СВЕЖИЙ НОМЕР ТОЛЬКО В МОЕЙ СЕМЬЕ Родня Теперь придётся жить долго
Теперь придётся жить долго
22.05.2018 17:09
Теперь придётся жить долгоВ то субботнее утро Егор Солдатов проснулся поздно и, ещё не открыв глаза, понял, что день сегодня обещается отстоять душным и жарким. Через открытое окно в комнату с огородов веяло росистой прохладой и укропом, а обильная роса, это и дураку известно, всегда к ясной погоде.

Как всякий пожарный, Солдатов такую погоду не любил, но, будучи молчуном, вслух своего неудовольствия не высказывал. Одеваясь, он слушал, как в соседней комнате Любовь Максимовна с грохотом передвигает мебель, готовясь к появлению гостей: завтра невестка должна была привезти на остаток лета шестилетнюю внучку Верочку. Она привозила внучку и раньше. И всякий раз, когда Верочка гостила у них, Егора не оставляло чувство, что по дому, из комнаты в комнату, плавает невесомый пух, и то, что появлению внучки должен был предшествовать грохот и топот, его сейчас раздражало.

Любовь Максимовна передвигала мебель так, будто командовала на плацу, и Егор понял, что его тоже ожидает какой-нибудь приказ. Супруга выросла в семье военного, майора-артиллериста. В открытую она этим не гордилась, но всегда держала в уме и, если была недовольна жизнью или Егором, говорила с упрёком: «Была я майоровa дочь, а стала солдатова жена». Обиженный Егор Солдатов терпел. Мысленно брал себя двумя пальцами за горло и сжимал, чтобы не сказать лишнего.

Когда он появился в общей комнате, супруга обрадовалась:
– Ага, проснулся. Хорошо, что не к обеду. Ладно, Егор, есть у тебя на сегодня задание. Подмети двор, сложи дрова в поленницу, а то две недели по двору разбросаны, заруби петуха и иди окучь картошку по второму разу, она уже зацветает.
– А петуха-то зачем решать? – попытался возразить Егор. Петух был единственным, кроме него, мужчиной в хозяйстве, и его присутствие поблизости успокаивало Егора.
– Что мне тебе объяснять? Сказала руби – значит, руби. Невестку надо получше угостить, а то подумает, что мы на Верочке будем экономить.

Утреннее раздражение от поднятой суеты не проходило, и Егор попробовал возразить ещё раз:
– Тебе что, кур мало?
– Все курочки – несушки, яичками нас снабжают. А петух твой – пустое место, дырка в бублике. И невестка, когда прошлым летом ночевала, жаловалась, что он её по утрам будит.

В ожидании встречи с внучкой Любовь Максимовна вся светилась. Казалось, это внутреннее свечение проступило на лице сквозь загар. Егор понял, что со своим раздражением здесь не на месте, и вышел на улицу.

Он пересёк двор и направился к курятнику. Было жарко, хотя зной ещё не пересилил утренней прохлады. В тени трава синела от росы и обжигала Егору босые ноги.

Он решил напоследок увидеть петуха. Не потом увидеть, когда, охваченный нехорошими предчувствиями, тот будет пребывать в предсмертной истоме, а сейчас, когда он, ещё полный жизни, не догадывается, что за судьба ему уготована.

Но лучше бы Егор не делал этого. Так стало жалко птицу! В золотых отливах, петух вышагивал по двору, ставя каждую лапу с достоинством. С таким достоинством, наверное, спускались по ступенькам с трона цари.

Не к месту вспомнилось, как, взятый из инкубатора крохотным цыплёнком, петушок бегал по двору за Егором и бойко склёвывал с его ладони накрошенное варёное яйцо. Эх, петя-петя. А что он может сделать? Живёт, как в армии, на военном положении. Он – рядовой, жена – командир. Майорова дочь, одним словом.

Если бы Егор в точности соблюдал последовательность приказа Любови Максимовны – сначала подмёл двор, сложил наколотые дрова, порешил птицу и только потом пошёл на окучку, – дальнейшие события приняли бы иной оборот. Тогда Егор не встретился бы с соседом и приятелем Васильковым, и ничего бы не случилось. Но он, закончив мести, сразу отправился в огород, решив отложить казнь на поздний срок. Майорова дочь могла ещё помиловать птицу. Да мало ли что ещё могло произойти до вечера!

И произошло.

Потом Егор недоумевал, откуда Васильков вообще появился. Только что раскалённая улица была пуста, а когда он снова поднял от картофельной ботвы голову, у забора стояла колеблющаяся, словно наполовину сотканная из зыбкого марева, фигура соседа.

– Уф, жарко, – сказал Васильков. – Если с обеда так печёт, что будет к вечеру? Давай, Егор, выпьем.
– С какой это радости?
– Не с радости, а по необходимости. Вчера самогон гнал, надо бы опробовать.

Солдатов, человек малопьющий, хотел отказаться, но вспомнил, что вечером ему предстоит рубить петуха и для укрепления нервов, для решимости, чтобы не заела жалость, выпить надо. Она, эта жалость, навалится завтра вместе с похмельем и будет терзать, изматывая душу, вдвойне, но сегодняшний день он всё-таки проживёт без душевных потерь.

– А у тебя с собой? – спросил он после долгих сомнений и оглянулся на дом.
– Даже стопки и хлеб с собой.
– Тогда лезь через забор.

Егор, может быть, впервые за несколько лет настроился противоречить Любови Максимовне.

Мужики отправились в дальний конец огорода и сели в тени под яблоню. Тяпку Егор забросил в траву с глаз долой, чтобы она не напоминала ему о трудовом задании.

– Ну как, хороша зараза? – спросил Васильков, когда выпили. Он пощёлкал ногтем по бутылке. – Я от неё сплю как зарезанный. От водки только вздремну – и снова на ногах. А от этой хоть из пушки пали, не дрогну.

Егор промолчал, его одолевали другие заботы. Ему хотелось поговорить о жёнах. Их жёны не ладили между собой, и из-за этого Солдатову с Васильковым приходилось скрывать свою дружбу. Памятуя о завтрашних гостях, себе он наливал поменьше, а соседу – по край рюмки.

– Может, уехать от них? – предложил Егор.
– Куда? Земля-то круглая, сделаешь оборот и вернёшься.
– Всё равно, лишь бы подальше.
– Нет, не могу, – сказал Васильков.
– Чего не могу?
– Не могу закусывать одним хлебом, Егор. У тебя же куры рядом, принеси яичек, а?

Егор отправился в курятник, надеясь, чтобы не терзаться лишний раз, не застать петуха на месте. Но тот, как назло, словно укоряя Егора, крутился здесь же, возле курочек, и выглядел на редкость жизнерадостным и красивым.

Заметив Егора, точнее, поняв по его вороватому виду, что хозяин замыслил недоброе, петух сердито спросил:
– Куд-куда?
– Это, за яичками я, петюня, вот куда. Делов-то всего, раз-два и налево.

Но петух, не доверяя ласковому голосу Егора, поворачивал голову и смотрел на него то одним глазом, добрым, в котором виделось узнавание хозяина, то другим, где уже полыхала подозрительность, и он заливался злобой.

– Куд-куда? Ко-ко, – повторил петух угрожающе и, приседая и топоча, бросился на Солдатова в атаку.

Никогда в другое время Егор не совершил бы того, что сделал в следующую минуту. А сделал он вот что: сбегал к яблоне и принёс кусок намоченного в самогонке хлеба.

– Цып-цып-цып, петюня хороший, – подольстился он и бросил петуху угощение.

Петух, глянув недоверчиво, закокотал, сзывая курочек, а потом и сам принялся клевать. И пока разобравшийся во вкусе «петюня» угощался и уже оттеснил набежавших кур, Солдатов, ожидая каждое мгновение летучего гусарского наскока, проник в курятник и покинул его незамеченным, радуясь воровскому успеху.

Но, как вскоре выяснилось, отделаться от «петюни» приятелям не удалось. Не успел Егор выложить из подола рубахи полтора десятка тёплых яиц, как петух объявился снова. Но не за уворованными яйцами, не разбираться с обидчиками он пришёл, а совсем за другим. Гребень у него покраснел, глаза белёсо помутнели, как самогон, что пили мужики, и пришёл он пошатываясь, но пошатывался странно: ставил лапы и отдёргивал, словно боялся обжечься.

– Куд-куда? – уже привычно спросил он, на этот раз в том смысле, что куда вы, мужики, запропастились, оставив меня среди кур-дур одного.

– Разумный петяра, знает свою компанию, – умилился сосед. – Ты, Егор, анекдот про петуха знаешь?
– Смотря какой.
– Ну тогда слушай. Продаёт мужик на рынке петуха. Петух вроде твоего: здоровый, хвост трубой. Подходит покупатель, спрашивает: «На мясо продаёте или на племя?» – «Ясное дело, что на племя». – «Значит, курочек хорошо топчет?» – «Ещё спрашиваешь. И курочек, и уточек, и гусынь». – «Так чего же вы такого хорошего продаёте?» – «Да потому, – говорит, – продаю, что на жену стал засматриваться».

Мужики усмехнулись и уже по-особому, с гордостью поглядели на пьяненького петуха, точно это именно он так отличился. Васильков покрошил ему хлебца.

– Ты помочи хлеб-то в самогонке, пусть выпьет, – скорбно заметил Егор. – Сегодня его последний день на земле. Майорова дочь приказала зарубить на суп с лапшой, – он разлил по стопкам. – Давай и мы выпьем не чокаясь, помянем его.

– Подожди, он же живой. Как можно живого поминать, не по-русски это, – упрекнул сосед Егора. И бросил петуху ломоть намоченного хмельного хлеба.

Через час Солдатов лежал на траве под яблоней, старательно отворачивая лицо от слепившего сквозь листву солнца. Щурясь, он не видел спавшего рядом Василькова, не видел петуха, ещё топтавшегося рядом с мужиками в ожидании подачки, ни, на своё счастье, супруги, которая в этот момент высматривала в огороде его лысину.

Петух тоже ничего вокруг не замечал. Его охватило беспокойство, что он находится не на привычном месте во главе куриной стаи, которую обязан защищать.

За время его отсутствия чужой петух мог увести курочек с родного двора. Сколько врагов живёт рядом, сколько врагов! Когда утром он подавал голос, в ответ заливисто откликались и соседские петухи, и петухи с других улиц. Как ему хотелось добраться до них! И в том, что курочек могли увести, не было ничего удивительного. Удивительно другое. Мужики, только что такие шебутные и весёлые, вдруг обмякли и повалились под яблоней. И совсем непонятно, непостижимо повела себя земля. Она выскальзывала из-под лап, вставала горбом, стремительно уносилась куда-то в сторону, и удержаться на ней стоило труда. Горевшее в нём желание драться угасло, и он, выпустив для равновесия крылья, поплёлся к дому. Садясь дорогой на хвост и заваливаясь на бок, он сумел добраться до своего двора, и последнее, что заметил краем гаснувшего хмельного сознания, это обеспокоенно собравшихся вокруг кур, после чего рухнул на землю.

Одновременно с петухом, упавшим у крыльца, под яблоней заснул и Егор Солдатов.

Проснувшись на закате, Егор несколько минут лежал, ни о чём не размышляя и чувствуя в теле странную лёгкость, словно от него осталась одна оболочка, а всё внутреннее содержание во время сна выдуло. Но теперь, когда он начал вспоминать недавнее, оно медленно наполнялось, и не хорошим и добрым, а одной гадостью. Он как бы со стороны увидел себя, пьющего самогон, крадущего яйца и спаивающего петуха, и всё это с глумливой ухмылкой, с кривлянием. Но и это можно стерпеть. А как держать ответ перед майоровой дочерью? Одно успокаивало – что его не разжалуют. Ниже солдатского, рядового звания опускаться некуда.

Егор попытался разбудить соседа, чтобы разделить с ним свою тревогу, но тот словно прирос к земле и продолжал сонно сопеть, отдувая от лица травинку.

За последние годы Солдатов сделался почти что безъязыким, a Любовь Максимовна, наоборот, говорила и ругалась сверх меры. Но всё же была отдушина, куда он недосягаемо ускользал от Любови Максимовны. Всё невысказанное, всё замолченное прорывалось в нём на пожарах. Он шёл в огонь, точно шёл на саму Любовь Максимовну, и эти победы вне дома примиряли его на время с майоровой дочерью. Как бы потом она ни командовала, Егор знал, что надо дождаться дня, когда в их городке Новоручье случится новый пожар.

И вот сейчас, среди полного раздрыга и душевного потрясения, взмолилась Егорова душа, как ни грешно, о пожаре, чтобы ревело пламя, унося в багровое небо клубы дыма, а сам он впереди всех поливал водой горящую стену. Вот вырвался рядом столб огня. Это майорова дочь негодует, что не окучена картошка. Так на же, получай в ответ гасящий душ.

Случись такой пожар, и всё бы обошлось. Он бы набрался сил, чтобы уверенно поглядеть Любови Максимовне в глаза. Но не было пожара. Сгущались сумерки, и, сколько ни вглядывался Егор в окрестности, нигде не было видно сполохов огня.

Потолкав соседа ещё раз, Егор перелез через забор и направился к пожарному депо, к своим ребятам, поняв вдруг, как он соскучился по ним за отпуск, и через минуту окончательно сгустившаяся мгла поглотила его.

Тем временем Любовь Максимовна убралась в доме, вымыла полы и присела у открытого окна отдохнуть. По дому, отдувая занавески, гулял сквозняк, но и он не приносил прохлады. Мокрый пол, от которого недавно веяло влагой, быстро высох и нагрелся.

День продолжался, и работа продолжалась. Любовь Максимовна вспомнила, что ей ещё предстоит сделать до ночи. Ощипать петуха, приготовить на завтра, к приезду гостей, праздничный обед, замесить тесто, сладить начинку для пирогов и уже ближе к ночи начать их печь, чтобы они до утра сохранили тепло и свежую пышность.

Для начинки потребовались яйца, и она отправилась в курятник, ещё не зная, что часом раньше там побывал Егор. От нагретой крыши здесь было жарче, чем на улице, из щелей пробивались лучи, и воздух в курятнике казался сумеречно-золотистого цвета. Пока глаза не привыкли к темноте, она пошарила по углам на ощупь, и тут её ожидала первая за сегодняшний день неожиданность: все гнёзда оказались сиротливо пусты.

Любовь Максимовна ещё не ведала, что начавшиеся неприятности будут теперь преследовать её весь день. Что неприятности эти, словно сговорившись помешать встретить гостей, преподнесут ей и петух, и Егор, и даже соседский кот. И, не ведая ближайшего будущего, настроена она была миролюбиво, лишь укоризненно пожурила топтавшихся у ног курочек:
– Что же вы, голубушки, не расстарались? Что так оплошали к приезду внучки? Это, наверное, петушок вас слабо топчет. А где, кстати, у нас петя-петушок?

Вспомнив, что «пети-петушка» рядом быть не может, Егор к этому времени должен был его порешить, она направилась в огород проверить, как идут у мужа дела. Но, сколько ни вглядывалась поверх картофельных рядов, так и не заметила его блестевшей лысой головы. «Наверное, умаялся и отдыхает под яблоней», – решила она.

В следующий раз Любовь Максимовна вышла на улицу, чтобы одолжить у соседей яиц. Когда же появилась в третий, в голове у неё помутилось: у самого крыльца, закатив глаза на откинутой голове и вытянув лапы, весь вываленный в пыли, лежал бездыханный петух.

«Ну, это уже слишком, – ахнула она, – это, честное слово, какое-то вредительство».

Не оставалось сомнений, что придушить петуха мог только кот соседей Васильковых. Он уже был замечен в попытке охотиться на цыплят и, видно, теперь добрался до взрослой птицы. Тем более что сам он, огромный, чёрной с белым масти, сидел поблизости, на заборе, разделявшем дворы соседей.

Взгляд его жёлтых пронзительных глаз показался Любови Максимовне дерзким и вызывающим, как бы говорившим: «Ну-ка попробуй, достань меня». При этом он умывался, как после сытой кормёжки.

– Ах ты воровское отродье, – заругалась она. – Я тебе хвост-то повыдеру, шпалера. Я с тебя шкуру спущу.

Кот внимательно поглядел на Любовь Максимовну, решая, чего от неё можно ожидать. Он давно жил с убеждением, что людские поступки непостижимы и нет смысла их даже разгадывать. Ещё с утра, устроившись поудобнее на изгороди, он видел, как во дворе появился шатавшийся петух. Петух волочил по земле обвисшие крылья, оставляя два неровных следа. В горле у него что-то клокотало, словно он собирался запеть, а потом упал и затих. Обратил он внимание и на беспокойно суетившихся курочек, но никак не связал эти события с собой. Но не удивился, и когда вышедшая на крыльцо чужая хозяйка заругала не петуха, а весь свой гнев обратила на кота.

– Паразит плешивый (врёт), мурло неумытое (врёт), блохастое чучело (опять врёт), – продолжала ругаться Любовь Максимовна. – Дай только добраться, ты у меня живым не уйдёшь. Такого петуха, такого петуха загубил!

Замолчав, Любовь Максимовна огляделась в поисках ощутимого предмета, но успевший подмести двор муж – а это единственное, что он сделал из её указаний, – не оставил даже щепки. Схватив подвернувшееся под руку полено (в запальчивости не заметила, что дрова не сложены), она с натугой метнула его в кота.

Белея расколотым боком, полено ударилось о забор и, отскочив, чуть было не зашибло гулявшую поблизости курочку. А кот бросился под собственное крыльцо и там, в безопасности, продолжал вылизываться, равнодушно слушая, как на той стороне ругалась и плакалась Любовь Максимовна, которая в конце концов, взяв петуха за ноги, отнесла в чулан и бросила в детскую ванночку.

Вечером, когда Егор сидел со своими ребятами в пожарке, а Васильков спал под яблоней, Любовь Максимовна протопила печь, начинила пироги. Заглянув в освещённое угасавшими угольками горячее печное нутро, посадила туда первый пирог.
Занятая весь день делами, она как-то совсем забыла думать о муже и лишь теперь удивилась, что его нет дома. Встревоженная, вышла во двор, и душная безветренная ночь окружила её. И тут же, усиливая тревогу, вспыхнул и осветил верхушки деревьев безмолвный отблеск далёкой грозы.

Путаясь в грядках, она направилась к дальнему краю огорода, где любил отдыхать под яблоней муж. Было темно, как в погребе. Но небо вновь осветилось призрачным светом, и, как ни коротка была вспышка, она успела увидеть яблоню и лежавшее под ней тело.

– Егор, – потолкала она лежавшего, – ты что, выпил? А ну, вставай, проклятый. – Она подхватила его под мышки и, продолжая ругать, потащила к дому.
– Погоди, паразит, вот расскажу завтра внучке про твои художества, змей подколодный. Пусть узнает, каков её дед на самом деле.

Уверенная, что тащит мужа, она проволокла его через сени, уложила в тёмном чулане рядом с детской ванночкой, где уже покоился петух, и вернулась обратно.

За первым пирогом с капустой в печь последовал рыбник, и очереди дожидались два сладких пирога с черничным и малиновым вареньем. В доме стояла такая тишина, что было слышно, как стучали на стене обычно не замечаемые часы-ходики и как хлопнула игрушечная дверца, выпустив прокуковавшую полночь кукушку.

Не успела кукушка отмерить время, следом за игрушечной хлопнула дверь настоящая, и на пороге объявился Егор. Был он почти трезв, и не верилось, что совсем недавно его бесчувственного затащили в чулан. Что-то загадочное было в этом мгновенном отрезвлении и даже в том, что он появился в полночный час, одновременно с приблизившейся грозой и первым ударом грома, отдалённо прокатившимся по небу. Словно именно грозовой удар соткал мужа из ничего и поставил посреди комнаты, а случись другой удар, он сразу пропадёт, взятый той же силой. Все слова, приготовленные для Егора, вылетели у Любови Максимовны из головы. К тому же она чувствовала за собой вину, что не углядела за петухом.

Егор, не задерживаясь, прошёл прямиком в спальню.

На этом и закончился для Егора Солдатова трудовой день. Не закончился он только для Любови Максимовны, которой надо было допекать пироги. Но и она в конце концов успокоилась.

Следующее утро снова занималось жарким, и первым его приближение почувствовал, как и положено, проснувшийся петух. Вековая сила, побеждающая любой сон, заставила его уловить начало восхода. Когда раскалённое дымящееся солнце повисло над горизонтом, он завозился, зацарапался на дне жестяной ванночки, вскочил на край и закукарекал на весь чулан. Звук его голоса, отражённый и усиленный жестью, прозвучал дребезжаще, но необычайно громко.

Следующим, но не от солнца, а от петушиного крика проснулся Васильков. В голове у него была мешанина из вчерашних событий, он силился вспомнить что-то важное, но ускользающее из памяти, и удивился, почему над ним не стоит и не ругается супруга. Или она уже ругалась?

Проснулся и Егор. Он единственный обрадовался петушиному крику. Проснулась и сама Любовь Максимовна. Скоро надо было идти на автовокзал встречать невестку с внучкой, приезжавших из Петербурга.

Начинался новый день, и ждали новые заботы. Как разобрались между собой Солдатов с майоровой дочерью, неизвестно. Известно только о петухе. Ничего ему, петуху, не сделалось. Каждое утро он по-прежнему взлетает на подоконник открытого окна спальни, горланит навстречу восходу и при этом никого не будит.

Внучка даже улыбается сквозь сон. Какие лёгкие ветры уносят её под облака, чтобы перед тем, как она откроет глаза, бережно, словно пушинку, положить на кровать? Какие ей в это время снятся сны, никто не узнает.

Так и петух не узнает, от какой лютой смерти спасли его приятели Солдатов и Васильков. И что жить ему теперь долго. По крайней мере, до будущего лета, когда снова приедет внучка и начнутся к её приезду всяческие приготовления. Но кто знает, какая история может произойти следующим летом.

Владимир КЛЕВЦОВ,
г. Псков
Фото: Depositphotos/PhotoXPress.ru

Опубликовано в №20, май 2018 года