего прилипало.

Бабы не находили оправдания Лидиной доброте: вместо того чтобы написать на Зойку заявление участковому, привлечь её за учинённый разбой и сжить со свету, она, блаженная, ставила в церкви свечку «Неупиваемой чаше». Кого ещё, как не Зойку, спасала она молитвами?

Зойка и впрямь бросила пить – лимонный цвет лица заставил её остановиться. Но было поздно, развесёлая Зойкина жизнь через год оборвалась.

Старшего мальчика, Юру, позвала к себе в город тётка, отцова сестра. Младший, Игорёха, остался с отцом, а по сути – с Лидой. Мне неизвестно, как складывались личные отношения между нею и вдовцом, но наблюдательные бабы ни разу не видели Лиду у соседского дома, не заходил к ней и Славка. Игорёха же жил на два дома. Однажды босоногие мальчишки на велосипедах обогнали шедших из магазина женщин, среди которых была и Лида.

– Мама! – закричал Игорёха, вращая педали и переваливаясь с боку на бок, потому что до сиденья ещё не доставал. – Я с ребятами в старый сад за черёмухой!

Лида заалела лицом. Мальчик давно начал её так называть, память о родной матери постепенно стёрлась, да и видел он её, родную-то, реже, чем соседку Лиду. Бабы деликатно промолчали, но уже никто не сомневался, что Лидка со Славкой сожительствует, вон даже мальцу велели её матерью называть. А зачем скрывают? Сходились бы да и жили вместе – такой расклад местное население вполне бы устроил.

Но вскоре случилось непредвиденное, и даже всегда уверенные в своих выводах кумушки удивлённо примолкли. Славка женился и привёл в хату молодую жену – не Лиду, а беженку из Молдавии, Надю. Деревня недоумевала и жалела мальчонку: выходит, вторую мать злая судьба отбирает, теперь мачеха должна отвадить Игоря от мамы Лиды.

Но не тут-то было – напротив, у Игорёхи теперь стало две матери. Главной мамой осталась, конечно, Лидия, он и продолжал её так называть, отцову жену звал тётей Надей. Из школы шёл прямиком к Лиде, прилежно хлебал свежеприготовленный суп, ел обожаемые макароны с томатным соусом. Лида была отменной хозяйкой, в погребе места банкам не хватало. Затем, оставив портфель, Игорёха шёл к отцу, а к вечеру вновь к Лиде и там садился за уроки. Лида оставляла все дела, присаживалась рядом. Игорёха был способным – мать его, Зойка, тоже до поры хорошо училась. Лида с умилением смотрела, как ровным штакетником ложились в строчку буквы и математические знаки, выдавая правильные ответы и выводы. Ласково гладила мальчика по упругому чубчику – молодец, сынок!

Надя оказалась неплохой женщиной, к мальчишке была ласкова, но матерью для него оставалась Лидия. Встретит её учительница и долго, обстоятельно беседует, благодарит за воспитание, а Лида отворачивается слезу смахнуть. Старший, Юра, приезжая, звал обеих женщин только на «вы».

У супругов уже родилась и подрастала общая дочка Ира. Юра поступил в железнодорожный техникум. Игорь вырос в ладного паренька и ходил в девятый класс местной школы. Внешностью он походил на Зойку – кудрявился блондинистый чубчик, зачёсанный набок, повторялся узкий материнский овал лица, но на этом, слава богу, и всё – характер получился отцовский, спокойный, сдержанный. Юра, наоборот, был лицом в отца, но быстрый, лёгкий на подъём, скорый на решения. Однако Зойкины порочные гены природа откинула на задворки наследственности, авось затеряются там навсегда.

Однажды, спускаясь с высокого крыльца, Лида оступилась и сломала ногу. В районной больнице наложили гипс, и ставшую беспомощной женщину на колхозной машине отправили домой. Начиналось лето, копились сезонные крестьянские дела: огород, птица, косьба. Несчастная Лида плакала в голос, всё хозяйство встало: глаза видят, а руки не доходят. Игорёха, как и прежде, жил чаще у неё, но ведь мальчишка ещё, что он сможет один?

На каникулы приехал Юра, и вдвоём с Игорем они выпололи Лидин огород. Козам накосили сена, гусей согнали к речке, вечером прилежно пересчитали вернувшееся стадо. Рано повзрослевший Игорёха теперь редко куда отходил от Лиды, если только в магазин – покалеченную мать надолго не оставлял.

Деревня умилялась, но находились и завистницы: родные сыновья так не возятся с матерями, как этот мальчишка с чужой тёткой. Все обстоятельства тут начисто отметались – по крови-то не родня, значит, чужая. «Чужая» Лида жарко молилась, просила себе скорого выздоровления, жалела Игорёху, а ещё молила о его судьбе:
– Матерь Божья, – шептала она, – воздай мальчику за его сиротство.

Воздалось обоим: Игорь служит в офицерском чине на Северном флоте, женился, дочку назвал Лидой. Мама Лида постарела, конечно, но каждое лето встречала гостей: Игоря, внучку и невестку Свету. Готовила нехитрые деревенские гостинцы – дети везли домой, за полярный круг, полные сумки даров щедрого среднерусского лета. Звали к себе в гости, да Лида боялась дальних поездок. Впрочем, бабы видели, как в райцентре она купила чемодан на колёсиках – значит, всё-таки обдумывает дорогу.

Вот такую «злую вековуху» я знала, которая детей не рожала, а матерью стала. Не довелось только женой побыть, но ребёнок для женщины всё-таки важнее.

Из письма Галины Корневой,
г. Курск
Фото: Depositphotos/PhotoXPress.ru

Опубликовано в №04, январь 2018 года