На пятидесятом своём году Саня Находкин вдруг выяснил, что всю жизнь питался неправильно.

Нет, он не стал внезапно поклонником вегетарианства, мясо ел, как раньше, даже полюбил ещё больше. И молоко тоже пил по-прежнему, не слушая телевизионные завывания новоявленных экспертов, что вреднее коровьего молока нет ничего на свете. Он не бросился голодать и пить урину или перекись водорода, вообще не обратил никакого внимания на бездрожжевой хлеб, сыроедение или употребление мухоморов. Со здоровьем у Сани и так всё было отлично. Он работал грузчиком в логистической фирме. Каждый день тягал здоровенные мешки, катал телеги, развозил по городу заказы и ни о каком таком здоровье вообще не знал. Спал отлично, без снов. Ел с аппетитом.

Просто однажды Саня вдруг понял, что женщины, кормившие его, совершенно не умели готовить. Раньше он об этом вообще не задумывался. Пришёл с работы домой, отдал получку. Ему там в тарелку что-то налили или положили, он это съел, выпил чаю, сказал спасибо и пошёл по своим делам – музыку слушать или книжки читать. Вот и всё, какие претензии? Всегда так было, и когда он с отцом и матерью жил, и когда женился. Пришёл с работы, поел, что дали, – прекрасно. Можно ещё на работе сходить в буфет, взять беляш или бутерброд с колбасой. Всё полезно, что в брюхо полезло.

Единственное, чего он не выносил, – это если в доме не было супа, хоть какого. Без супа не жизнь. С детства запомнил, мать ему говорила: «Ты лучше съешь первое блюдо и на завтрак, и на обед, и на ужин, чем питаться всухомятку». По этому поводу мог и с женой поругаться, и обидеться на целых полчаса, если не было супа-то. Но потом она говорила: «Ладно, чисти картошку. Сварю». Ну и порядочек.

Вот так и шли все эти годы и десятилетия. Дом – работа, работа – дом. Суп.

Сам Находкин никогда не готовил, считал, что это не его дело. Мог, конечно, пожарить картофан или сварить макароны – в армии всё-таки служил. Яичницу сумел бы приготовить, там, гречку, рис. Но это на аварийный случай. В целом кулинарией он никогда не занимался и даже маленько всё это презирал: бабская работа. Если по телевизору показывали какого-нибудь шеф-повара, разъяснявшего, как лучше приготовить то или иное блюдо, цедил сквозь зубы: «Вот урод, бездельник!» – и переключал на другой канал.

Но тут жена уехала на неделю к маме, далеко. Поругались чего-то. Да, в последнее время они часто ругались, вроде и без всякого повода, по мелочам. Зная привычки мужа, сварила ему здоровенную кастрюлю борща: «На неделю хватит!» И уехала. А Саня один остался с этой кастрюлей.

И, конечно, ему было лень готовить себе по утрам. Просто доставал кастрюлю из холодильника, разогревал хорошую миску борща, съедал и шёл на работу. А после работы то же самое, ну и на ночь, понятно. Хорошо, сытно, бесхлопотно. Прекрасно. Как мама учила.

Но кастрюля ведь не безразмерная, к исходу третьего дня она опустела. Саня утречком заглянул туда, в недоумении пошевелил половником. Где суп? Кастрюлю можно было только вымыть и поставить сушиться, больше никакой пользы извлечь из неё не получится. А делать-то что? Пошёл на работу голодным, только кружку чая выпить и успел.

В столовой потом съел харчо, организм же требует. Сразу началась изжога. Залил молоком, дотянул до вечера. Ещё мысль была у него: «Вот домой приду и наверну борщика!» Совершенно из головы вылетело, что никакого борщика нет. Но это он уж на автопилоте шёл, устал, день выдался тяжёлый.

Явился домой к пустому холодильнику. Оп-па. И тут, как на грех, звонок: приятель Мишка ломится в гости.

– Ты же один, а мне переночевать негде! Моя меня выставила – нашла в телефоне левую эсэмэску, зараза. Пусти на ночь!

Мишка пришёл, конечно, не один, а с бутылкой. И закуска у него была: круг колбасы, хлебушек чёрный, свежий…

Выпили, закусили. Саня с голодухи ел быстро, жадно, Мишка это заметил.

– Ты чего?
– Да вот, суп кончился.
– Свари!
– Как я его сварю?
– Как все варят. Картошка есть?
– Ну.
– Лук, морковка? И капуста есть? И макароны? Ну ты и дурак, мон шер. Сидеть голодным при таком изобилии. Да мы сейчас забацаем отличнейшую похлёбку на колбасе!

И где-то через два часа, между разговорами за жизнь про то, какие все бабы стервы, небольшая кастрюля похлёбки была готова. Саня попробовал и понял, что ничего вкуснее в жизни не едал. Жёнин борщ был, конечно, прекрасен как съедобный, ценный, питательный продукт. Но эта похлёбка в сравнении с ним казалась шедевром, настоящим произведением живого искусства.

Саня доел эту кастрюльку уже следующим утром. А вечером шёл с работы с твёрдым намерением повторить удачный эксперимент. Потому что, как выяснилось, дело-то совсем несложное. Он хорошо запомнил манипуляции, которые Мишка со своими всегдашними шутками-прибаутками да под стопочку водки легко и весело совершал у плиты. При этом шли такие запахи, что можно было умереть. Непонятно, почему жена так не делала  – не умела, что ли? Или ей не хватало времени готовить вкусно, хватало только, чтобы сытно?

Он приготовил себе точно такую же похлёбку. Получилось! Не совсем как у Мишки, но всё равно пальчики оближешь. Ну надо же, а!
Странно, странно всё это. Ладно, супом он теперь обеспечен. Надо бы сварганить чего-нибудь ещё вкусненького, надо попробовать.

Жена приехала через три дня. Вошла в квартиру, повела носом.

– Та-а-ак… Ну и кто тут был? Как её зовут?
– Ты о чём?
– Сам знаешь. Кто тебе, зараза, тут готовил все эти разносолы и деликатесы? Что я, не чувствую – готовкой пахнет!
– Никто не готовил. Я сам.
– Да, конечно, так и поверила! Ты и картошку-то пожарить толком не можешь!
– Знаешь что, любимая, – сказал Саня, сдерживаясь, – вообще-то это ты картошку нормально жарить не умеешь.

И понеслось. Эти слова были, конечно, лишними, вернее преждевременными. Надо было немного подождать.

Скандал на полдня. «Кто она? Как её зовут, эту шалаву? Поймаю – убью! Все космы повыдираю!»

Тогда Саня просто взял и при жене сделал обычную тушёную капусту с мясом, с приправами. Рецепт в интернете нашёл – ничего сложного, дел на полтора часа.

Жена сначала фыркала, глядя, как он колдовал у плиты, и готовое блюдо пробовать не собиралась.

– Ещё чего, отраву эту есть!

Но отрава пахла уж больно соблазнительно, так что в конце концов проба была снята.

– Ну как? – спросил Саня, ревниво наблюдая за выражением лица своей благоверной.

Та сперва пыталась изобразить, что ей пришлось есть какую-то несусветную гадость. Но это быстро прошло.

– Смотри ты, и правда ничего. Так кто тебя этому научил? Как её зовут?
– Интернет, – сказал Саня. – Там всё есть.
– Неплохая капусточка, – сказала жена. – Но я её готовлю лучше.
– Да кто бы сомневался.

И вот с тех пор они начали негласное кулинарное соревнование. То она состряпает что-нибудь вкусненькое, то он: у кого лучше получится. Стали штудировать интернет, кулинарные книжки. Потом начали обмениваться интересными рецептами, откровенно делиться друг с другом мыслями по поводу и без.

– Я вот теперь с ужасом вспоминаю, как мама жарила печёнку, – говорил Саня. – Представляешь, она жарила её по два часа! Её так научили, подруга какая-то в молодости. Ну и, ясно, не печёнка это была, а подошва, не откусишь. А я ел и думал, что так и надо, не любил, а ел, мясо же…

И так-то здорово это у них начало получаться, что и в других областях семейной жизни вспыхнул новый интерес, можно сказать, заново открывали друг друга. А что, люди-то ещё молодые. И на это дело тоже имелись всякие интересные книжки, даже фильмы.

– А знаешь, когда я тебя полюбила?
– Когда?
– Помнишь, ты с парнями приезжал к нам в клуб на танцы? И я с тобой ещё танцевать не пошла.
– Ну, помню.
– А потом ты в коридоре стоял у окна и курил, смотрел на улицу. Свитер у тебя был белый, с высоким воротом. Вот ты стоял там, курил, весь такой печальный и одинокий, как принц в изгнании. И вдруг кошка запрыгнула на подоконник и подошла к тебе. А ты улыбнулся и погладил её.
– Ну и что?
– Ну и всё. Я в этот момент чуть не умерла. От улыбки этой твоей, от одиночества твоего и терпения. Тогда и решила: мой будет.
– Чего ж ещё год меня мучила после этого?
– Надо было.
– Вот дура.

На следующий день Саня пришёл домой с цветами.

– По какому поводу? – притворно удивилась жена.
– Да так, без повода. Настроение хорошее. А не замутить ли нам соляночку, а? Такую, знаешь, с копчёностями? А потом…
– Что потом?
– Будет видно.