– Однажды вы сказали, что когда молод, требуешь сатисфакции – славы и популярности. А что сейчас для вас важнее?
– Славы никогда не хватает, как денег, её надо постоянно подпитывать. Но пришли другие времена, появились новые имена. Кино – искусство молодых, и найти роль для семидесятилетнего актёра сложно. Я к этому спокойно отношусь, хотя сатисфакция должна быть обязательно. И не только в работе, но и в любви. Хочется влюбляться, родить девочку, мальчика! Послушают меня и скажут – сумасшедший. Один журналист на мой вопрос, какое я на него произвожу впечатление, так и сказал мне: «Больной».

– Валерий Сергеевич, вы один из немногих актёров своего поколения, кому удалось остаться востребованным в современном кино. Вы по-прежнему много снимаетесь, в том числе у таких режиссёров, как Тимур Бекмамбетов, который приглашает вас практически во все свои картины. В чём секрет?
– В какой-то момент я почувствовал перелом между «старым» и «новым». Были популярность, известность, работа – и вдруг всё рухнуло, словно железный занавес опустился между той эпохой и этой. Однако мне претят разговоры и жалобы на нынешнее время, мол, тогда было лучше. Как писал Экклезиаст: «Не говори: отчего это прежние времена были лучше? Не от мудрости говоришь это». У меня растут дети, внуки, и какое им дело до того, каким я был. Им сейчас жить и радоваться. Поэтому я никогда не задумывался над тем, как мне вписаться в новое время, я всегда думал о другом – как мне выжить? И никогда не брезговал никакой работой.
Помню, как сидел у выхода из метро и продавал свои книги, люди пробегали мимо, удивлённо оглядывались. Однако ни одной книжки так и не продал, вернулся домой с позором. Помню, как спускался в метро, брал гитару и пел, а прохожие кидали мне деньги. Помню, как позвонила Нонна Мордюкова: «Поедешь работать за синенькие?» – «А что это?» – «Да цыплята битые. Тебе ещё картошки дадут. А то наши баре отказались, Ширвиндт с Державиным». И я поехал, отработал концерт, отпел, получил тридцать «синеньких», немного картошки и полбагажника костей, из которых жена нам с сыном Серёжей долго варила щи.

– Вот, оказывается, чем спасались в те годы народные артисты!
– Меня всегда выручало чувство юмора и ответственность за профессию, которую я уважаю, – за сорок семь лет работы в Театре на Таганке мне ни разу не перешили брюки! Во всех домах, где меня принимают, у меня есть весы, на которые встаю утром и вечером: если они показывают шестьдесят четыре килограмма триста граммов – всё, надо сбрасывать вес. Да, это мои заморочки, но они стали привычкой! И за это я себя уважаю. Потом, мне всегда везло – повезло и тогда, когда Тимур Бекмамбетов пригласил на роль в «Ночном дозоре». А вписался я или нет в эпоху – судить зрителю.
Сегодня предложений в кино нет. Но вот недавно был на Алтае, в Барнауле. Выезжаешь из аэропорта на центральную улицу города – видишь перед собой красоту и не сразу даже понимаешь, что это такое, – какой-то Парфенон! А это строится мой театр, и я в нём – художественный руководитель. И хотя в театре много чего ещё нужно сделать, я счастлив и думаю: «Ну, Валерий Сергеевич, почему тебе, гад, не шестьдесят лет, а семьдесят?»



– Вы рассказали о сложных временах и о том, что не брезговали никакой работой. При этом вы не снялись ни в одном дешёвом сериале, чем, к сожалению, не могут похвастать некоторые ваши коллеги по той же «Таганке».
– А это чистая случайность. Я считаю, что если у артиста нет работы, её надо найти. А она, может, и не всегда приглядная. Замечательный русский артист Миша Кононов, когда начались трудные времена, уехал в деревню, стал сажать капусту, а потом её продавать. Зачем? Подожди ты какое-то время! Ему предложили роль Хали-Гали в сериале «Участок», он прочитал и отбросил: «Я снимался у Тарковского, в этом говне играть не буду!» Да, ты снимался у Тарковского, это замечательно, никто эту золотую страницу из твоего прошлого не вырвет, но есть же профессия, за которую можно получить деньги! Не продавай капусту, а попытайся сделать из этой роли что-то симпатичное, это же в твоих руках.
Не всегда дают играть Хлестакова, но нельзя переставать работать. Вот предложили мне сыграть Гитлера. Я ещё удивился: после Моцарта – Гитлера? Только у режиссёра одно условие – играть на немецком языке. Решил отказаться и назвал такую сумму гонорара, чтобы точно сказали: «Нет, Золотухин слишком уж дорогой артист». Но продюсеры согласились. Два месяца учил язык, пришёл на съёмки, сыграл. Режиссёр говорит: «Гениально! А можете повторить?» – «Конечно!» Я тогда получил такое актёрское удовольствие от своей победы и куража. Мне всегда хочется ставить рекорды, сражаться – без этого просто скиснешь.
Так что я не поеду сажать капусту. Выйду продавать свои книги, буду храм строить, театр создавать, писать дневники.

– Такая работоспособность – она у вас от родителей?
– Каждый день с благодарностью вспоминаю отца и мать, это они наградили меня таким характером. И дедушку Федосея Харитоновича поминаю добрым словом, я его не застал, но знаю по маминым рассказам. Мои предки были староверами, однажды в их селе умер татарин, но никто не мог войти в его дом, чтобы не оскверниться иноверием. А дед вошёл, снял этого бедолагу с печи, обмыл, завернул в чистое, сколотил гроб и похоронил. Всё село смотрело, как он тащит на себе татарина. А потом говорили: а Федосей-то не побрезговал! И вспоминали его добрым словом. Хочется, чтобы такие наследственные качества были в тебе, твоих детях, внуках.
Есть у меня ещё одно правило: я в театре никогда и ни о чём не просил, ни о каких ролях. Как-то Любимов начал меня пытать, кого я хочу сыграть в «Борисе Годунове». Но я отвечал: «Сделаете распределение, вывесите приказ, я прочитаю и…» – «Откажешься! Ты же, Кузькин, такой…» (Фёдор Кузькин – роль В.С. Золотухина в спектакле Театра на Таганке «Живой». – Ред.) – «Когда я отказывался?» Через некоторое время вывешивают распределение, читаю: Годунов – Губенко, Самозванец – Филатов, Пимен – Золотухин. Хм, Пимен так Пимен. Стали репетировать, а я параллельно работал в нашем же театре с Иосифом Райхельгаузом. Пимен появляется только в начале пьесы, я прочитывал свой текст и уходил репетировать «к евреям». Так прошёл месяц, и тут вызывает меня Любимов: «Кузькин, почитай Самозванца» – «О! Вот сейчас вы сами исправили своё распределение!» Конечно, я с самого начала хотел играть Самозванца, но чтобы просить? Никогда!
Я вообще боюсь желать чего-то столь сильно, что это становится навязчивой идеей. Вот Володя Высоцкий хотел сыграть Гамлета, а я ему говорил: «Ты с ума сошёл! А если не сыграешь?» Я по натуре трус и хочу делить ответственность с кем-то другим, поэтому никогда ничего не прошу, ведь вроде как режиссёр должен сам чувствовать и знать. А Володя просил.

– Если отмотать жизнь назад, вспоминая самые важные события, встречи с людьми, повлиявшими на вас, что бы вы поставили на первое место?
– Свою встречу с клоуном Московского цирка. В наше село Быстрый Исток приехала цирковая бригада, и её руководитель Алексей Полозов пригласил меня подыграть актёрам в одном из этюдов, то есть быть подсадным. Видимо, моё выступление впечатлило Полозова, потому что после спектакля он сказал: «Молодой человек, вы сделаете преступление, если не станете драматическим артистом». Мало того, он пошёл в сельсовет договариваться о том, чтобы мне после окончания школы выдали диплом и паспорт, ведь в то время мы были почти крепостными, прикреплены к месту, и документы на руки нам не давали. «Отдайте мальчика, – говорил он, – отправьте его в Москву, он способный». Обо всём договорившись, оставил свой московский адрес и уехал. Этим поступком он перевернул мою жизнь.

– А друзей у вас много?
– Ни одного. Дружба – это прерогатива молодости, а взрослые олени проводят свою жизнь в одиночестве. Когда-то я думал на эту тему и решил, что, возможно, не был награждён даром дружбы. А мне так удобнее – нет ответственности. Если же хочется поделиться сокровенным, раскрываю тетрадь. Моя дневниковая жизнь – серьёзное занятие: всё время думаешь, пишешь, отвечаешь, разговариваешь и этим удовлетворяешься.

– Как раз в ваших опубликованных дневниках есть запись от 3 мая 1959 года: «Ходил в ВТО на вечер. Был концерт. Танцевал немного. Чувствовал себя скованно. Трёх девушек приглашал, ни одна не пошла». Валерий Сергеевич, а когда вы, наконец, почувствовали успех у женщин?
– У меня никогда не было комплекса, что я чего-то или кого-то не могу добиться. Всегда знал, что если захочу, то напишу «Войну и мир», или, если захочу, она будет моей. Я верю в свои безграничные возможности, ведь добился же недосягаемой Нины Шацкой, одной из красивейших актрис своего времени. Но при всей уверенности я всегда понимал, что ничего просто так не даётся, а значит, надо работать над собой, надо есть орехи и мёд, надо вес сохранять. На Бога надейся, а сам не плошай… (Смеётся.)
Я взял себе на вооружение слова Кеннеди: «Секс мне нужен ежедневно, иначе у меня просто болит голова». На самом деле любовь – огромная составляющая твоего существа, творчества. Само осознание того, что ты не опозоришься в семьдесят лет, бодрит. Я вот думаю, из-за чего застрелился Хемингуэй? Безусловно, тут множество составляющих, но было и ощущение, когда… скоро всё. И зачем тогда жить? Он же жил и писал ради этого! Конечно, надо понимать, что процесс угасания естественен, но так хочется, чтобы голова не болела!

– Однажды я стала свидетельницей довольно пикантной ситуации с вашим участием. На празднование вашего шестидесятипятилетия в Театре на Таганке пришли и ваша законная жена Тамара, и гражданская жена Ирина Линдт. Вы взяли под правую руку Тамару, а под левую Ирину и втроём улыбаясь позировали фотографу. До сих пор задаюсь вопросом: как вам удаётся не то что жить на две семьи, но и чтобы эти две семьи не враждовали друг с другом?
– Я как-то пошутил, что у меня при православной государственности мусульманский вектор. Хотя мои православные дядьки и осуждают меня за это, могу возразить им тем, что все мои дети рождены в любви. Несколько лет назад в телепрограмму «Без комплексов» позвали мою жену Тамару. Вообще-то она никуда не ходит, но тут согласилась. Все с нетерпением ждали, что она начнёт рассказывать, какой я такой-сякой, разэтакий, и задали ей вопрос: «А ведь ваш муж вам изменяет?» – «Да». – «А вы?» – «И я ему изменяю». И всё, разговор закончился, больше говорить было не о чем.
К чему это я рассказал? Не все женщины, с которыми связывала и связывает меня судьба, шли на то, чтобы жить такой жизнью. Но Ирина и Тамара – умницы, мне удалось с ними договориться, хотя каждая из них, конечно, переживает. И я не могу оставить Тамару, есть вещи определённого характера, нас связывающие, но не могу отказаться от Ирины, которая говорит: «Я тебя люблю, а всё остальное меня не интересует». Хотя понимаю, как ей больно, как она переживает эту ситуацию. Говорю Тамаре: «Ванька пойдёт в эту школу», а она отвечает: «А к нам домой пусть приходит и делает уроки за Серёжиным столом». Ирка, конечно, на это не пойдёт, но можно попробовать договориться.

– Да вы мастер переговорного жанра!
– (Смеётся.) С первой женой Ниной Шацкой мы не разговаривали лет двадцать, хотя и живём рядом. Я пытался наладить контакт, в своё время звонил её мужу Леониду Филатову, но он не шёл на мирный диалог. А пару лет назад я сказал нашему с ней сыну Денису: «Всё, надоело! Придумай что-нибудь». И Денис взял это на контроль. В один из дней его жена, моя невестка то есть, позвонила Тамаре и сказала: «Нина Сергеевна Шацкая хотела бы встретить вместе с вами Новый год». «Ну, – ответила она, – давайте!» Потом позвонила Нине: «Тамара Владимировна Золотухина хочет встретить с вами Новый год», и тоже получила согласие. Это было такое чудо! Нинка наготовила еды, собрались внуки. Мы с Тамаркой вернулись домой только часов в девять утра. И этот Новый год тоже встретили вместе, во второй раз. Сидим, выпиваем, а я говорю: «Надо бы и Ирку к нам». Меня тут же прервали, мол, здесь только законные жёны. Ну ладно, думаю, всё равно добьюсь своего, деваться-то некуда.

– Вашему с Ириной сыну Ване семь лет, он пока не понимает всех сложностей отношений между его родителями. А когда подрастёт, как вы ему объясните эту ситуацию?
– Не знаю, пока не готов к этому. Крутятся в голове какие-то варианты, но откладываю на потом. Как сложится, так и сложится. Думаю, не произойдёт в Ваньке душевного перелома, сможем объяснить всё деликатно, мягко. Как это было и с Денисом, и с Серёжей…

– Вы признавались, что испытывали трудности в воспитании старших сыновей, поскольку у вас не было такого опыта – ваш отец больше интересовался историей партработников, нежели вашей. К рождению Вани наверняка опыт накопился. Научились быть хорошим отцом?
– Думаю, я до сих пор плохой отец. Но горжусь тем, что меня никто не воспитывал, да и я никого не воспитываю, если только собственным примером. Ванька же на меня смотрит, как я работаю, пишу, это же откладывается. В моём понимании это и есть воспитание. Вот засело у него в голове, что станет артистом. Он уже в Театре Луны с Иркой играет. «Папа, а ты записал, – спрашивает, – что и у старшего Золотухина спектакль в Москве, и у младшего Золотухина?» Куда деваться? Пошёл Ваня пробоваться в кино, режиссёр его спрашивает: «Можешь быть хитрым?» – «Могу». – «Обмани меня». – «Как называется самолёт, на котором Гагарин летал в космос?» – «Ракета». – «Ракета? Твой папа – начальник туалета». – «А ещё?» – «Скажи «подвал». – «Подвал». – «Тебя урод поцеловал». Вот так прошли наши пробы, после которых сын мне по секрету сообщил: «Папа, я ему не стал самые прикольные штуки говорить». А после Ванька слышит разговор режиссёра с продюсером. Первому он нравится на роль мальчика, а второй говорит, что ещё маленький, герою-то девять лет! Тогда сын вмешивается: «Зато я артист хороший!» В общем, утвердили его.

– А меняются ли отцовские чувства с возрастом? Ведь в третий раз вы стали отцом в шестьдесят три года.
– Перечитывал свои дневники: «В 1993 году были на гастролях в Японии, зашли в детский магазин. Актриса меня спрашивает: «Валерий Сергеевич, а вам сюда зачем, у вас же нет маленьких». «Ну, чем чёрт не шутит, может, появится ещё», – пошутил я. «Да поздно вам как-то…» А через десять лет родился Ванька. Конечно, когда в таком возрасте становишься отцом, испытываешь другие чувства. Кто-то сказал: «Мужики, рожайте после пятидесяти». Когда родился Денис, потом Серёжа, я был занят карьерой, всякими разными девушками, и прочая, прочая. Было не до детей, хотя их я так же любил, как и Ваньку. А вот еду недавно на машине и думаю: «А почему тебе, Валерий Сергеевич, что-то так хочется выпить? А потому что ты едешь сына записывать в школу! И радость тебя переполняет, потому что тебе семьдесят лет!» Вхожу в школу, а охранники говорят: «Пришли очередного внука записывать?» – «Нет, сына!» – «Сына?!» И я иду победителем. Записал его в школу, теперь же надо, чтобы он её окончил! А ещё лет через десять и женить.

– А как же ваша мечта – родить дочку и назвать её Олечкой? Ваши же слова: «Надо родить девку, она соединит моих парней любовью к младшей сестре, и назову её Ольгой».
– Конечно, и это тоже! Может, она уже осуществилась, только мы пока не знаем.