«Аргентина» переводится с испанского примерно как «Серебряндия» или «Серебрянка». Проще – «Серебряная». Уже в самом названии отражено здоровое раздолбайство этой прекрасной страны.

Испанцы думали, что найдут здесь серебро, и заранее жадно и стяжательски назвали это место Аргентиной. Серебра здесь, увы, не оказалось. Но менять название испанцам было лень. Так и прижилось – Аргентина.

В Аргентину я летел вместе с толпой безнадёжно печальных аргентинских болельщиков, возвращавшихся на свою как бы серебряную родину после позорного провала их сборной на Чемпионате мира по футболу в России. Месси не прокатил. Скорбь, боль, щемящая грусть… Плачь, толстяк Марадона, на трибуне «Лужников»!

Всё Домодедово и потом весь самолёт были в неутешных полосатых бело-голубых майках. Попадались и жёлто-зелёные бразильцы, тоже не очень весёлые. Нам с ними было по пути – в Буэнос-Айрес самолёт летел через Рио.

Забегая вперёд. Вся моя история с Аргентиной получила странную зеркальную композицию. Обратно из Буэнос-Айреса наша российская делегация летела в день финала Хорватия – Франция. Естественно, в самолёте работали телики. Весь самолёт был аргентинский и дружно болел за хорватов, потому что Франция на Чемпионате обидела Аргентину. Наша делегация (четыре человека) не менее дружно болела за французов, потому что Россию обидела Хорватия. И когда победила Франция, весь аргентинский самолёт был в скорби (как тогда в Домодедове), а мы радостно смотрели, как на Лужники обрушился ливень; как единственным сухим президентом оказался Путин под зонтиком, а все остальные были без зонтиков и мокрые; как ликовал Макрон, похожий на тощего сырого сеттера. А я с особенным чувством наблюдал, как хорватская президентша с умильной улыбкой (голова по-купечески чуть набок) методично несколько десятков раз наваливалась, я бы сказал, обрушивалась своим божественным кустодиевским бюстом на всех подряд подходивших к ней мужиков. И я пожалел в этот момент, что не футболист. Я всегда мечтал о таких женщинах, как хорватская президентша. А ведь никогда футболистом быть не хотел. Как говорили во времена моей юности: было у отца три сына, два умных, а третий – футболист. Согласен, неудачная шутка.

Аргентина – очень далеко. Если лететь с пересадкой в Европе, где-нибудь в Париже или Франкфурте, в общей сложности перелёт займёт часов четырнадцать-шестнадцать.

Но через Европу билеты кончились, и я летел через Дубай. С технической посадкой в Рио-де-Жанейро, где и высадились бразильцы. От Москвы до Дубая пять с половиной часов. Четыре часа в транзитной зоне Дубая. И потом – восемнадцать часов до Буэнос-Айреса. За восемнадцать часов твой мозг окончательно растворяется в копчике. Если бы во времена средневековой инквизиции существовали трансатлантические перелёты Москва – Дубай – Рио – Буэнос-Айрес, то они стали бы самой изощрённой пыткой.

Вообще, лететь в Буэнос-Айрес из Москвы через Дубай – это всё равно что ходить из спальни в сортир через Житомир. Посмотрите на карту.

Зато «Эмиратские авиалинии» кормят и поят пассажиров на убой. Мало того что тебе постоянно подносят провиант и выпивку, ты можешь в любой момент сам, волоча за собой перетруженный копчик, как свежесрубленную ёлку, подползти к кухням в хвостовой, носовой или центральной частях лайнера и что-нибудь в очередной раз сожрать и выпить.

Лайнер, кстати, двухэтажный. На втором этаже – бизнес-элита. А ты, пролетарий из экономкласса, – внизу.

Ладно, прилетели. Буэнос-Айрес. Грязноватый, но сойдёт: мы привыкшие. Шофёры водят машины примерно как в Махачкале. Но это тоже ничего. Культурный центр города – кладбище. Уже весело. Здесь шикарные надгробия в виде домов. Иногда – особняков. У них гробы не должны заходить ниже уровня земли. Глядишь в окошко – гроб. Или несколько.

Впервые в жизни я видел целый особняк-надгробие с работавшей печной трубой. Так и не понял, зачем труба. Чтоб скелеты, что ли, не мёрзли?

Вокруг кладбища – весёлые ресторанчики, бурные ярмарки.

Буэнос-Айрес занимает первое место в мире по количеству книжных магазинов на душу населения. Всего их тут 337. Это как раз ясно: Борхес, Кортасар и прочее. Страна литературная, читающая.

Самый большой книжный магазин располагается в театре. То есть огромный театр отдали под книжный магазин. Представьте себе для сравнения: приходите вы во МХАТ, а там вместо стульев – книжные развалы: в партере, бельэтаже…

И опять же всё символично. Весь театр – в книгах, а на сцене располагается ресторан. То есть книги стоят на полках и печально наблюдают, как люди жрут. Спектакль для книг. Пьеса называется «Общество потребления».

Буэнос-Айрес – столица собачьей толерантности. По Буэнос-Айресу ходят целые букеты собак. Здесь есть традиция: хозяева нескольких четвероногих совместно находят одного специального работника, который берёт в упряжку сразу десять-двенадцать собак и выгуливает их по городу, пока хозяева на работе. Эти «собачьи букеты» очень разнообразны, здесь могут гулять вместе, например, такса, дог и дворняжка. Или: чау-чау, болонка и борзая. В любом случае зрелище очень трогательное и поучительное.

В Буэнос-Айресе всё как в Америке, только в десять раз мельче по масштабу.

Улицы, например, – как в Нью-Йорке: строго перпендикулярные, не потеряешься.

И опять – потеха. Аргентинцы решили построить себе Белый дом. Как в Вашингтоне. Построили. В несколько раз меньше вашингтонского, но – один в один. Посмотрели-посмотрели – не то: уж слишком унизительно-подражательно. Взяли и выкрасили его бычьей кровью. Быков в Аргентине завались. А настоящую краску жалко. Бычья кровь выцвела на солнце и стала розовой. И теперь правительственное здание гордо именуется Розовый дом. Всё чисто по-аргентински.

Аргентинцы очень похожи на русских, и наоборот. У меня к этим ребятам особое отношение. Когда я окончил университет, то стал преподавать русский язык иностранцам. Мне дали группу латиносов, большинство – аргентинцы. Это были самые счастливые месяцы моей профессиональной деятельности. Ребята лёгкие, с юмором, вроде бы ничего и не учат, а в результате по-русски говорят отлично. Как мы с ними только не развлекались. Выучили, например, нашу студенческую версию знаменитой перуанской песни «Эль кондор паса». Хорошо известен вариант Визбора: «Возьму я и уеду далеко, вглубь себя, где мне легко…» Но у нас был вариант совсем другой:
Купи себе джинсовые трусы
И носи,
И носи…
Ты их носи-и-и,
Пускай они немного велики,
Широки,
Глубоки,
Ты их носи-и-и,
Носи…

По-моему, очень трогательно. Словом, аргентинцы твёрдо и навсегда засели у меня в подкорке. И вот проходит тридцать пять лет, и я – в Аргентине. Ну не чудо ли?

Приезжаем в отель, заселяемся. Ночь. После перелёта я, разумеется, очень устал, тут же засыпаю. И вдруг просыпаюсь от странного шума. Что такое? Оказывается, электрический чайник сам включился. От чего? Почему? Непонятно. Выключаю. Ложусь. Засыпаю. Опять шум: чайник включился. Сам. Чайник-ударник. Типа Стаханова. Ладно. Я выключил чайник из розетки и лёг спать. На следующий день подхожу к стойке.

Чайник по-испански – «тетера». Я уже тридцать пять лет не говорил по-испански, но тут вдруг почему-то очень много вспомнил. Мистика. Говорю:
– Моя тетера сама включается. Даже если я её не включаю. Странная какая-то тетера. Это же опасно.
– Это не опасно, амиго. Видишь (аргентинцы со всеми «на ты»), амиго, в нашем отеле даже самая простая тетера изо всех сил заботится о клиенте.
– Но…
– Не бойся, амиго. Пока ты будешь гулять по городу, я поговорю по-мужски с этой твоей заводной тетерой, и она перестанет включаться без твоего приказа, амиго.

И перестала. Видно, поговорили с моей тетерой по душам.

В Буэнос-Айресе я прожил пять дней. Один день, причём последний, – конференция. Четыре – гулянье по городу.

Откуда можно узнать об Аргентине? Из газет, радио, интернета, книг, телевизора. Но больше всего я узнал об Аргентине от таксистов.

Еду в Национальный музей искусств. Шофёр – толстенький такой говорун. Я, для затравки:
– Хорошая у вас страна…
– Да, неплохая. Но раньше, амиго, было намного лучше. Что самое лучшее в Аргентине?
– Что?
– Всё! (Смеётся.) Ты знаешь, что такое «чёрная земля»?
– Знаю. У нас в России это называется «чернозём».
– Чьернозьём… У нас в Аргентине знаешь, какой слой чёрной земли?
– Какой?
– Местами пятнадцать метров.
– Ого!
– Как у нас говорят: брось в землю зёрнышко – вырастет корова. Поэтому мы такие ленивые. У нас говорят: аргентинцы настолько устают в процессе рождения… ну, во время родов… что вынуждены потом отдыхать всю жизнь. (Смеётся.)
– Неплохо сказано.
– А если серьёзно, самое лучшее в Аргентине – это, конечно, говядина. Бразилия – это овощи и фрукты. Чили – это рыба, а Аргентина – это мясо, говядина.
– Да, говядина у вас очень вкусная.
– Если хочешь, амиго, сходи в знаменитую таверну напротив Конгресса. Только иди не один. Идите втроём. Или вчетвером. И берите одну порцию на всех…

Кстати, мы сходили. Очень толстый официант гневно возмутился, услышав просьбу дать нам одну порцию на четверых, и дал нам две порции. Но мы не смогли съесть даже одну.

– …и, может быть, даже и одну порцию вы не сможете съесть. Это зависит от настроения повара. Он может сделать порцию «муй гранде» (очень большую) или «но тан гранде» (не такую большую»)… Но всё сейчас стало совсем плохо в Аргентине. Раньше на одного аргентинца приходилось девять коров, а сейчас – только полкоровы.
– А почему?
– Пришла нехорошая кукуруза, от которой все становятся толстыми и у людей потом не рождаются дети.
– Генномодифицированная.
– Ну да. В общем, плохая кукуруза. Плохая кукуруза победила хороших коров в моей несчастной Аргентине. Бедная, бедная Аргентина! А как всё хорошо начиналось! Давным-давно испанцы привезли в Аргентину всего несколько коров. Коровы убежали прямо с корабля, когда он причалил, быстренько одичали и расплодились на чёрной земле. А что здесь ещё делать: ешь и плодись. Когда испанцы снова приплыли в Аргентину, они вдруг увидели, что здесь уже живут миллионы и миллионы коров. Говорят, они даже стали называть Аргентину не Аргентиной, а Страной коров. Сначала аргентинцы охотились на коров, как на этих… которые в США… бизонов…
– Да, бизонов.
– А потом поняли, что коров можно приручить. С тех пор Аргентина – мировая столица говядины! (Смеётся.)

Я тоже посмеялся. В музее искусств я увидел чудесную коллекцию. Как бы Ноев ковчег. Каждой твари по паре. Принцип такой: хотя бы по одной работе классика. Кандинский, Рубенс, Шагал, Караваджо, Гойя, Дали – есть всё, но по чуть-чуть. Очень интересно. Опять же неожиданность. Вход бесплатный, для всех и всегда. Как в книжный магаз-театр. Рюкзак даже не надо сдавать. Вешаешь его на грудь – и тебя пропускают. Потому что если рюкзак на спине, ты можешь непроизвольно снести какого-нибудь Родена.

Ещё одна неожиданность. В Буэнос-Айресе есть и Музей латиноамериканского искусства. От которого я ждал многого. Он оказался очень даже платный и со строгой сдачей рюкзаков. И там не оказалось ничего, кроме изображений, пардон, фекалий-гениталий. Очень жаль.

Ещё один разговор с таксистом. Задумчивым худяем. Типа Бурляева. Я еду в так называемую Ла-Боку, район Буэнос-Айреса, где родился Марадона, где находится главный аргентинский стадион и где появилось танго. Тут несколько туристических улочек. Вокруг – небезопасно. Ла-Бока – это низенькие домики, расписанные разными красками. Объяснение, как всегда, обычное. Какая краска была, такой и раскрасили. Жёлто-зелёно-сине-красные домики. Магазинчики.

Таксист:
– Ты из России, амиго?
– Да, а как ты определил, амиго?
– На нас, аргентинцев, похож. Такой же… расслабленный.
– Это точно.
– Вот ты едешь в Ла-Боку. А там появилось танго. А ты знаешь, как оно появилось?
– Как?
– А так. По-нашему, по-аргентинско-русски. Когда-то давно в Аргентине почти не было работы. В Буэнос-Айресе рабочие-грузчики часами стояли на причале в ожидании очередной разгрузки. Стояли, топтались. И, чтобы разогреться, играли в топтание ног. Мы потом так играли в школе.
– Мы тоже. Я – правый раз, ты – левый два. Или наоборот.
– Вот-вот. Мы тоже так играли. Вводили свои правила. Три раза левой, два – правой. А потом к скучающим грузчикам присоединились женщины, которые тоже ждали… ну… ты понимаешь…
– Я понимаю.
– Так вот и топтались наши аргентинцы и аргентинки в Ла-Боке… А потом приплыли европейцы, всё это аккуратно записали, положили на музыку. Снова приплыли сюда, показали. Тут наши братки («мучачос грандес») и показали этим европейцам, что почём. Слово за слово – и танго стало нашим.

Ла-Бока мне понравилась. Я купил там жене серьги из родохрозита, камня, который называют «кровью инков». Полудрагоценный камень. У меня в жизни всё всегда «полу»…

Может, во мне тоже течёт хотя бы наполовину «кровь инков».

Не буду излагать суть своей лекции на конференции в Буэнос-Айресе. Я сказал, причём по-испански, что влюблён в Аргентину, что люблю аргентинскую говядину, аргентинское танго, что я жрал на сцене бывшего театра стейк под молчаливое согласие книг Борхеса и Кортасара, что аргентинский футбол прекрасен, несмотря на неудачу-2018, что аргентинский чернозём – брат российскому чернозёму и что «Купи себе джинсовые трусы…» – лучшая песня в мире.

В качестве сувениров я купил все размеры маек с надписью «Месси» и раздарил их всем. Итого – десять штук. От нуля до XXXL. Потому что мир прекрасен и разнообразен: от зёрнышка до коровы.