Правду говорят: ожидание смерти хуже самой смерти. Месяц до назначенной операции, две недели, пять дней… Нервничаю. Ночь перед госпитализацией. Аритмия. Распахнутые в ночной потолок глаза. Беззвучные слёзы. Ударная доза успокоительного. После этого утром не различаешь красок, не слышишь звуков, словно между тобой и окружающими выросла невидимая стена.

Обречённо иду по широким лестницам, по бесконечным коридорам. Все эти этажи и повороты, которые я никогда не запомню… И не смогу вернуться назад. А потом – чудо. Вошла в отделение, вдохнула, огляделась. Спокойные, мудрые глаза хирурга. Вдумчивые, очень интеллигентные глаза анестезиолога. Их голоса – негромкие, доброжелательные.

Мы как привыкли? Все кругом дёрганые, нервные, злые, вот сейчас пнут в спину или обманут. В Институте Отта такого нет. Например, медсёстры, здесь все разные по возрасту и комплекции, но все одинаково душевные.

После операции лежу в реанимации, сестричка приветствует меня:
– Доброе утро, как вы себя чувствуете?

А потом, уже вечером, слышу её мягкий голос, она рассказывает кому-то по телефону:
– Со мной сегодня две девочки ночуют.

«Девочки» – это не о её близких подружках, это о нас с соседкой по палате!

Только двинешь рукой – беспокоится:
– Вам что-нибудь нужно? Подушку подложить? Телефон дать?

И вот медсестра несёт мой мобильный, я могу услышать родной голос мужа.

В хирургическом отделении режут всех – и юных девушек, и зрелых дам, и бабушек. Каждый день операции, две, пять, семь. Каждый день каталки грохочут по коридору. Лёжа на кровати в больничной застиранной ночнушке, составляешь классификацию каталок. На одной техничка везёт свежее бельё. Другую толкает уборщица, гремит швабрами и вёдрами. Но главная каталка – та, что подъедет за тобой. Подкатывает к двери в палату.

– Металл снимите, пелёнку постелите. Ложитесь.

Теряешься из-за мелочей.

– А тапочки как?
– Я отнесу, – вскидывается Анечка с соседней кровати.

Порывисто обнимает меня, уже почти лежащую, говорит что-то в поддержку. Моя новая подружка, находившаяся рядом со мной в последнюю ночь перед операцией. Мы познакомились, чтобы мгновенно сблизиться и сразу расстаться – Аню сегодня выписывают.

Едем. Повороты, стены, слишком белый потолок. Неуютно, и что-то замирает внутри. А где-то кипит жизнь. Дочка пишет годовую контрольную. Сын скачет на завтрак в школьную столовку. Родные, скоро вернусь к вам! А сейчас наша конечная станция – четвёртая операционная.

По пути продолжаю думать о разнообразии каталок. Самая любимая – с едой, у неё сложный путь. Сначала, пустая, она проезжает весь бесконечный коридор, с грохотом загружается в старинный лифт. Я подглядела: еда готовится в недрах дородового отделения, ровно под нами. Потом каталка проделывает весь путь обратно, к закуточку между туалетом и перевязочной. Там наша душевная буфетчица колдует ещё минут пятнадцать. И наконец:
– Добрый вечер, мои хорошие! Ужинать будете? Шиповничек? Ложечку? А вам двоим нельзя сегодня, да. Завтра буду кормить моих зайчиков.

Наша палата на четверых. Есть ещё одно- и двухместные, платные, со своими душами-туалетами. Но по мне четыре кровати – в самый раз, а то с кем же словом перемолвиться?

Пока я находилась на операционном столе и в реанимации, мою первую подружку Анечку выписали. На её койку легла Юля, 27 лет, инженер. Когда меня вернули с того света на кресле-каталке, она успела лишь бодро представиться и тут же уехала в оперблок. Юлька – настоящая оптимистка. Я после операции лежала два дня, она встала уже часов через пять и самая первая из нашей палаты вышла погулять на улицу. И она же первая приняла душ и даже намочила швы. А потом вообще упорхнула из больницы – выходные же! Зашла только в понедельник за выпиской. Умеет же человек настроить себя на быстрое восстановление.

В среду на своей машине приехала красавица Лина. Спортивная фигурка, кудряшки по плечам, ей около сорока, но как прекрасно выглядит! Живёт в центре Питера и владеет коттеджем за городом. У неё есть любимый мужчина, подробности о нём мы узнали случайно. Когда Лину привезли после реанимации, она попросила телефон и заговорила по-испански! Оказывается, молодой человек живёт в Доминиканской Республике. Они планируют провести ЭКО, родить в Санкт-Петербурге, а потом уехать жить за океан. Лина смеётся:
– В результате ЭКО часто двойня бывает. Да пусть хоть тройня – в Доминикане много родни, всех воспитаем. Будем с детишками на пляж ходить, плавать. А какого чудесного цвета там море… Даже не ультрамариновое, прямо неоновое какое-то!

Лину так приятно слушать. Пусть у неё скорее родятся долгожданные двойняшки или тройняшки, пусть вырастут на морском берегу здоровыми и счастливыми, научившись плавать раньше, чем ходить. А пока мы лечимся и болтаем о своём, о девичьем.

На кровати у двери лежит студентка Настя. Золотые волосы до пояса, очень сосредоточенная, тихая, грустная, настоящая Настенька из русской сказки. Приехала – плакала. Перед операцией плакала. Выходя из наркоза, тоже плакала. У неё нет серьёзных проблем со здоровьем, самый лёгкий случай в нашей палате, но переживает больше всех. Наверное, потому, что по характеру тихая, всё держит глубоко в себе, даже ходит чуть слышно. Оказывается, Настенька учится на иконописца, говорит, ей очень нравится, хотя рисовать приходится не разгибая спины. Ей уже предлагали работу в Эрмитаже, вот какая она талантливая!

Сами видите, какие замечательные у меня были соседки по палате. Да и вообще больничная жизнь оказалась совсем не страшной. Ощущение, словно я не прошла через операцию, а отдохнула в элитном санатории!

Это, наверное, потому, что в Институте имени Отта чудесная атмосфера: много воздуха, света, высокие потолки, на некоторых дверях старинные таблички. Здание построено в 1797 году. По этим галереям ходили дореволюционные доктора, сёстры милосердия, дамы-благотворительницы. Здесь спасли много жизней. И сейчас тут работают люди, которые знают, что такое милосердие. Да и к тому же это мои родные пенаты, я здесь родилась.

Когда ложилась на операцию, подруга Лена прислала мне СМС: «Не волнуйся, ты в надёжных руках». И это абсолютная правда!