У него препротивный характер, вечно меня критикует: и непутёвая я, и неспортивная, и неаккуратная – и ещё тысяча прекрасных прилагательных с приставкой «не». Вечно всё ломаю, ничего не делаю по дому, пуговки не пришиваю, носки не штопаю. В общем, не жена, а какое-то недоразумение, свалившееся на голову моему супругу.

А ещё я никогда не прислушиваюсь к его дельным советам и в итоге попадаю в неприятные ситуации, из которых он, бедолага, устал меня вытаскивать. То за электричество не заплачу, то запасные лампочки не куплю, то машину разобью. Самое интересное, за разбитую машину он меня несильно ругал – радовался, что жива осталась. А вот из-за перегоревшей в туалете лампочки устроил образцово-показательный разнос.

И так целыми днями – бухтит и бухтит. А нет меня рядом – тоскует, не на кого ворчать, смысла в жизни никакого. Но если я рядом, у него глаза сияют и крылья вырастают за спиной. Поэтому жить без меня муж физически не может и таскает всюду за собой, как ридикюль или, как он говорит, чемодан без ручки.

А я – натура цельная, творческая, свободолюбивая, не переношу давления со стороны окружающих. И светил бы моему зануде яркий и запоминающийся развод, инициатором которого была бы я, если бы не… Понимаете, он – хороший. Сердобольный, ответственный, отзывчивый, жалостливый.

Ему жалко маленьких деток. Увидев на экране телевизора очередного заболевшего малыша, он со всех ног бежит перечислить деньги на счёт отчаявшихся родителей.

– Аня, посмотри! Бедненький, хорошенький такой. Давай эсэмэску отправим!

Ему жалко одиноких бабушек.

– Аня, я пойду, надо одной бабуське дрова к дому привезти. А то этот чёрт на «КамАЗе» скинул их за километр – таскай, бабка, как хочешь. А она стоит, бедолага, плачет. Маленькая такая, хорошая.

Ему жалко голодных брошенных собак.

– Анька, вчера в деревню ехал, смотрю, прямо на дороге пёсик лежит. Весь в клещах, тощий. Хорошенький такой. Возьмём к себе?

И так же жалко кошек.

– Такой котёночек хорошенький, спасу нет. Орёт как резаный. Подбросили, видно. Рыженький – к счастью. Пока у нас щенок маленький, может, подружатся?

Поэтому нашу семью знают все окрестные бабуси. Собаки, завидев нас, издалека улыбаются и машут хвостами, а три счастливо живут у нас дома, за компанию с рыжим котом.

Ещё мужу жалко птиц. Собираясь в деревню после работы, обязательно купит несколько килограммов семечек, потому что птичья мелюзга пропадает в морозы от голода. У нас на всём участке развешаны кормушки. И синицы, увидев знакомую камуфляжную куртку, со всей округи слетаются к нашему дому. Дошло до того, что огромная птичья стая сопровождает мужа всюду, куда бы он ни направлялся, и со стороны это выглядит жутковато. Идёт себе человек, а синицы следуют за ним, перепархивая с дерева на дерево, как в фильме Хичкока.

Сойки, по своей природе существа недоверчивые, скрытные, каждое утро сидят на заборе и заглядывают в окошко. Мы торопливо завтракаем, потому что невозможно наслаждаться вкусной едой, когда тебе буквально смотрят в рот. Муж прыгает в валенки и бежит кормить нахлебников. Птицы к нему привыкли, летают прямо над головой, клюют с ладони. А мой супруг стоит, улыбается во все тридцать два зуба – как же, такие хорошенькие птичечки, спасу нет.

Ему жалко бабочек, пчёлок, мух, шмелей. Видели бы вы, как здоровый, весом под центнер, мужик носится по всей веранде, спасая насекомую мелочь, случайно залетевшую в помещение. Видите ли, не может он спокойно смотреть, как несчастная бабочка ломает красивые крылышки о стекло, пытаясь выбраться из плена. Хорошенькая ведь, кто бы спорил.

Охотников муж не любит. Когда те вереницей проезжают через деревню на своих «Буранах», говорит с тоской:
– Смотри, Ань, покатили. Бедные лоси! Ведь убьют их ни за что. Просто так, потешиться. Понимаю, когда семью надо кормить, слова не скажу. А ведь эти для развлекухи убивают!

А ещё помню, по молодости любила отправляться с ним в дальние рейсы. Сидишь в кабине большегрузного автомобиля, на улице мороз минус тридцать, а внутри тепло, музыка играет, любимый рядом – что ещё для счастья надо? Тогда, в конце девяностых, на дороге можно было увидеть одинокие голосующие фигурки насквозь продрогших девушек в капроновых чулочках. Могло показаться, что это ледяные статуи, если бы не слабые движения рук, пытавшихся остановить фуры, с рёвом пролетающие мимо.

– Смотри, Ань, бедняги, околеют ведь совсем. Вон уже и колготки к коленкам примёрзли. Эх вы, дурынды! И зачем так свою жизнь губите, ведь хорошенькие такие, заразы.

Уж не знаю, подвозил ли мой суженый замёрзших девчонок, он об этом тактично помалкивает.

Наверное, он и со мной из жалости связался. Я ведь всё помню. В тот день было очень холодно, ветер вырывал из рук прохожих зонты. Небо на что-то разозлилось и обрушило на город огромный ушат ледяной воды вперемешку со снегом.

Я стояла на открытой автобусной остановке и пыталась хотя бы как-нибудь спрятаться от стихии. Ноги в лёгких сапожках промокли, коротенькая юбочка не прикрывала коленок, волосы слиплись сосульками, нос щипало от холода. Я проклинала всё на свете, а особенно – ленивый автобус, который не торопился приехать и забрать меня отсюда.

И вдруг рядом остановилась белая «девятка», улыбчивый парень пригласил в салон. И я, наплевав на все меры предосторожности, которые в 90-е годы необходимо было соблюдать каждой девушке, плюхнулась на пассажирское место рядом с водителем. Видимо, паренёк оценил красоту девичьих коленок и, подвезя меня к зданию магазина, где я работала, попросил номер телефона.

И потом пришёл ко мне на работу с цветами. А на день рождения подарил утюг. Просто, находясь у меня в гостях, обратил внимание, что старый пришёл в полную негодность – толком не гладил и бил током. Жалко ему меня стало, такая ведь хорошенькая.