Наша мама пролежала в реанимации 14 дней. В отделении хозяйничал горе-заведующий, все две недели он кормил нас какими-то непонятными известиями, комментариями, скрывая истинное мамино состояние, говорил то об улучшении, то об ухудшении. Оказалось, просто тянул время – у них положено держать в реанимации 14 дней. Он нам так и сказал в последний день: всё, время вышло, а ваша мама ни туда   ни сюда, выписываю её в общую палату. Разумеется, мы спросили – как же в палату, если ей так и не стало лучше? Заведующий ответил нечто невнятное.

К счастью, вскоре пришла мамина лечащий врач, она всё подробно нам объяснила. В палате, кроме мамы, лежало ещё семь человек. Мы с сёстрами решили дежурить около неё по двое, потому что в одиночку с мамой оказалось невозможно справиться, она была в плачевном состоянии.

В первый день я посмотрела на людей на соседних койках и подумала: ну всё, тут нас съедят и будут правы. Все пациенты не в лучшем состоянии – кто с сахарным диабетом, кто без ноги, кто слепой, а тут тяжёлая больная да ещё двое ухаживающих. К счастью, я ошиблась, сделав такие выводы. Огромное спасибо добрым людям из той палаты, нам помогали все, кто как мог.

Ещё одна санитарочка очень заботилась о маме, тщательно обработала все пролежни, которые возникли за две недели в реанимации. А мы-то свято верили, что за ней там ухаживают, протирают, покупали все лекарства и предметы гигиены, о которых нам говорили. Каждый день кому-нибудь из персонала клали деньги в карман, чтобы позаботились, ведь мама лежала неподвижно, ни есть, ни шевелиться не могла. Вот, оказывается, какие медики бывают.

Между прочим, та милая санитарка в общей палате ничего не хотела у нас брать, всё повторяла, что просто выполняла свою работу. Я ей насильно положила купюру в карман.

На следующий день после перевода в палату у мамы совсем упало давление, ей стало хуже. Кое-как дотянули до утра, медсестра померила – уже было семьдесят на тридцать и продолжало снижаться. Лечащая врач вызвала нас с сестрой в ординаторскую и рассказала всё честно. Мы поняли – это конец, приняли решение увезти маму домой, она всегда хотела умереть дома.

Немного отвлекусь, поясню. У нас в Адыгее такой менталитет: если родной человек совсем плох, врачи ему ничем не могут помочь, то чаще всего близкие забирают его из больницы. Так принято. Дома сами ухаживают, делают уколы, если нужно, привозят доктора для консультации. Дают тихо уйти в домашней обстановке. Хорошо это или плохо, не мне решать.

А ведь заведующий по национальности тоже адыгеец, прекрасно знает наши обычаи. Он с первого дня видел, что мама безнадёжна, мог бы с кем-нибудь из наших старших поговорить, мы бы сразу забрали её домой – естественно, под расписку, без всяких последствий для врачей. И тогда она бы не перенесла столько мучений, не образовались бы у неё пролежни, больше похожие на дыры. Но он этого не сделал, решил по-своему, как говорится, исполнил врачебный долг. Считаю, с моральной точки зрения он не был прав.

Вот этого противного дядечку я долго ненавидела всеми фибрами души, лет пять, наверное. Потом решила: Бог ему судья. И поняла – я просто перекладывала своё чувство вины на человека в белом халате, выполнявшего свои обязанности.

Мама умерла на второй день после того, как мы забрали её из больницы. Уходила в таких мучениях, что не дай бог. Прошло десять лет, а я и сегодня всё помню до самых мельчайших деталей.