Смежники подвели
03.10.2018 16:34
СмежникиЯ, конечно, очень уважаю Льва Николаевича Толстого, но его знаменитую замуту из «Анны Карениной», ставшую афоризмом, насчёт того, что, дескать, «все счастливые семьи похожи друг на друга», а, мол, «каждая несчастливая семья несчастлива по-своему», – решительно отвергаю.

Что-то тут перезамудрявил граф. Видно, накануне на кухне у Софьи Андреевны морковные котлеты подгорели. Или недожарились.

По-моему, всё обстоит как раз наоборот. Нет ничего однообразнее всяких там семейных ссор, размолвок и прочего. А уж так называемое выяснение отношений (свят! свят! свят!) – удивительно однообразная нудятина. Всё одно и то же – и в Тагиле, и в Палермо. Перекошенные морды, жестикуляция – как в фильмах про зомби-апокалипсис.

Для сравнения: сколько в мире придумано прекрасных танцев, где участвуют дяди и тёти, – и все феноменально разные. Скажем, гопак и танго, ламбада и котильон.

Ну что общего между гопаком и котильоном? Ничего. Но ведь все они в конечном счёте – про счастье, про любовь. Насколько же оно, это счастье, и насколько же она, эта любовь, разные на нашей планете!

А все несчастные драки в результате конфликтов – совершенно одинаковые. Скучно.

Ведь чтобы поладить – нужно бог знает сколько терпения, такта, юмора, наконец. А поругаться – нет ничего проще. Наорал – и в туалет курить. Или: наорала – и рыдать в ванную.

Я это всё говорю вот зачем.

Сколько я знаю счастливых, благополучных семей – у каждой свой способ не поссориться.

Например, есть такие люди: Аркаша и Ксюша Подмышкины.

Кстати, Аркаша Подмышкин – очень самокритичный человек. Он говорит так:
– Я, Аркадий Подмышкин, интроверт. И на что же похож я, Подмышкин Аркадий, спросите вы меня? Я, интроверт Аркадий Подмышкин, похож не на что иное, как на подмышку. Потому что нет на свете ничего более интровертного, чем подмышка. К тому же и я, Подмышкин Аркадий, и моя подмышка – мы всегда совместно не совсем бритые. Именно поэтому у меня, Аркадия Подмышкина, такая говорящая фамилия – Подмышкин.

Кстати говоря, Ксюша – наоборот, экстраверт. И её девичья фамилия – Носова. Тут уж делайте выводы сами.

Живут они вместе двадцать лет. И как только почувствуют, что набежало, так сказать, какое-то нехорошее облачко на их гармонию-идиллию, тут же многозначительно переглядываются и кто-нибудь из них говорит:
– Надо нам, Аркаш, пожрать…

Или:
– Пора бы нам пожрать, Ксюш…

И тут же они идут на кухню и начинают совместно что-нибудь готовить, активно обсуждая готовку.

– Морковку-то, Ксюш, пожарила?..
– Пожарила, Аркаш. А ты, Аркаш, мельче мясо-то режь…
– Да я, Ксюш, мелко режу.
– А, Аркаш, ещё мельче.
– Режу, режу. Так-то нормально, Ксюш?..
– Так-то нормально, Аркаш.
– А лук-то, Ксюш?..
– Пожарила, Аркаш. Неужто жареным-то луком не пахнет, Аркаш?..
– Да у меня нос-то заложен, Ксюш.
– Как заложен нос, Аркаш?! – в голосе Ксюши ужас.
– Натурально, Ксюш.
– Так что ж ты, сопля зелёная, ничего мне не сказал-то? А? Вредитель, интервент…
– Да я, Ксюш… Интроверт я, а не интервент.
– Ну-ка, закапывай капли-то, вонючка… Сейчас мы их, Аркаш, ликвидируем… Картошку-то всю почистил, Аркаш?
– Всю, Ксюш…

И так далее. Другие бы стали долго орать про «поломанную жизнь», «испорченные отношения» и прочие, блин, высокие материи.

Причём, заметьте, совершенно абстрактные и непонятные. Что такое «поломанная жизнь»? Что такое «испортить отношения»? Это такие же неясные вещи, как «модернизация» и «инновация». А здесь у Подмышкиных чистая конкретика: морковь, лук, мясо, картошка, сопли. Первые четыре вещи надо «жрать». Последние – ликвидировать. И никаких «поломанных жизней».

А потом Подмышкины самозабвенно едят и героически борются с соплями. В обстановке мира и согласия.

По-моему, очень мудро. Я преклоняюсь перед мудростью Подмышкина. Любовь – вещь конкретная.

Как говорит мой шестилетний сын, «я люблю маму больше, чем солнце, а папу – больше, чем колбасу». Я лично воспринимаю такую систему любви моего отпрыска как комплимент в свой адрес. И как величайшую мудрость, свойственную, как известно, детям и старикам-мудрецам.

Любовь – материя тонкая и мистическая. Но и, согласимся, более чем конкретная. «Я достану с небес солнце и все звёзды ради тебя, любимая!» – восклицает восточный поэт. Очень красиво. Прямо аж слезу вышибает.

А если честно: ни хрена ведь ты никаких звёзд и никакого солнца с небес не достанешь. Девушке, конечно, приятно. Она – и звёзды! Романтика. А потом он ей элементарной колбасы купить не сможет. Солнце и колбаса… Вот она, загадка любви.

Знаете, какой мой любимый певец? Кобзон? Нет. Шаляпин? Нет. Окуджава? Обратно нет. И уж точно не Басков.

Мой любимый певец – Кола Бельды. Это самый искренний и откровенный певец всех времён и народов. Я не шучу. Бельды форэва. Он в своей самой известной песне «Увезу тебя я в тундру…» сначала, если помните, медвежью шкуру бросает к ногам любимой, а потом уже дарит ей бескрайний Север. То есть и колбаса тут, и звёзды. Гениально. Обожаю Кола Бельды и авторов текстов его песен и музыки. Звёзд без колбасы не бывает. Просто колбаса – тоже не дело. Нужен, говоря по-умному, синтез колбасы и звёзд.

Способов избежать семейных сцен множество. Чета, например, Шаталиных, чуть что, идёт в парк с собакой. Их пса зовут Шницель. Порода неясна. В целом похож на бобра. Шницель – ещё тот миротворец. А к тому же кругом лес, птички, белочки. Работает на ура.

У семьи Бодрянко главные терапевты – Штирлиц с Мюллером. «Семнадцать мгновений весны» в случае назревающего разлада запускается с любого места – и начинается цитирование. Наперегонки и на опережение.

То есть надо быстро успеть процитировать реплику до того, как её произнесут Мюллер, Плейшнер, Штирлиц или закадровый Копелян. Если кто-нибудь хотя бы одним словом ошибся – нежный любовный щелбан. Тому, кто не успел процитировать первым, – щелбан. Щелбаны аккуратно подсчитываются. Кто больше получил щелбанов – идёт забирать Нюшку из детского сада, или пылесосит, или разбирает посудомойку. Это уж как решит победитель.

Особенно мне нравится способ, который используют в семье Козюлькиных. На их примере я убедился в очередной раз, что прошлое всегда терапийно. Или, говоря словами классика, «что пройдёт, то будет мило».

Витя и Арина Козюлькины, как и я, по образованию филологи. Словесники. В момент назревающего конфликта Арина и Витя переходят на канцелярский стиль советской эпохи. Причём нарочито корявый. Витя называет Арину Матвевной (хотя она Сергеевна), а Арина Витю – Пафнутичем (хотя он Александрович). Выглядит это примерно так:
– Ты, Матвевна, это… поперёк коллектива-то не устремляйся… Держись линии и курса. Или забыла, Матвевна, чья тут руководящая-то роль? Кто тут базис, а кто надстройка?
– А ты мне, Пафнутич, понимаешь, глаза-то не засть. Даром, что я беспартийная, а коллективность-то блюду. А вот ты, Пафнутич, откуда волюнтаризьма этого самого нам чуждого набрался? Весь борщ захарчевал и аж дитям не оставил. Где ж твоя партийная совесть? Безыдейный ты, Пафнутич, вот что я тебе скажу. Несознательный ты элемент.
– Вот она ты какая, наймитка заокеанская!.. Борщ приплела. Ты на чью мельницу воду-то льёшь? А кто мне носки третьи сутки не стирает? Уклонистка. Ты мне эти антипартийные блоки-то брось! Мы их живо пресечём. В корню. Чтоб калёным железом эту идейную незрелость выжечь.
– А с носками-то ты маху дал, Пафнутич. Вот оно как. Тут с носками-то всё чисто.
– Ага! Выходит дело, носки – отдельный недостаток. А так ударница ты, значит?
– С носками, Пафнутич, смежники подвели.
– Какие такие смежники?
– Так ты ж уже, Пафнутич, третьи сутки стиральную машину ремонтируешь. Всё «завтра» да «завтра». Саботажем тут, Пафнутич, попахивает. А то и вредительством.
– Ну и язва ты, баба!.. Я ж занят с утра до ночи. То райком, то горком, то слёт свинарок… Руками бы уже давно застирала. Аль брезгуешь? Надо бы твоё социальное происхождение разъяснить… Не из эксплуататорского ли ты класса.
– Ну хватил: рука-а-ами! Нам партия какие задачи ставит? Механизация. Технический прогресс. Внедрение всякое. Да чтоб я, гордая советская женщина, по старинке дедовскими способами… Эксплуататор ты, Пафнутич, подпевала ты кулацкий. Вот тебе имя. Вон глянь: кругом ремонтно-тракторные ста-а-анции, клу-у-бы колхозные в смысле полезного досуга, кружки кройки и шитья-а-а… Вся страна, понимаешь, устремляется в едином порыве… А ты – «рука-а-ами». Плетёшься ты, Пафнутич, в хвосте дальнейшего развития. Тебе бы только на слёт свинарок попасть. Аморальная ты личность. А происхождение моё, кстати будет выразить, самое пролетарское. Так и запомни.
– Да напряги ты свою инакомыслящую беспартийность, Матвевна: занят я! Занят!
– А я, значит, на печи лежу да серёжками буржуазными побрякиваю…
– Нет. Ты баба работящая. Среди колхозников – авторитет, это факт. И в обкоме на хорошем счету.
– Так и ты на хорошем, Пафнутич. Об тебе в заводской многотиражке даже писали. Мол, ударник, аморально устойчив. Чего ж ты затеял эту идеологическую диверсию?
– Я затеял?
– Ты, Пафнутич. А то кто же?

«Пафнутич» смущённо улыбается и произносит с кошачьими интонациями покойного Олега Табакова:
– Смежники подвели…

Это вообще одна из ключевых фраз в лексике семьи Козюлькиных. То есть причина ссоры не они, Козюлькины, а «смежники» какие-то неясные, злые. Чур их, смежников…

Витя идёт чинить стиральную машину. Арина вручную стирает носки Вити. А потом они вместе с детьми, Машей и Сашей, соответственно – шести и пяти лет, варят борщ.

Примерно как Аркаша и Ксюша Подмышкины.

Это один из лучших способов избежать семейных ссор – совместное приготовление борща. Или рагу. Или пельменей. Кому что нравится.

А любовь всегда права. Только иногда «смежники подводят».

Владимир ЕЛИСТРАТОВ
Фото: Depositphotos/PhotoXPress.ru

Опубликовано в №39, октябрь 2018 года