Моя приятельница Валентина Андреевна застала войну. Ей было два года, когда вторглись германцы.

Кудрявую, весёлую, похожую на куклу малышку в семье часто называли Лялей. Ляля была ещё так мала, что её разум не мог осознать ужаса нагрянувшей беды. Но во время войны, в обстановке постоянного страха и голода, она росла как личность. В ней рано проявились черты характера взрослого человека – ответственность, забота о ближних, умение постоять за себя. И память начала откладывать в свой бездонный сундучок самые яркие картины детства.

Тихонько всхлипывает мать в своём уголке со швейной машинкой, отгороженном от кухни вышитой полотняной занавеской. Собирает солдатский мешок очередному добровольцу.

Три сына ещё до войны родились у неё один за другим. Так, один за другим, ребята уходили на фронт. Едва окончив школу, рвались не только за подвигами, но и прочь от постоянного чувства голода и бессилия перед налетавшим с неба врагом. Только одному из них посчастливится ещё раз увидеть мать с отцом и маленькую сестрёнку. В 43-м приедет он в родной город вместе с командиром получать танки на оборонном заводе и упросит командира на часок отпустить его домой.

И вот маленькая кудрявая девочка, похожая на облачко, влетает прямо в крепкие объятия красноармейца. Лишь хорошо приглядевшись, в нём можно узнать среднего брата Вовку.

Бомбят расположенный недалеко от дома мукомольный завод. Злобному гудению немецких самолётов и разрывам бомб отвечает грохот зениток, выстроившихся вдоль берега Оки. Словно железные горошины перекатываются на гигантском решете.

Пока братья не ушли на фронт, они вместе со старшей сестрой брали ведро с водой и щипцы, поднимались на крышу – тушить, если начнётся пожар. Лялюшка рвётся за ними, но подростки легко прыгают по подгнившим ступенькам, а ей трудно забираться – очень высоко. Бабушка сгребает девочку в охапку и вместо крыши тащит её в подвал, где по углам сиротливо жмутся пустые десятивёдерные бочки из-под солений.

Зато с пяти лет целыми ночами отстаивает малышка в очереди за хлебом, ведь старшим надо хоть немного выспаться перед работой и учёбой. Зимой, совсем продрогнув на лютом морозе, в ватном пальтишке, валенках и шали, перевязанной крест-накрест, прибегает она домой сменить обувку на тёплую, с печи, да растереть начинавшие уже белеть щечки. Хорошо, что в очереди все друг друга знают. Когда начнётся перекличка, соседки запишут её новый номер на бумажку, а как вернётся, перепишут чернильным карандашом на покрасневшую детскую ручку.

Хлебные карточки. Много ли осталось тех, кто держал в руках эти маленькие серые бумажки, от которых зависела жизнь? Как ни бери на себя в пять лет обязанности взрослого человека, а разум-то ещё детский.

Однажды весной, когда солнце только-только начало пригревать, а от свежего ветерка есть хотелось ещё больше, к маленькой добытчице подошла совсем взрослая девчонка лет двенадцати. Наклонившись к маленькому уху, таинственно шепнула:
– Бежим скорей, на Трудовой сайки дают.

Ляля так и замерла. Настоящие белые, воздушные, тающие во рту сайки! Она словно почувствовала во рту их нежный и сладковатый вкус. Неужели их ещё можно попробовать?

А девчонка торопила:
– Скорей, скорей, пока никто не знает, а то народ набежит, ничего и не достанется! А у тебя карточки-то где? Давай я к своим положу, у меня вот какой карман, с большой булавкой.

Карточки исчезли в бездонном кармане, «благодетельница» тут же сорвалась с места и скоро исчезла из виду. Ляля, ещё не подозревавшая подвоха, досеменила коротенькими ножками до магазина, но никакой девочки там не оказалось. На вопрос о сайках ожидавшие хлеба женщины сочувственно покачали головами.

– Какие сайки, девочка? Да их с начала войны не пекут. Видно, у тебя с головой не всё в порядке от голода.

И тогда до девчушки дошёл весь ужас случившегося. Она своими руками отдала проходимке хлеб, оставила голодной всю семью. Да её убить за это мало! Куда теперь деваться? Домой нельзя, к родным тоже. Может, в тот подвал, что остался от разрушенного бомбой кирпичного дома, где скрывались иногда ребятишки, играя в прятки?

И она побрела, глотая слёзки, к развалинам, заросшим сухим бурьяном. Посидела на уцелевшей ступеньке крыльца, продрогла от ледяного ветерка и, жалобно вздохнув, отодвинула деревянную заслонку подвала. Здесь было тише и теплее, чем на улице. Обессилевшая от слёз, она прикорнула на пропахшем плесенью старом половичке и задремала, стараясь не слушать таинственные звуки – то ли поскрипывание старых досок, то ли писк разыгравшихся мышей.

Сколько времени она так пролежала, неизвестно. А потом во сне почудился голос мамы:
– Выходи, Валечка, пойдём домой!

Она тряхнула головой, но голос не исчез.

– Да не бойся ты ничего, проживём как-нибудь три дня, крупа есть, каши наварим!

Значит, это не сон, это мама пришла за ней, она любит её и не сердится.

Счастливая малышка заметалась по подвалу, ища в темноте лестницу, а мама уже протягивала сверху свои руки.

…Как ждали люди, когда закончится эта страшная война и начнётся прежняя жизнь – мирная и непременно радостная!

И она пришла, да вот только не все до неё дожили. Не вернулся с войны ни один из трёх братьев Валюшки, и даже в память о них в доме почти ничего не осталось.