Сейчас сын проходит практику в гематологическом отделении краевой больницы. Оно занимает два этажа: на седьмом лежат больные с хроническим лейкозом, на девятом – с острым.

Влад проходит практику на девятом этаже. Рассказывал, что лежит очень много «тяжёлых» пациентов, которым делают химиотерапию. И вот недавно по собственной инициативе напросился на ночное дежурство, захотел, так сказать, пороха понюхать. Тогда-то Влад по-настоящему понял, что такое быть врачом.

Представьте себе такую картину. Час ночи, дежурный врач спит в ординаторской, а сын и два медбрата, студенты пятого и шестого курсов, болтают на посту. А поскольку отделение «тяжёлое», у каждого больного в палате рядом с кроватью есть кнопка вызова, на случай если станет плохо. Тогда к пациенту сразу же приходят медбрат или медсестра, а если что-нибудь сложное, вызывают дежурного врача.

Ребята стояли у поста, общались и вдруг увидели, как загорелась лампочка с номером палаты. Помчались туда, вбегают и видят, что больной лежит на полу – видимо, на кнопку нажал уже из последних сил. Возможно, человек попытался встать с кровати и потерял сознание. «Пульса нет, дыхания нет, – вспоминает сын. – Я одному медбрату кричу: беги скорее за дежурным врачом. Второму: вызывай реаниматолога. А сам принялся делать мужчине массаж сердца».

Прибежал дежурный врач, вовремя его разбудили. Заменил Влада и отправил за «мешком» – так медики называют аппарат, который делает искусственную вентиляцию лёгких, позволяет дышать: на лицо накладывается кислородная маска, подаётся кислород. Сын прибежал с «мешком», и они на пару с врачом начали вытаскивать человека с того света. Дежурный врач продолжал делать массаж сердца, сын подавал кислород.

Наконец явился реаниматолог, без ничего. Сын говорит – коллега этот не бежал, а спокойно брёл по коридору, не взяв с собой ни инструментов, ни оборудования. Как врач он был совершенно бесполезен в тот момент. Реаниматолог объяснил: подумал, что его вызвали для консультации. Видимо, эскулап не совсем проснулся, хотя ему на пост передали, что больной находится без сознания, дыхание отсутствует.

Вызвали бригаду. Пока ждали, продолжали предпринимать реанимационные действия, надеясь, что человек скорее жив, чем мёртв. Наконец подоспела подмога, мужчину увезли в реанимацию.

– Было страшно? – спросила я сына.
– Когда увидел человека на полу без сознания и понял, что он не дышит, мозг сам выстроил определённый план действий, – ответил молодой ординатор. – Именно в тот момент страшно не было. Я работал на автомате, просто следовал инструкциям, выполнял то, чему учили. Сделал всё правильно.
– Неужели ты совсем не испугался за жизнь того человека?
– Испугался, конечно, только позже, примерно через час, – пояснил Влад. – Мне стало страшно, когда начал описывать вещи мужчины. Так положено: если больной умирает или его переводят в реанимацию, проводится опись вещей, которые потом передаются или в отделение на хранение, или родственникам. Мам, на самом деле очень страшно видеть, как на твоих глазах умирает человек. Ты стараешься вытянуть его, а времени не так много. Когда счёт идёт на минуты, понимаешь простую вещь: можешь не успеть. Я много раз проходил те же самые реанимационные действия на тренажёрах, пытался довести их до автоматизма, но никогда не думал, что эти навыки понадобятся мне так скоро.

Вот таким запоминающимся выдалось первое ночное дежурство будущего врача. Утром Владислава поздравил врач-куратор – и с первым ночным бдением, и с первыми реанимационными действиями по лёгочно-сердечной недостаточности. На следующий день сын снова попросился «в ночное». Он единственный ординатор отделения, который сам берёт ночные дежурства, потому что прирождённый почемучка. Как сам объясняет: «Я просто хочу всё знать и уметь».

Сын поинтересовался состоянием мужчины, которого они спасали. Наутро больной всё ещё был без сознания и находился на искусственной вентиляции лёгких. Потом Влад мне позвонил и сообщил, что есть хорошая новость: мужчина пришёл в себя, дышит самостоятельно, может говорить, но пока ещё находится в реанимации. Диагноз пациента: острый лимфобластный лейкоз.

Помню, разговаривала с Владом, когда он ещё только определялся со специализацией. Сказал, что хотя анестезиология и реаниматология его не сильно привлекали, ребята охотно поступают на эти специализации. И девочки, кстати, тоже. Хотя, по мнению сына, это сугубо мужская специальность, ведь нужно уметь не только правильно рассчитать дозу наркоза, но и обладать силой, чтобы проводить реанимационные мероприятия, если придётся. А как хрупкая девушка справится, например, с грузным мужиком под сто кило?
И вот, посмотрев на сына, я хочу сказать, что ординатура очень нужна, просто как воздух. Там даются колоссальные практические знания, и получают их те, кто хочет учиться. Это очень хороший старт для человека, выбравшего профессию врача.

Владислав рассказывал, что некоторые молодые ординаторы просто «забили» на практику. Появляются в больнице пару раз в неделю, отрабатывают практику до 14.00 (так положено по нормам) и сваливают домой. Сын недоумевает по поводу такого безалаберного отношения к выбранной профессии. Говорит, что два года ординатуры – это бесценное время, когда можно натаскать себя именно на практические навыки.

– Кстати, врачи, несмотря на свою занятость, обучают нас всему, что умеют, – говорит сын. – Но лишь при условии, что ординатор сам в этом заинтересован. А если юный врач является пару раз в неделю и слоняется без толку по отделению, не зная, чем себя занять, то и врачам он по фигу. У них своей работы предостаточно, загруженность очень большая. Отдача от врачей ординаторам идёт только при личной заинтересованности молодого специалиста в повышении квалификации.

Сын вообще очень сильно удивляет желанием развиваться и постигать новое всеми способами. Первую практику проходил в ревматологии, ему там очень понравилось. Ревматологи предлагали Владу после ординатуры вернуться к ним – они тогда ещё ничего не знали о целевом обучении и выбранной специализации. Сначала дали сыну одну палату. Вторую Влад сам выпросил, а затем и третью. И до сих пор взаимодействует с врачом-куратором – не хватило ему практических навыков, полтора месяца оказалось мало. Так ведь этот хитрый лис с куратором договорился! Сказал, что поможет ей с документацией, а она ему разрешит ставить уколы в суставы больным и делать пункции. В результате молодой человек практику проходил в гематологии, но бегал и в ревматологию. Взаимовыгодный обмен!

Своих пациентов сын любит, говорит о них: «Это мои дети», хотя сам ещё ребёнок. Однажды, когда Владислав проходил практику в ревматологии, большинство врачей отделения отправили на какую-то важную конференцию. Остались лишь заведующая, врач-куратор и Влад. Заведующая попросила сделать утренний обход по палатам, чьи врачи отсутствовали, а палаты сына взяла на себя куратор. Потом она со смехом рассказывала ему, что все больные спрашивали только одно: «А где тот красивый молоденький доктор? Пусть к нам придёт, мы его очень ждём». Действительно, как дети.

В гематологии врачи сказали сыну, что могут поспособствовать пройти дополнительно практику по терапии в одной больнице. В ту больницу везут самых сложных пациентов – с инсультами, инфарктами, желудочно-кишечными кровотечениями. У Владислава, конечно, глаза загорелись. «Если с той больницей договоримся и меня возьмут, постараюсь всё совместить: и обычную плановую практику, и практику для себя, самостоятельную. Возьму ночные дежурства, стану работать в выходные. Возможно, с практики буду уходить не в восемь вечера, как обычно, а часа в четыре, чтобы везде успевать».

Что же, лечи людей, мой почемучка. А там поживём – увидим.