Женщина, тронутая увяданием, подобна осенней рощице, где ещё тепло и ласковый ветерок теребит октябрьскую позолоту. Но уже проступают среди берёз контуры ржавых шашлычных мангалов, уже просматривается далёкая автострада, скрываемая до поры сочной летней зеленью. Прозрачный лес постепенно теряет тайны, а осенний покой сродни смиренному ожиданию, где сорокалетняя Анна ищет своего Вронского для безгрешных прогулок вдоль укутанной в туман железной дороги…

Анна работала кассиром в сетевом магазине, в трёх минутах ходьбы от моего подъезда. Можно сказать так: мы с Анной не знакомы, но я о ней знаю всё или почти всё. До сих пор женщины рассказывали мне о своей жизни в поездах и самолётах, в уютных кафе, на морских побережьях, во время неспешных прогулок, на кухнях, на работе и в постели…

За год нашего общения Анна успела рассказать свою жизнь, сидя за кассовым аппаратом: пока я медленно двигался мимо, а она набивала очередной чек. Подсчитал на досуге, что за год мы общались с Анной триста минут, то есть целых пять часов! Я приходил в этот магазин за год ну никак не менее сотни раз, медленно двигался вдоль кассовой ленты, и Анна рассказывала.

Здание магазина соединяет с моим домом арка, за которой виднеется престижная городская гимназия с нетрадиционными методами воспитания. В любую погоду в арке стоит девушка-гимназистка лет шестнадцати с тоненькой дамской сигареткой в одной руке и баночкой коктейля-энергетика в другой… Зимой и летом, осенью и весной девушка неизменно одета в мини-юбку и колготки телесного цвета.

Я уже знаю: точно так же в девяностых в этой арке стояла и Анна с сигареткой и коктейлем. Тогда Анна мечтала, что выйдет замуж за олигарха и будет запросто летать ужинать на тропические острова.

Издали Анна и сейчас напоминает эту девушку – тоненькая фигурка, распущенные по плечам русые волосы, крепенькие точёные ножки. Только ножки у сегодняшней Анны упакованы в плотные чёрные колготки, и каркасный лифчик под наглухо застёгнутой блузкой напоминает экзоскелет спецназовца.

О гимназии у Анны самые светлые воспоминания: «Учителя обращались с нами как со взрослыми и всячески это подчёркивали. У нас были премии в области науки, искусства, спорта. Свой школьный президент и школьное правительство, школьная милиция, телевидение, журнал и школьная служба безопасности. Но был и школьный День дурака, его отмечали каждый год первого апреля. В этот день директор гимназии мог надеть милицейскую фуражку и с жезлом гаишника тормозить в вестибюле учеников, отправлять нестриженых мальчишек в парикмахерскую… А однажды мы объявили импичмент школьному президенту десятикласснику Димке за то, что тот напился на школьном вечере».

Я слушал и искренне завидовал Анне.

В очередной раз проходя «мимо кассы», я успел узнать, что с невинностью Анна распрощалась в одиннадцатом классе. Откровение было адресовано не то чтобы мне лично: у Анны шёл оживлённый диспут с соседним кассиром, а я как раз продвигался между ними.

– Он взял меня силой в спортивной раздевалке, а потом подсел на героин и лежал в психушке, – рассказывала Анна и при этом выразительно на меня посмотрела. В ответ я заметил, что у красивой девушки первый мужчина непременно бывает подонком.

В другой раз Анна спросила, кем я работаю. Резонный вопрос покупателю, который приходит в гастроном по утрам, когда все нормальные люди трудятся. Я ответил, что работаю дома за компьютером. В самом деле, как рассказать ей, двигаясь мимо кассы, о своей жизни – учёбе в академии, службе на флоте, походах в моря, поездках в Африку и Афганистан? Как рассказать, что при этом я ещё врач и писатель? Писатель в глазах большинства женщин вообще профессия не престижная. Как рассказать о жизни в коммуналке, о странах, в которые я летал, и о том, что в шестьдесят у меня родилась дочь? Рассказать всё это так, чтобы уложиться в три-четыре минуты?

– Дома на компьютере? – переспросила Анна, и в тот же миг её лицо озарилось догадкой. – Всё ясно! Вы хакер.
– Почему вы так решили? – смутился я.
– Вы неброско, но со вкусом одеты. И не спорьте, я разбираюсь в вещах! Много не болтаете, но умеете слушать, а главное, умеете быть незаметным… Ну ещё компьютер и масса свободного времени.
– Вы бы пошли замуж за хакера?
– Был у меня один такой… – засмеялась Анна. – Форменный придурок. Вскрыл кассу какой-то конторы, снял сто тысяч рублей, а потом пять лет прятался, ходил с приклеенной бородой… Замуж? Тогда я его отшила, потому что жила с бандитом. Теперь не знаю. Добрый он был, хакер тот… И вы тоже добрый… Но лучший секс, знаете, может быть только с бандитом.


Сказав эту фразу, Анна испуганно обернулась, но в торговом зале никого не было.

Спустя два дня я узнал, что её отец был «инженеришка», бюджетное предприятие закрыли, отец стал пить, зависал подолгу на дачке, и по осени его, поддатого, выбросили из электрички. Мама воспитывала Анну одна.

– Плохо быть одной, – заключила Анна. – Днём ещё куда ни шло, а ночами выть хочется.
– Так вы разыщите его, – посоветовал я.
– Кого? – не поняла продавщица.
– Ну хакера этого вашего…
– Так он давно того… Повесился. Долбоёжиком был. Но добрый! И вы – добрый.

На прощание я сказал, что все хакеры в мире – очень добрые люди.

Прошло ещё три дня. Подкатив поутру к кассе тележку с продуктами, я услышал оживлённый диалог Анны с коллегой.

– И что? – спрашивала пожилая дама, сидевшая за соседней кассой. – У тебя так ничего и не произошло с Толиком этим?
– Больно надо! Прикинь, он мне говорит: приходи ко мне вечером на пиво с креветками! Разбежалась, ага!.. Аж колготки между ног треснули!.. Нашёл чем удивить, дэбил! Крэ-вет-ки! Что я, крэ-вет-ки не пробовала?
– Ну так он высокий, красивый, молодой, Толик этот…
– И что с того? Что? Мне? С того? Пускай вон гимназисток в арке ловит на крэ-вет-ку. Они там всё время стоят, физкультуру прогуливают… Предложил бы хотя б Хургаду, я б тогда подумала…

Тут Анна заметила меня и смутилась… В тот день она мне больше ничего не рассказала.

– Хотите икры попробовать? – сидя «на кассе», Анна ест пластиковой ложечкой лососёвую икру прямо из банки. – Пробуйте! Не бойтесь, глистов у меня нет.
– Вы поклонница Тарантино? – попробовал отшутиться я.
– Я люблю икру. Меня в детстве недокормили икрой. А у нас она нынче по акции всего триста рублей за банку. Пробуйте и покупайте!

Покупаю у Анны баночку икры и заодно успеваю узнать, что в элитной гимназии Анна так ни в чём и не преуспела, кроме физкультуры, рисования и танцев. А держалась она в гимназии благодаря тому, что мама была закадычной «подружайкой» завуча, ещё по Университету имени Герцена. Мама умерла от рака, но успела доучить Анну в школе и справить ей «бухгалтерские корочки».

С бандитом Анне жилось, «как за каменной стеной». Во-первых, секс! Алик (так звали бандита) «любил меня, как стахановец, – пот ручьём льется, а он долбит и долбит, долбит и долбит…».

– Мы всерьёз собирались пожениться, – вспоминает Анна ещё через два дня. – Алик по этому поводу даже соскочил с профессии, увёл из «общака» целый чемодан денег и залёг на дно в моей квартире – хата моя «не палёная» была, то есть никто из братвы о ней не знал.

Это был самый счастливый период в жизни Анны. Она уволилась с работы, сделала в квартире ремонт, одевалась в лучших бутиках, «автомобильными багажниками» возила из супермаркетов «жратву и пойло». А вот Алик квартиру три года не покидал: сидел на диване в шёлковых адидасовских трусах, пил пиво и толстел.

А потом Алик таки поехал в город сделать себе новые документы «для загса». Поехал и домой не вернулся. Два года назад Анна случайно узнала, что Алик случайно нарвался в городе на бывших подельников, умер под пытками, но Анну не выдал.

Чемоданных денег хватило ещё на пять лет, а потом Анна полетела отдыхать в Турцию. Вернулась, а квартиру обворовали. Остатки денег Анна вроде бы надёжно припрятала – «глубоко под ванной», но домушники их нашли.

А ещё у Анны полгода жил кришнаит – сидел на диване в позе лотоса, пока не надоел. Почему надоел? Задолбал со своей философией – типа «пустота снаружи, пустота внутри». Говорил, у него всё, что ниже бороды, – личное пространство, а потому секс у них за полгода был один раз – в день заселения. Нет, как ни крути, а лучше бандита мужчин не бывает.

В тот же день Анна перешла на ты и спросила:
– Слушай, а ты не в ФСБ работаешь?
– С чего ты взяла? – поддержал игру я.
– Ты как-то незаметно располагаешь к себе. Спохватилась, когда поняла – ты всю мою жизнь выведал, а о себе так ничего и не рассказал. Нет, ты не хакер вовсе…
– Ты дважды угадала, – рассмеялся я. – Я – хакер, перевербованный ФСБ. Работаю на дому под прикрытием.

Она так изумилась, что тут же вернулась на вы.

В следующий раз я узнал, что самой сокровенной мечтой Анны было стать олимпийской чемпионкой по фигурному катанию.

– Мама отдала меня в спортшколу в четыре года. Чтобы покупать коньки и форму, маме пришлось спать с каким-то армянским торговцем, она мне рассказала об этом, когда умирала. В те годы я жила мечтой – каталась даже во сне, упоённо ездила на трамвае на тренировки. И вот на первых же серьёзных соревнованиях меня засудили. Тренер мне так и сказала, что все три призовых места куплены. Но я по-прежнему тренировалась и верила. И в тринадцать лет мне сказали в лицо, что я никогда не стану чемпионкой, даже своего города, потому что я никто и звать меня никак. Тогда я впервые напилась… Бутылку вина выдула в скверике. Привязались бомжи, и я отдала им все деньги, чтобы отстали. На тренировки ещё ходила по инерции, как лунатик, и всё верила, а потом порвала связки на колене и повредила мениск… И ещё у меня с тех пор это самое… ну как его… ну, аднексит хронический… С голой жопой на льду реально холодно, а ещё ужаснее осознать, что в этом и есть весь смысл фигурного катания… Мать в долги влезла, чтобы сделали операцию, а потом заявила, что больше не может меня в спорте содержать. Через год у мамы нашли рак. Она ещё три с половиной года болела…
– А по ночам, во сне, я всё ещё кружусь и кружусь, – это она мне уже через несколько дней сказала. Увидав, что я «не въехал», Анна добавила:
– Это я про лёд, про фигурное катание… И ещё мой тренер сказала на прощание, когда я уходила: «Никогда и ни в чём не ищи справедливости. В этом мире её не было и нет».

Рядом с Анной на кассе стояла баночка-копилка с надписью «НА ОЗЕЛЕНЕНИЕ ЛУНЫ». Увидав, что я заинтересовался, Анна улыбнулась:
– Это я поставила. Вспомнила гимназию. Там мы всё время что-то типа этого выдумывали.

Баночка была пуста, хотя рабочий день только начинался. Желая помочь озеленить самое бледное из небесных светил, я принялся неуклюже заталкивать в копилку сторублёвую купюру. За этим занятием и застала нас управляющая гастрономом.
– Чем вы тут занимаетесь?.. Анна, что за херня? Ещё раз увижу – оштрафую! Тебе давно пора понять, что детство кончилось!..
– А ведь она со мной в эту же школу ходила… Окончила двумя годами позже, – сказала мне Анна об управляющей на другой день. – Правильная такая стала. Институт, муж, дети… А бывало, вместе стояли под аркой, курили и мечтали… Она в соседнем подъезде живёт. Наш район вообще – ма-аленький такой Мухосранск, все друг друга знают.

Я спросил, сдал ли ещё кто-нибудь деньги на озеленение Луны.

– Нет, – улыбнулась Анна. – К нам редко заходят мечтатели.

Детей у Анны не будет, после двух абортов – от насильника-старшеклассника и от бандита. И ещё «проклятый аднексит» от холодного льда.

В тот день Петербург праздновал один из самых светлых своих праздников – «Алые паруса». Даже меня в такой июньский вечер тянет на Невский – пройтись среди девчонок и ребят с золотистыми выпускными лентами, искупаться в фонтане… А ночью стоять у Невы счастливым и чуточку пьяным, кричать «ура» с каждой вспышкой фейерверка, глядя на подсвеченный бриг с багровыми гриновскими парусами, плывущий по фарватеру, и чтоб ладонь лежала на талии хорошенькой одноклассницы. Кто однажды впитал в себя пульсирующую энергию юной талии, тот уже никогда не успокоится.

– Эй, романтик! – окликнул меня женский голос из школьного скверика.

На скамье в нескольких шагах от меня сидела Анна с незнакомой причёской, в красивом вечернем платье и с бутылкой пива в руке.

– Вам не хватает только ленты, девушка! – шутливо воскликнул я.
– Угадал! – засмеялась Анна. – Это моё то самое выпускное платье!.. И я в него всё ещё влезаю спустя двадцать лет, в отличие от некоторых, с семьёй и высшим образованием. У меня сегодня выходной! Слушай, романтик-хакер, сделай меня счастливой, ну сделай!.. Да не боись, на тебя не покушаюсь, купи мне «Асти Мондоро» (итальянское игристое. – Ред.), подари вернее, потому как деньги тебе вернуть не смогу… А я за тебя молиться буду, своей собственной богине, и будет у тебя та-акая пруха в любви-и!.. Вот увидишь!

Почему-то мне стало смешно. Я зашёл в гастроном и купил для Анны игристое вино её мечты. Принимая подарок, она игриво запрокинула голову и пропела:
Я эту девушку в фонтане искупаю-ю-ю-ю-ю,
Я на асфальте напишу её портрет!

Вечер стоял жаркий, даже душный. Но, несмотря на жару, под лёгким полупрозрачным платьем на Анне были чёрные колготки, и грудь была упакована в «экзоскелет спецназовца».

В августе я перестал встречать в магазине Анну – один раз, второй и третий… Поначалу подумал – всякое бывает. Может, не её смена, может, отпуск взяла или выходной…

В четвёртый раз столкнулся с управляющей, инструктировавшей нового кассира.

– А если она сюда снова придёт, типа за вещами или за чем угодно, гоните вон! Она здесь больше не работает, и никаких вещей у неё здесь нет. Вам понятно? – в этот момент управляющая увидела меня и продолжила (для ясности): – Распоясалась совсем! Сидит на кассе, болтает как сорока и жрёт акционные продукты: икру, шоколад, печенье, в последний раз так и вовсе коньяк пила!.. Это ж беспредел! Дурочка чокнутая! Таких не то что замуж не берут! Таких в психушке держат!

Прошло ещё полгода. Больше я Анну в нашем районе не встречал – ни в магазине, ни на улице, ни возле метро. Странно, потому как в наших спальных кварталах я часто встречаю одних и тех же людей. Можно сказать, слишком часто для большого города. За окном моей новой квартиры пожелтела, а затем и вовсе облетела изумрудная рощица, обнажив ржавые шашлычные мангалы и бетонные контуры далёкой объездной автострады. А потом выпал снег…