Приготовьтесь, сейчас я буду выжимать из вас слёзы. Но для начала откройте альбом с детскими фотографиями. Нет, даже не со своими. Там вы на себя смотрите без этого особого комочка в горле.

Свои фото вы листаете с любопытством и некоторым удивлением – и вот это вот я? Это существо в колготах на подтяжках, которые всё равно спустились противной морщинистой гармошкой на щиколотках, – это я? Мама, скажи честно, я была карликом и в магазинах не существовало колготок моего размера?

А эта перекошенная рыданиями физиономия и мамина странная подпись под фото: «Плачет». Спасибо, мамочка, что объяснила, как будто могли быть ещё варианты! И на фига ты снимала меня в такой неприятный момент жизни? И тут же рядом фото с широко растянутым беззубым, как у зевающей старушки, ртом, и снова подпись: «Смеётся!»

Следующее фото – вообще на горшке без штанов: «Делает пи-пи». К чему эта издевательская фотосессия, мама? Себя ты почему-то в такие моменты не фотографировала. Я что-то не припомню твоих портретов со здоровущим ячменём на глазу, с ветрянкой по всему телу, утыканном зелёнкой, и совершенно голой в тазике на пляже для всеобщего обозрения я тебя тоже не помню.

Зато я очень хорошо запомнила, что в этот день на пляже к тебе подошла какая-то возмущённая тётенька и сказала: «Немедленно наденьте трусы на свою девочку, она развращает моего мальчика!» И хотя мне было тогда всего-то годика два-три, и тётиному мальчику примерно столько же, но я отлично помню, как стыдно мне стало за маму и за себя. Слова «развращает» я ещё не знала, но почему-то сразу поняла, что мы с мамой делаем какие-то страшные и преступные вещи.

Мама, ты вообще думала, когда снимала меня в таком виде, что однажды этот альбом посмотрят мои одноклассницы из 6-го «В» и будут ржать? Спасибо, ты этого добилась!

А мой первый мальчик, случайно открывший эту страницу альбома, на которой я совершенно голая в тазике? Он, может быть, ещё и не хотел такого, не представлял меня без одежды, не смел себе позволить таких фантазий, а тут – на тебе! – голая во всех подробностях, да ещё и в тазике, да ещё и на обозрение всего пляжа! И мальчик громко захлопнул альбом и сидел в шоке с покрасневшим лицом. Что он обо мне подумал? Какого он стал обо мне мнения? Ведь он уже больше недели мялся у двери, провожая меня вечером домой, и боялся поцеловать в щёчку, а тут оказывается, что уже в трёхлетнем возрасте я была распутницей?

Да ещё с простудой на губе и с пузом! «Если у неё уже в три года было такое пузо, – наверное, подумал мальчик, – и не самая пышная причёска, прямо скажем, три-четыре волоска, то, что же с ней будет в двадцать лет? Совсем облысеет?»

Когда мы смотрим на свои детские фотографии, то порой недоумеваем – а ведь у меня, оказывается, был носик кнопочкой, и как же из этой кнопочки вырос такой вот шнобель? Или – была же такая удобная и нормальная плоская девчачья грудь, ну, зачем ты, дурочка десятилетняя, подкладывала себе под футболку два апельсина и грезила? Что, намечтала? Материализовала свои фантазии? Доигралась, вырастила? И куда теперь всё это добро девать?

Когда мы смотрим на свои детские фото, то умиляемся не от своего вида, мы ностальгируем по тем славным временам, по молодым весёлым родителям, по беспечности, по безразмерному счастью.

Себя тогдашнего мы порой даже ненавидим, или нет, ненавидели раньше, когда мама, листая альбом в годы нашей начальной школы, нежно улыбалась, глядя на детсадовские фото: «Ах, какая же прелесть ты была (был), такая хорошая девочка (мальчик), умница, послушная…» – ну и так далее. Мы ревновали страшно и грызли ногти: «Ага! Ты любишь его, а не меня!»

Но это же всё-таки были вы, и любила мама вас, и, конечно, любит вас сейчас, в эту минуту, листая альбом, ведь на фото именно вы! Но вы этого не осознаёте, потому что мама говорит сейчас о каком-то другом ребёнке, румяном карапузе в пелёнках или уже верхом на игрушечной лошадке, чужом для вас. А вы – не он, вы сидите рядом на диване, вам уже восемь лет, и вы почему-то должны восхищаться вместе с мамой этим дурацким ребёнком, а вас не так любят, как его, вам противопоставляют этого гадского милого кроху!

Так вот, теперь откройте альбом со своим малышом, вашим сыном или дочкой, маленьким, которого вы могли таскать с собой куда угодно, и он не сопротивлялся или почти не сопротивлялся, но вы это, конечно, уже не очень помните.
Вы не помните, как он орал, как в гневе краснела его мордаха, когда вы тащили его с детской площадки домой или, наоборот, из дома на детскую площадку.

Вы не помните, как он заплёвывал ваш халат, когда не хотел есть кашу, как бился на полу в магазине игрушек, когда вы отказывались купить ему триста семьдесят девятое по счёту лего, или Барби, или просто чупа-чупс. И все окружающие говорили: «Фу! Какой капризный, невоспитанный ребёнок!»

Нет, вы помните другое – он милый!

И его больше нет. То есть он, конечно, есть. Вот он, ходит здоровенный и нескладный, с планшетом в руках, несёт какой-то бред и ужас, огрызается, не ест, не делает уроков, не моет посуду. Но он всё ещё с вами. Это он! А того малыша больше нет. И его не будет уже никогда.

Он остался только в вашей памяти, в вашем сердце, в крестильной рубашечке, которую вы всё ещё храните среди белья, в двух-трёх пыльных игрушках, до сих пор стоящих на полках. Он остался на этих фото и на видеозаписях.

Лично мне это разрывает сердце. Я скучаю по нему ужасно! Я хочу обнять его, снова прижать к груди, когда сложно прожитый день принёс массу переживаний, а рядом – комочек нежности сопит тебе в ухо. Я скучаю по тебе, малыш…

Я с трепетом пересматриваю фотографии, где он со здоровущем ячменём на глазу (бедняжечка мой!), весь осыпан ветрянкой и перемазан зелёнкой, где он такой голенький в тазике на пляже, потому что в море отпускать ещё страшно – там медузы и волны. Вот моя радость, мой котёнок, смеётся на фото – какой у него чудесный, совсем ещё беззубый ротик!

А вот мой заинька плачет… А это – он делает своё первое «пи-пи» уже не в подгузник, а как большой – в горшочек!

Детское кино. Сейчас его у нас совсем не снимают. Но есть старые детские фильмы, которые переходят к нам по наследству. «Жители сказочного королевства! О, жители сказочного королевства! С вами говорю я, королевский глашатай!» Или: «И никакие связи не помогут тебе сделать ножку маленькой, душу – большой, а сердце – справедливым!» – голос мамы вдохновенно повторяет слова из старого фильма «Золушка». Этот фильм из маминого детства, когда он вышел на экраны, маме было всего десять лет.

Но это фильм и моего детства, мне потом тоже было десять лет и, вспоминая его, я слышу даже не голоса тех замечательных актёров, а интонации мамы.

Я помню то счастье и ту нежность, когда мы вместе с мамой, обнявшись в кресле на кухне, смотрели «Золушку». Взрослая мама по-прежнему была влюблена в Принца, и я, маленькая, тоже была влюблена в Принца. У ног безмятежно растянулась наша собака, за окном мягко шёл снег. Хотелось бы ещё написать, что уютно потрескивали поленья в камине, но у нас не было камина, и мы грелись у зажжённой газовой духовки. Но эта духовка была ничуть не хуже камина, потому что «дружба помогает нам делать настоящие чудеса»!

А спустя годы, уже с моим маленьким сыном, обнявшись на диване, мы смотрели фильмы про Петрова и Васечкина, Тома Сойера и Гекльберри Финна, про остров сокровищ и гостью из будущего – фильмы моего детства, а теперь уже и его детства.
А «Гарри Поттер» и «Хроники Нарнии»? Это уже его фильмы, но и мои тоже. О, как мы ждали по целому году новые истории про этих героев, с каким предощущением волшебства бежали в кинотеатр. Теперь, пересматривая это кино на дисках, я с замиранием сердца вспоминаю детство моего сына, потому что это и моё детство.

У человека может быть целых три детства. Вернее, детство может быть у человека три раза за жизнь! И это так здорово. Вы проживаете сначала своё детство, потом вместе со своим ребёнком проживаете его детство, а если повезёт, вы проживёте третье детство со своими внуками. Ну а если у вас много детей и внуков, из детства вы, пожалуй, вообще не вылезаете.

И вдруг – бац! – у вас уже случилась первая любовь со всеми настоящими переживаниями!

То есть любовь случилась у вашего ребёнка, но эти его переживания и ваши тоже. Он решил принести в школу какой-то неведомой девочке букет цветов и безрассудно-счастливый выбегает в одиннадцать ночи за цветами в магазин. Вы пытаетесь остановить его, объясняете, что цветы можно купить утром, по дороге в школу, но ваше здравомыслие ему ни к чему, потому что надо купить цветы прямо сейчас, во что бы то ни стало, а потом полночи смотреть на этот букет, представляя, как будешь дарить его утром.

Вы не мальчик, и это не ваша девочка, не ваша любовь, но вы почему-то хотите её себе представить и спрашиваете у сына: какого цвета у неё глаза, какие волосы? Вы мечтательно вздыхаете вместе с ним, потому что, получается, это и ваша первая любовь тоже.

А утром вы особенно тщательно одеваете сына, гладите ему рубаху и чистите обувь, ведь к букету нужны безупречные ботинки. Потом вы заворачиваете букет в газету, ведь на улице мороз, ищете в квартире пустую пластиковую бутылку, отрезаете от неё горлышко и суёте сыну в рюкзак. Мама, зачем?! Затем, сынок, что у вас сегодня семь уроков, за это время букет завянет, его надо поставить в воду, там, в школе. Ведь девочка понесёт цветы домой, а там девочкина мама, у которой из-за вас теперь тоже первая любовь, и ей будет обидно увидеть завядший веник.

Да, ещё же надо дать запасную газету! Ведь наверняка эта газета, в которую сейчас завёрнут букет, будет судорожно порвана перед волнующим моментом вручения цветов, а на улице мороз, и на обратном пути цветы могут замёрзнуть, а девочкиной маме, у которой теперь первая любовь, станет грустно, что цветы её дочки похожи на завядший веник!

И вы оба с нетерпением ждёте по вечерам её, вашей первой любви, ответа в соцсетях.

Сын, конечно, не знает, что вы тоже ждёте. Но вот он внезапно, ни с того ни с сего, бросается вас обнимать: «Мамочка, я люблю тебя!» И вы радуетесь, хотя и понимаете, что он любит вас в этот момент, потому что его любит девочка, и эти его слова любви адресованы не вам, а скорее ей. Но вы тоже его обнимаете и радуетесь вашей первой любви…

А через пару дней оказывается, что завтра будет только три урока, а после всем классом они пойдут на экскурсию в Музей космонавтики. И вы поспешно лезете на антресоли за прошлогодним зонтом, потому что ночью была первая весенняя гроза и утром всё ещё идёт дождь.

Вы протягиваете сыну зонт, а он, как всегда, говорит: «На фига? И так нормально!» Но он – дурачок, а вы опытная женщина, и теперь у вас в руках классный козырь.

– Сынок, – говорите вы доверительно, – ведь ты пойдёшь в Музей космонавтики вместе со своей девочкой, а на улице дождь, но у тебя будет зонт, и ты сможешь взять её под руку, под свой зонт, и вы будете идти рядом близко-близко!
Ваш сын задумывается и вдруг впервые не спорит!

Ура! Теперь у вас есть хорошая подмога в виде первой любви: ваш обормот не станет больше прогуливать школу, ведь там – она, и ещё он будет, наконец, брать с собой зонт.

А ещё через несколько дней он, угрюмый, заходит на кухню, и объявляет вам и пельменям, которые вы варите: «Знаете, как больно, когда тебе говорят, что любят другого, а ты просто друг!»

И вам становится ужасно больно! И вы мучительно подбираете какие-то важные и правильные слова, стараетесь посоветовать что-нибудь мудрое… Но ведь вы уже взрослая и знаете, что в этой ситуации сказать нечего, и ничего не подействует на предмет любви: ни загадочное молчание и многозначительные страдательные позы, ни наигранная весёлость и беспечный вид, ни перебинтованная рука и даже гипс на ней, ни якобы новый роман с каким-то другим человеком, специально придуманный, чтобы тот человек, предмет твоей любви, понял, кого он потерял и постарался тебя вернуть, даже твой прыжок с крыши ничего не изменит. Особенно он, прыжок, потому что потом, когда ты прыгнешь, ты просто тупо уже ничего не узнаешь и ничего не сможешь сделать…

А как же помочь? Чем? Вы сами не знаете до сих пор, как быть в такой ситуации.

Ваши родительские утешения: «Всё ещё будет. Ты ещё встретишь. Ты достоин лучшего. Не вешай нос, малыш, настоящая любовь ждёт тебя впереди!» – всё это ерунда, мишура, слова… Он, ваш малыш, страдает сам и один. Сейчас он – один! Но и вы страдаете вместе с ним, потому что хорошо знаете, что в этом горе человек всегда один и ему не поможет никто…

Особенно хорошо знаете, если у вас, у взрослой, сейчас происходит то же самое. Так совпало, что и вам хочется прыгнуть с крыши, но вы не можете себе этого позволить, ведь если прыгнете, то кто же тогда остановит его от прыжка, кто его утешит, вашего влюблённого ребёнка, кто скажет ему: «Всё ещё будет. Ты ещё встретишь. Ты достоин лучшего. Не вешай нос, малыш, настоящая любовь ждёт тебя впереди!»

Но, в каком-таком «впереди»? Где этот «перёд», чёрт возьми? Вот только что впереди была весна, которая всё обещала, и вы твёрдо знали, что за весной придёт лето и уж в нём-то всё обещанное весной расцветёт счастьем и радостью, ведь вы так упорно и мучительно проживали эту зиму, чтобы настала весна. И вдруг – бац! – а от весны-то уже почти ничего не осталось, на носу лето.
Но где всё обещанное?

Что, снова надо прожить следующую осень, мучительно пройти следующую зиму, чтобы дождаться весны, которая что-нибудь вам пообещает? Кошмар какой-то!

Вот, например, пчёлы. Зачем они всё это делают, на что надеются? Они с таким маниакальным упорством откладывают личинки, чтобы из них выросли новые пчёлы, чтобы потом эти новые пчёлы тоже впахивали с утра до ночи, таскали пыльцу и нектар, делали мёд, строили соты, чтобы в них жили и росли новые личинки, чтобы и они превращались в новых пчёл… Зачем всё это?

Какой такой особый смысл у пчёл? Какой такой особый смысл у нас? Но мы хотя бы придумали себе любовь…

И вот вы сидите ночью у окна, когда ваш влюблённый малыш уже уснул и не догадывается, что вы, взрослая, сильная и умная, смотрите в темноту и ищете этот проклятый смысл жизни, чтобы утром донести его до сына, но вы по-прежнему, как двадцать-тридцать лет назад не понимаете ничего – как жить, почему, зачем… Чтобы делать мёд и строить соты? Кошмар какой-то!

А где-то там, за городом, предмет уже вашей любви, быть может, так же задумчиво и грустно смотрит в ночь и думает о том же – как жить, почему, зачем? И ведь нужен один только правильный звонок, несколько хороших слов или вздох в трубку, чтобы этот смысл жизни, который уже миллионы лет ищет человечество, вдруг сразу взял и нашёлся!

Да вы бы даже набрали этот его номер в четыре утра, но кто даст гарантию, что он не спит и тоже смотрит в окно? А вдруг телефон ответит длинными гудками? А вдруг он скажет с раздражением: «Слушай, ты чего? Можно я ещё посплю немножко, а?!» И всё тогда рухнет окончательно, вы поймёте снова, что в своём горе человек всегда один, а второй – спит. И вам уже никогда не заснуть от этого ощущения.

Нет, лучше поискать ещё немного этот смысл, а потом всё-таки лечь поспать.

И ведь поразительно, ещё несколько часов назад он был, этот смысл, но вас он не устраивал. Пошарив в постели, вы могли нащупать его тёплый живот, но вы ворчали сквозь сон, что вот он опять разлёгся, а вы висите на краю кровати или упираетесь коленками в стену. Вам хотелось более глубокого смысла, и вы сказали несколько неправильных слов, вам ответили несколькими неправильными словами, и всё – смысл сразу пропал! Вообще! Вместе с тёплым животом…

И вы уже страстно хотите вернуть назад хотя бы тот, не устроивший вас смысл, потому что смысл оказался в нём. Конечно, не только в тёплом животе, но, честно говоря, и в животе тоже… Смысл в том, что мы не можем друг без друга.

Человеку нужен человек. Слабому, ранимому, сомневающемуся в смысле своей жизни человеку – нужен другой слабый, ранимый, не уверенный в смысле своей жизни человек. И тогда всё сразу обретает смысл, а вдвоём вы – сила. Тогда не возникает вопроса – зачем строить соты и делать мёд. Тогда вы просто вместе, и весна бушует, и лето будет, и осень прекрасна, и зима не так мучительно проживается, а даже нравится.

Любовь. Смысл жизни – в любви. В первой, второй, десятой, единственной и настоящей. Так всё просто. Но почему же тогда всё так сложно?

Господи, ещё и эта девочка, отвергшая любовь вашего мальчика. Что нужно этим девочкам?

Но вы же тоже – девочка, а всё равно не можете ответить на этот вопрос. А что нужно этим мальчикам? Ведь ваш любимый – тоже мальчик. А когда вы девочка и в то же время мама мальчика, то совсем всё запутывается, и уже трудно решить, на чьей вы стороне – на стороне мальчиков или девочек.

Ну, скажите, как можно серьёзно относиться к мужчинам, когда вы – мама мальчика и прекрасно знаете, откуда у этих мальчиков, будущих мужчин, ноги растут и из чего они сделаны. И кем они, по сути, сделаны. Вами же и сделаны. А вы до сих пор не знаете, как с ними быть… Кошмар какой-то!

Может быть, надо обратиться к психологу, и он вам всё объяснит? Но ведь психолог тоже человек и, возможно, также находится в сложной жизненной ситуации, и у него личное горе, в котором он один. И будет этот прекрасный психолог советовать вам что-то такое, отталкиваясь от своих переживаний, от своего взгляда на мир. Советовать то, чем сам воспользоваться не может, потому что он тоже запутался. И вы начнёте помогать уже психологу, что-то советовать, отталкиваясь от своего опыта и своих переживаний.

А потом, что вы с психологом знаете друг о друге? Это же надо рассказать всю свою жизнь! Но на это нет сил и времени. Вам надо получить спасительную пилюлю скорее, прямо сию минуту, иначе вы умрёте от горя.

И тогда вы звоните подруге, в четыре утра, она-то вас знает, ей-то не надо рассказывать всю свою жизнь, она в курсе, хотя бы хронологически. По счастью, подруга живёт в Лондоне и у неё в данный момент не четыре утра, а час ночи. Это ещё ничего, это вполне прилично, если у тебя личное горе и ты умираешь.

– Что, опять? – спрашивает подруга.
– Опять! – почти кричите вы по скайпу.

Но беда ещё и в том, что подруга уже который год увлекается психологией и начинает тебе морочить голову пространными выражениями и вопросами с подковыркой: «А как ты сама об этом думаешь? И что ты считаешь по этому поводу? А чего бы ты хотела?»

Да ничего я не считаю! Я хочу, чтобы перестало болеть и чтобы он был рядом со своим тёплым животом! Выключи уже своего грёбаного психолога и скажи мне что-нибудь, как друг.
И тогда она выключает психолога и как друг говорит: «Да пошли ты его в жопу!»

Но этот совет вам тоже категорически не нравится. Вы скорее готовы послать в жопу её и начинаете с ней ссориться. И вдруг она объявляет: «Ладно. Я скажу тебе одну очень важную вещь. Не хотела говорить, но скажу. Думаю, она тебя сейчас спасёт…»

Вы жаждете услышать эти волшебные спасительные слова, вы вся внимание. Но вдруг ваш телефон звонит, и на нём высвечивается номер любимого, в четыре утра по московскому времени. И вы кричите подруге: «Не могу говорить! Созвонимся завтра! Люблю тебя!» И снимаете трубку, и отвечаете любимому сонно и чуть небрежно: «Алло?»