Потом решил, что неплохо бы куда-нибудь съездить. И тут объявился коллега. Он летел с семьёй на Юг и предлагал мне свою дачу с тем, чтобы я там за всем присмотрел и не дал местным деревенским жителям порушить хозяйство.

Я согласился. Погода стояла волшебная, тропическая. Бесплатно и бесхлопотно в моё распоряжение свалилось несколько дней сельской тишины. Невинная пастораль. Давно уже я мечтал именно об этом. Слиться с природой, раствориться в ней, отдать всё лишнее и напитаться её неисчерпаемыми силами.

Коллега подробно описал мне дорогу, само строение и окружающий ландшафт. Дверь дачи он запирал на гвоздик.

Я записал все приметы, сказал: «Хорошо, можешь ни о чём не беспокоиться», – и уже через день, набив сумку необходимыми вещами, отправился в путешествие.

Ехать нужно было на пригородном автобусе до конечной. Я встал рано, чтобы не застать жару и чтобы меня не придавили толпы пенсионеров, но просчитался. Почти против воли меня внесло людской волной в нужный автобус и прижало к потной спине какой-то женщины спортивного вида с перехваченными резинкой пепельными волосами. Двери автобуса захлопнулись, и дальше он довольно долго шёл без остановок. Форточки на окнах были заклинены, люки в потолке не открывались. Пошевелиться невозможно, сдвинуться в сторону некуда. Так я и стоял, почти неприлично колеблясь вместе с женщиной в такт автобусной качке.

Мне показалось, это не вызывало у неё возражений. Пару раз она оборачивалась, чтобы искоса, словно бы невзначай взглянуть на меня. И вскоре наши колебания стали удивительно согласованными…

Как всякий дачный роман, и этот очень быстро закончился – женщина через несколько остановок вышла, напоследок тягуче и страстно одарив меня всем, что имелось у неё сзади.

Потихоньку-полегоньку, с кочки на кочку – добрались мы до места назначения. Номинально это был всё ещё город, но уклад жизни здесь соблюдался почти деревенский. В две стороны тянулась улица одноэтажных деревянных домов, пыльная дорога была не асфальтирована, покосившиеся гнилые заборы наводили уныние.

Коллега объяснил мне, что от остановки следует двигаться налево, в сторону высокого кирпичного дома с красной крышей. Довольно быстро я обнаружил похожий дом…

Навстречу мне по пыльной деревенской дороге ехала на небольшом велосипеде девочка лет четырнадцати-пятнадцати. На ней были линялые голубые шорты из грубо обрезанных широких джинсов, сандалии и лёгкая майка.

Девочка внимательно посмотрела на меня, проезжая мимо. Мой ответный взгляд был короток и нейтрален. Рыжая, курносая, веснушчатая. В общем, довольно миленькая. Рот широкий… Мы разминулись.

Приметы вроде сходились. Из пояснений коллеги я знал, что после того как кончится этот посёлок, нужно будет ещё пробираться километра полтора через перелесок.

Преодолев метров пятьсот, я вдруг понял, что не знаю, куда идти дальше. Верные приметы кончились.

Тут дорога пошла в гору. Это меня обрадовало, ибо соответствовало описанию. Правда, дорога теперь почему-то была покрыта растительностью. Сначала свежая зелёная травка, потом огромные зонтичные стрелы дуделя, борщевик и, наконец, густые ивовые побеги. И вдруг я упёрся в глухой деревянный забор.

Пришлось возвращаться. На спуске меня охватила усталость, навалилось чувство бессмысленности происходящего и вообще всего этого горячего летнего дня. Я успел уже пропотеть, натёр в паху. Солнце поднималось всё выше.

Ступил два шага в сторону, сразу надёжно затерявшись в кустах, и тяжело осел на какое-то трухлявое бревно. Снял ботинки, носки и так сидел некоторое время, пошевеливая спёкшимися пальцами ног. Поднял голову и посмотрел в небо. Там не было ничего, кроме широко растянутого, выгоревшего до бесцветности ситца. Победитель бросил на нас сверху старый пыльный флаг, и мы тонем и задыхаемся в его тяжёлых складках, без всякой надежды выпутаться.

У горизонта стоит маленькое лёгкое облачко, предвещающее на вечер перемену погоды. Да, так жарит – наверное, к грозе.

Я услышал с дороги приближавшуюся хриплую музыку, а потом голоса – мужской и детский.
– Пап, а мы когда уже придём?
– Скоро, сын. Потерпи немного.
– Я пить хочу.
– Вот придём – и напьёшься вволю. А сейчас воды у нас нет.

Родитель, видимо, крутил ручку настройки радио.
– Пап, смотри – забор.
– Вижу, сын. Куда же мы с тобой зашли? Куда-то не туда.

Скольжение по радиоволнам продолжалось. И тут на косогоре кнутом ударил Джеймс Ласт, его одинокий пастух погнал своих коров, а громкость приёмника сразу увеличилась до предела.

И я подумал: да, пусть не удалось быстро дойти к цели и неизвестно, удастся ли вообще дойти. Но я был, я был здесь. Торопиться смешно. Желать ускорения времени глупо. Время на самом деле есть один очень сильно растянутый момент существования. Дело, пожалуй, в том, что мир довольно равнодушен ко мне, да и ко всем вообще людям, но он равнодушен не зло.

Мне даже отчего-то хотелось заплакать.

Наконец флейты и трубы отстонали и принялись утирать свои слёзы очередным клочком гигиенической рекламы.
– Ну как, сын, понравилась тебе эта музыка?
– Ага, красивая. Пап, теперь мы пойдём нашу дачу искать?
– Конечно. А смотри, как здесь, на горке, хорошо. И видно далеко… Ну идём, идём. Не бойся, через пятнадцать минут будем дома.

Я почти физически почувствовал руку, властно вмешавшуюся в события. Выждал пару минут, натянул ботинки и осторожно вышел из кустов.

Возвращаться пришлось недолго, вскоре отец с сыном свернули направо возле малоприметной развилки. Добравшись туда, я опять увидел рыжую девочку на велосипеде. Она ехала мне навстречу. Снова она внимательно и как-то выжидающе осмотрела меня. И прямо передо мной повернула в ту же сторону, что и мои проводники.

Ну, вроде бы нашёл. Вот он, щитовой летний дом светло-зелёного цвета. Вот три его окна. Вот пристроенная терраса… Правда, мне показалось, что цвет дома скорее светло-синий.

Калитка была закрыта на вертушку. Всё верно. Я вошёл на участок.

К счастью, коллега не соврал, дверь дома охранялась лишь откидным гвоздиком. Я бросил сумку на пыльный красный диван и пошёл искать колодец.

Колодец был, ворот на нём действовал, и была цепь, а ведра на цепи не оказалось. Не оказалось его и в доме. Я побродил по комнате, посидел в кресле на веранде.
Вернулся к колодцу и опять бесцельно заглянул туда.

Дрожащее, живое зеркало глубоко в земле. Чёрное, яркое, как нефть. И оттуда снизу я гляжу – маленький, смутный – безмятежно опершись локтями на подоконник.

Придётся просить ведро у соседей.

На участке соседского дома было три человека. Мужик храпел под навесом в кресле-качалке. Его ноги в плетёных шлёпанцах торчали выше носа. Правая рука с синей наколкой свешивалась до полу и упиралась в доски веранды костяшками пальцев. Рядом стояла пивная бутылка.

Его, очевидно, жена – кудрявая, лет тридцати пяти, в чрезвычайно открытом купальнике – неумело ковырялась лопатой в грядке.

Третьей была девочка-велосипедистка. Она сидела на своём железном жеребёнке, одной ногой упираясь в крыльцо. Девочка первая заметила, что я подошёл к забору.
– Ма-ам! – хмуро протянула она.

И кивнула распрямившейся женщине в мою сторону. Женщина обернулась и ойкнула, проведя ладонями по своим голым ягодицам.
– Здравствуйте, – сказал я приветливо. – У вас ведро можно попросить на десять минут?
– Ведёрко? – переспросила женщина каким-то ласково-испуганным тоном и тут же метнулась к дому, но с полдороги вернулась и, просительно кивая в такт своим словам, предложила: – Вам водички достать, да? А может, вы пивка хотите?
– Н-не откажусь…
– Я сейчас!

Вот это дрессировка! Её муж был достоин восхищения.
– Васенька, вставай, к нам сосед приехал! – донеслось с веранды.

Но Васенька вставать и не подумал, даже глаз не открыл, он лишь поднял руку с пола и почесал нос, а потом опять вяло уронил конечность на прежнее место.

Женщина принесла мне почти до краёв наполненный высокий бокал.
– Давненько вас не было, – сказала она.

Что бы это ни значило, я кивнул головой и сделал хороший глоток.
– Будете сегодня ночевать?
– Скорее всего – да, – сказал я, отдышавшись. – А вы что же, в отпуске?
– Да, маемся тут уже почти две недели. Скучно… никого нет, одни старички… но Васенька говорит: погодка-то какая – грех в городе сидеть… Вот вы приехали – может, повеселее будет.

Оставайтесь, вечером костерок разведём, шашлычки… как вас?..
– Борис.
– А я Валентина, очень приятно. Можно просто Валя. Мужа моего Вася зовут, а дочка – Илона… А ваша семья где?
– Я один. И давно вы купили эту дачу?
– Дачку-то? А мы её не покупали. Арендуем.

Всё мне стало ясно.
– Валя, спасибо вам огромное. Просто спасли меня, правда. Это я вам как врач говорю. Но только всё равно хочу попросить ведро на пять минут. Вода нужна.
– Да, да.

Она забрала у меня пустой бокал и быстро пошла к дому.

Вода оказалась действительно замечательной на вкус. Я вымыл стаканы, наполнил две пластиковые бутылки. Кое-какой запас есть. Можно жить дальше.

Отдохнул часок с дороги. На старом диване спалось отлично. Потом опять мучил записную книжку. Пристала она ко мне, словно зараза. Наверное, ничего нет смешнее и печальнее человека, к старости впадающего в графоманию… И тут в окно ко мне постучали. Валентина.
– Можно?

Признаюсь, в тот момент я был меньше всего расположен принимать гостей, но куда же денешься… пиво пил, ведром пользовался.

Натянул простыню до пояса, поскольку спал голым.
– Да, войдите.

Она была всё в том же купальнике и босиком. О, дача отменяет многие условности!
– А я вам ещё пивка принесла.
– Вот спасибо! Вы извините, разморило меня сегодня с дороги…

Чувствовал я себя пошлым деревенским барином. Халата с кистями только не хватало.
– Да, конечно! Ведь сейчас самое жаркое время дня! Сиеста! Отдыхайте. Я тут просто посижу, ладно? Я совсем не буду мешать!
– Пожалуйста.

Валентина открыла пиво и подала мне бутылку, а потом опустила свои сочные ягодицы на пыльный стул.

Я стал медленно тянуть пиво и перелистывать книжку.
– Пустовато тут, – сказала Валентина. – Места много.
– Да, не люблю я комнаты загромождать.
– Я вот тоже у себя дома все хочу старую мебель выбросить, а жалко.

После этого мы помолчали несколько минут. У меня было занятие, и я, спокойно перелистывая книжку, ждал, когда Валентина откроет свои карты.
– Можно вас спросить? Борис, а где вы работаете?
– В поликлинике. Я врач.
– Значит, правда! Вот с соседом повезло. Вы говорили, что врач, но я думала – шутите… Знаете, у меня дочка себя очень странно ведёт. Не слушается. Слова говорит какие-то… ужасные.
– Вообще я не психолог. Но… сколько ей лет? Пятнадцать? Шестнадцать?
– Семнадцатый уже.
– Семнадцатый годок. Ясно. Ничего удивительного. Возраст такой. Это пройдёт. Надо только взять себя в руки, потерпеть… и не выпускать её из виду. Вот это очень важно – не выпускать из виду.
– Ну а если… уже?
– Что вы имеете в виду?
– Вдруг она беременна?

Я только руками развёл.
– Тут уж я вам не советчик. Решайте сами. Да с ней не забудьте об этом поговорить.
– В том-то и дело: с нами она говорить не хочет. Вот, может быть, вы…

Я решительно поставил бутылку с пивом на пол и подтянул колени к груди.
– Валя, я ведь совершенно случайный человек. Почему вы думаете, что она станет говорить со мной? И вообще – мало ли какой я врач. Может быть, я зубной врач?..

Валентина вскочила и быстро прошлась по комнате, взволнованно потряхивая кудряшками.
– Ну, всё равно вы в этом деле понимаете больше! Мне бы вот такую предварительную консультацию получить от умного человека. Поговорите с ней! Я должна знать, что мне делать. А уж я так отблагодарю!

Моё возбуждение при этих словах достигло высшей точки. Надо было срочно что-то делать. Рискнуть?..

Я сказал сквозь зубы:
– Валя… вы не могли бы мне помочь? Мне очень неловко…
Лишь секунду она смотрела на меня вопросительно, а потом подошла и опустилась на колени возле дивана, мазнув взглядом по окнам. Сунула руку под простыню. Так буднично, словно я попросил в долг сто рублей до получки, и она дала, не задумываясь. Правда, улыбалась слегка фальшиво, словно медсестра у койки больного старика…

Потом тщательно вытерла пальцы о простыню над моим животом, легко поднялась с колен и деловито спросила:
– Так я на вас рассчитываю?
– Да… конечно…

Теперь куда же денешься.

Разумеется, не было никакой измены Васеньке с её стороны. Я до Валентины и пальцем не дотронулся, всё произошло настолько быстро и естественно…

Но теперь получалось, что я взял на себя малоприятные обязательства, влез всё-таки в ненужный контакт. Впрочем, ладно, что тут особенного – поговорить с подростком.

Я остался один. Отдохну ещё немного и пойду ополоснусь. Видел тут неподалёку приличный ручей.

Около запруды купались дети, и в самом глубоком месте небольшого омута двенадцатилетний мальчик скрывался «с ручками». Я отошёл подальше, к самодельной плотине, через которую вода падала широким прозрачным полотном, и стал намыливаться. Потом лёг под прозрачный душ и полностью скрылся. Вот где было привольно! Отсюда никуда не хотелось уходить.

Дети очень скоро выбрались из воды и убежали куда-то по своим важным делам. Я повернулся на спину, лёг на мелководье, так что над водой оставалось лишь лицо, и задремал. В ушах ватой стоял лёгкий металлический звон воды, солнце не позволяло открыть глаза.

И какое-то время, не знаю, я так лежал, ничего не делая, а лишь спокойно пребывая в этом месте. Снилась мне быстрая и нелепая чертовщина, которая обычно и видится усталому человеку, задремавшему посреди дня.

Проснулся оттого, что привычный звук окружающего пространства изменился. Стряхнув оцепенение, я повернулся снова на живот.

Неподалёку по щиколотку в воде бродила рыжая Илона. На ней были всё те же майка и шорты. Своими длинными кузнечиковыми ногами она чертила на поверхности воды быстро исчезавшие круги и овалы. Водяные знаки. Она ещё и стопу вытягивала, и пальцем большим доставала уж не знаю как далеко. Будто писала кому-то капризное письмо с закидонами.

Я встал, плеснул в лицо несколько горстей воды и вскоре немного очнулся, опамятовался. Полуденный сон был тяжек и долго не хотел ослаблять своей хватки.

Илона дописала письмо и вышла на берег.
– Закурить не найдётся?

Голос густой, не детский и не женский.
– Что, здоровье бережёте?

Я растирал ноги полотенцем. Замёрз порядочно. Вода в ручье была не такая уж тёплая, да ещё и течение…

Начал собирать вещи в пакет. Илона стояла рядом. Она молчала, и лицо её выражало только презрение.
– Не знаешь, тут где-нибудь есть водоём поприличнее? – спросил я напоследок.
– Да есть озеро…
– Далеко?
– Нет. Только там вода холодная. Озеро-то бездонное. Слушай, а ты правда доктор? – спросила она меня уже в спину.
– И что дальше? – я чуть задержался.
– Я тест на беременность делала – там палочка такая… две полоски. Значит?..
– Да, значит, – хмуро сказал я через плечо.
– Блин! я же ещё ни с кем…

Я быстро прервал, не желая слушать:
– Тогда одно из двух: ветром надуло или случилось непорочное зачатие.
– Непорочное? И чё мне делать-то теперь?
– Да чё хочешь.

Я вернулся в дом, пообедал и стал собираться на озеро. Понял я, где это… за тем забором.

Озеро было небольшое, может, метров семьдесят в поперечнике, почти совсем круглое. Единственная тропинка вела через болото к маленькому деревянному мосточку, который просто лежал на воде. Когда я встал на него, он наполовину утоп.

Чахлые тростники под ветром нагибаются чутко – все разом, все вдруг, как толпа людей, внимающих своему вождю, что неистовствует на трибуне. По другую сторону открытой воды – вновь болото. И дальше только кусты, кусты и над ними сразу небо, ветер и больше уж нет ничего.

А вода в озере как темна!.. Мои босые ноги, на плоту по щиколотку ею скрытые, приобрели какой-то болезненно-желтоватый цвет. Но вода хоть и тёмная была, а прозрачная.

Тут я понял, что берегов у этого озера нет вообще, безбрежное оно, и глубина начиналась здесь прямо и отвесно. Я сел на плоту, чтобы привыкнуть к озеру и дать ему привыкнуть ко мне.

Поверхность воды рябится, хмурится под ветром. Да, место открытое, продуваемое. Холодно. И вода совсем не та, что в ручье. Я опустил ногу за край доски, болтанул ею там – лёд! Надо, надо осторожнее…

Быстро лёг на живот, оттолкнулся от досок руками и, словно крейсер из дока, вышел на оперативный простор. Старался не взбалтывать воду, не перемешивать её зря. Ведь мне тем же путём возвращаться.

Раздвигая шеей ветровую рябь, шёл над дырой в земле. Какая тут высота? Просто удивительно – летать теперь умею.

Добрался до середины, легко перевернулся на спину. Небо, нависая, придвигаясь всё ближе, хмурило перистые свои брови, в которых прятался единственный красный пьяный глаз.

Я отвернулся, задержав дыхание, опустил лицо в воду. Раскинул руки. Вода внизу прозрачная и тёмная. Надо мной солнечное сияние, подо мной тьма. Я на границе. Подо мной – ничего, надо мной – ничего. Висишь бесчувственно и не знаешь точно, сам-то ты есть ли, нет… А вдруг и правда эта древняя скважина ведёт куда-то в иные миры?..

Провисел так, наверное, с полминуты.

И тут это произошло.

Где-то там, в глубине, во тьме – зрак распахнулся! Зелёный, фосфорный, огромный зрачок вертикальный змеиный задрожал! И ко мне – ко мне быстро стал приближаться… моментально увеличиваясь в размерах! И плотная тёмная вода толкнула меня в живот!

Я закричал туда вниз, забыв обо всём, пузыри рванулись вдоль моего лица. Руки окаменели. Но только я опять этот зрак увидел, перестав кричать, как в моё тело влилась могучая пружина, каждую мышцу сделав стальной. И я полетел, словно полузабытый «Метеор» моего детства. На подводных крыльях шёл уверенно, мощно. Плавучий мостик не заметил. Только на берегу, в болоте, в какой-то травянистой тёплой луже, понял, что больше нет смысла плыть, а пора бежать ногами. Оглянулся и ещё увидеть успел, как там, на середине, вода вздыбилась тёмной сверкающей горой и опять улеглась. Только и осталось гладкое пятно посреди мёртвой озёрной ряби.

Это у меня было солнечное затмение! солнечное затмение, вот что это было такое!..

Какие-то ветки хлещут по лицу. Я двигаюсь быстро и уверенно. Думаю очень быстро. Тело пробивает кустарник, ноги не замечают кочек и коряг. Вот болотина кончилась, и я бегу по пыльной летней дороге. Миновал забор. Вот едет автомобиль, оттуда люди смотрят – люди, которые ничего в своей жизни не знают… как медленно они двигаются и думают!

Поворачиваю к «своей» даче. Красный глаз в небе пропал. Да и вокруг всё переменилось: тени бегут по земле, обгоняют меня, поднялся шум и треск, листья стонут, ветки ломаются, в грудь ударил сильный порыв ветра. Начал сечь тугой, словно под огромным давлением, дождь. Прикрываю глаза веками, руками, бегу уже из последних сил. Вот… последний поворот.

На размокшей земле меня заносит, продолжаю скользить уже по траве, спиной вперёд. Ослепительная молния совсем рядом! Ноги на что-то натыкаются, отрываюсь, лечу, словно прыгун, преодолевающий планку немыслимой высоты. Плыву долго. Падаю, затылком найдя в траве твёрдую, неподатливую вещь. Простое полено оказывается мгновенным выключателем моего сознания и всего, что вокруг. Но ещё успеваю услышать первый страшный раскат грома.

Гроза налетела жуткая. Валентина, углядевшая меня возле домика, рассказывала, что в первую минуту ей показалось, будто в меня попала молния.

Вместе с Василием они затащили меня к себе, нахлопали по щекам, сунули в нос нашатырь. Я долго не понимал, где нахожусь, что вообще происходит.
– Вася, налей ему водки, – приказала Валентина.

Я проглотил стакан жидкости, почти и не заметив, но это простейшее средство очень скоро начало действовать. Потянуло в сон, и мои добрые соседи, спасители мои, оставили меня, заботливо прикрыв простынкой. А я опять полетел. И где уж там летал пару-тройку часов, не ведаю.

Только вдруг подскочил на кровати, весь в поту, со встрёпанными волосами, колотящимся сердцем, – и один только вопрос выкрикнул в пространство:
– А где она? Девчонка где?!

Слава богу, соседи не слышали. Валя и Вася прибежали с грядок, захлопотали… вот удивительно, чего я им так сдался?.. За окном уже снова было солнце, но закатное, с улицы тянуло дымом костра и жареным мясом.

– Где Илона? – спросил я.
– Куда-то уехала. Любит на велике гонять. Хорошее дело – польза организму. А что с тобой вообще случилось-то? – спросил некстати Василий, но был уязвлён жениным локтём в бок. Видно, к ночи роли супругов начинали меняться, Лилит брала верх над Адамом.

Я с трудом вылез из дома, кутаясь в какую-то старую тряпку, уселся возле костра.

Посвежело. Отгремевшая гроза и дождь унесли нас своими обильными водами из середины лета обратно в конец весны. Но мне сейчас того и надо было – это лучше, чем июльская духота и пыль. Я чувствовал себя старым, больным, беспомощным. Отвратительно. Или дальше водку пить, или прекращать всё это как можно быстрее.

Ни в чём, ни в чём на свете нету смысла!..

Соседи готовили шашлык так целеустремлённо и трепетно, словно это же самое не случалось у них каждый вечер, а происходило впервые. Но к тому времени, когда мясо поспело, Васенька уже был бесчувствен и возлежал на кресле-качалке в любимой своей позе. Мы с Валентиной остались вдвоём. Девочка по-прежнему где-то каталась.

– Илоны долго нет, – сказал я, сидя на чурбачке возле костра: свергнутый император по-прежнему кутался в драную тогу и следил за пляской огня на углях.
– Вы ешьте, ешьте, – сказала Валентина, подкладывая мясо мне на тарелку. – Илона тут на танцы ездит в местную школу. Дискотека до одиннадцати.
– Вы не боитесь? Всё-таки скоро ночь…
– Нет, здесь хорошие мальчики, спокойные.

Против воли я представил себе, что происходит после дискотеки в ближайших к деревенскому клубу кустах. Мальчики хорошие, спокойные…

Мотнул головой и стал сосредоточенно пережёвывать кусок мяса с кетчупом. Моё-то какое дело. О другом думать надо: завтра пораньше убраться отсюда, чтоб никто не заметил.

Я снова вспомнил о звере, живущем в бездонном озере. Да, ведь теперь я должен довести этот факт до сведения общественности… позвать сюда учёных: уфологов, парапсихологов… телевидение. Никто, конечно, не поверит, станут смотреть на меня, как на ещё одного идиота… Радужная перспектива, всю жизнь мечтал. Виденное мною собственными глазами – никого не убедит. Нужны факты, доказательства, фотографии, а лучше образцы чешуи…

Ну что, остаётся только сгонять на озеро. На вечернюю рыбалку. Пинцетик взять, пробирочку… фонарь у меня имеется, не зря же запасался. Авось удастся наскрести по берегам да на плоту какой-нибудь вонючей слизи. И быстренько её в лабораторию…
– Давайте, Боря, выпьем на брудершафт!

Тут только я заметил, что уже стемнело, а Валентина всё ещё не одета – как была днём в этом своём почти отсутствующем купальнике, так и сейчас. Наклонилась плеснуть водки мне в стакан: груди качнулись заманчиво, выпукло в мерцающем свете костра; каждая – словно язык приличного колокола, в который звонить и звонить. Интересно, Васенька что же, каждый вечер без чувств?.. Экое тело пропадает зазря!

Мы переплелись локтями, выпили, поцеловались влажно. Мне виден был только её правый глаз, блестевший жарко и пьяновато. Поцелуй перешёл стадию дружеской невинности, начался откровенный засос. И зрачок Валентины подёрнулся лёгкой сизой дымкой: катаракта страсти в начальной стадии.
– Ты, – сказал я ей.
– Ты, – сказала мне она. Оглянулась на веранду, откуда доносился мощный храп Василия. – Хочешь ещё?

Не составило абсолютно никакого труда догадаться, о чём она говорит. Я по-хозяйски запустил руку в её лифчик.