ИРИНА АПЕКСИМОВА: Вот не надо меня брать на слабо! |
20.05.2011 13:02 |
На неё посмотреть – никакая она не артистка, а стопроцентная бизнесвумен: стильная, жёсткая, холодноватая. Некоторые побаиваются и на всякий случай держатся от неё на расстоянии. Но за внешней холодностью до сих пор прячется неуверенная в себе студентка, впрочем, всегда готовая к риску, авантюрам и приключениям. Стильная красавица Ирина Апексимова может сказать про себя, как поётся в старинных куплетах: «Я из Одессы, здрасьте». – Ира, а верно ли говорят, что если этот легендарный город входит в тебя, то остаётся на всю жизнь? – На самом деле я родилась в Волгограде, но родные мои из Одессы. Так что все каникулы проводила на море, а в тринадцать лет окончательно переехала туда с мамой. Когда приехала в Одессу первый раз, надо мной смеялись, потому что я «акала». Но как-то быстро перешла на южный говор и сейчас, если приезжаю в Одессу, уже через несколько часов начинаю говорить как одесситка. Но если в Москве пытаюсь «сделать говор», получается грубо и пошловато. – А думаешь ты тоже по-одесски? – Мне кажется, что думаю я по-московски. Не фиксирую, какое моё полушарие думает за Одессу, а какое – за Москву. – В Школе-студии МХАТ, куда ты поступила только с третьей попытки, тебя сразу определили в стильные красавицы? – Ничего подобного. Эта «стильность» прицепилась ко мне после сериалов. В училище я играла все героические роли, у меня были длинные волосы… – Невозможно представить, глядя на твой идеальный «ёжик». – Да-да, роскошные волосы были. В Москве я поправилась, была с хорошими бёдрами и с мордой, откормленной на пельменях и булочках. – Признайся – дорвалась? – Нет, просто особо нечего было есть. Я жила в общаге, а общажная жизнь – это блины, пельмени. Естественно, поправилась. Но не потому, что, как ты говоришь, дорвалась, а потому что бросила балет, которым занималась несколько лет. И, между прочим, перед экзаменами в школу-студию я получила телеграмму с приглашением стать солисткой кордебалета в Ростовском театре музыкальной комедии. Зарплату и квартиру мне гарантировали, и я решила: если в третий раз не возьмут в школу Художественного театра, уеду в Ростов. Но меня приняли на курс Табакова. «Табакерка» открывалась спектаклем «Кресло». Так я ещё студенткой побывала в подвале на улице Чаплыгина. Я парила и ничего не соображала от счастья. Я гнула ногу на пуантах и везде танцевала. Как обо мне говорили, «ни роли без батмана». Но в «подвал» (театр под руководством Олега Табакова располагается в подвальном помещении. – Ред.) меня не взяли. Точнее, Олег Павлович не пригласил. – Ты знаешь ответ на вопрос, почему не пригласил? – Знаю, но никогда его не озвучу. Это личная история. Отношения с Табаковым у меня не испортились, и он даже, когда возглавил МХАТ, несколько раз звал меня. Но этого почему-то не случилось. Мы даже в прошлом году к его юбилею готовили спектакль, но… что-то не срослось. – Да, кто-то не хочет, чтобы ты вернулась в МХТ. Ты чувствуешь это? – Не знаю… Вообще никто не знает, как сложится судьба у студентов. Вот у нас, например, был очень сильный курс, и на нём только два урода – я и Володя Машков, которых к окончанию первого курса строго предупредили: «Ещё один такой отрывок на экзамене – и до свидания». Я до сих пор не знаю, как «учить на актёров». Нам не говорили, как не нужно играть. Надо было красться по всем закоулкам этого актёрского лабиринта: сюда – нет, а здесь – можно попробовать. – А может, у Табакова была неправильная система обучения? – Судя по тому, что все ученики Табакова состоялись – Машков, Миронов, Хомяков, Беляев, Германова, – система правильная. Одна Лена Майорова чего стоит. В общем, меня позвал Олег Ефремов, а я фаталистка: случилось так, как должно было случиться. И у него в Художественном театре я сыграла такой репертуар! Мария Стюарт, Леди Макбет, баронессы, донны… Я теперь в любом театре мира могу предъявить свой репертуар как самую дорогую козырную карту. – Твоя любимая роль? – Елена Андреевна в «Дяде Ване». Я в этой роли впервые в жизни вышла на сцену. И я была первой актрисой, которая сыграла Елену Андреевну в её возрасте, то есть в 27 лет. Детский возраст для сцены и для этой роли. Я стояла среди актёров и всеми клетками ощущала счастье. А когда Андрей Мягков произносил свой монолог, я летала. Неудобно даже как-то… Было безумно страшно, но как раз благодаря страху у меня выработалась защитная реакция, такая «закрывашка», которую некоторые до сих пор принимают за холодность и стервозность. – Вообще-то так ведут себя люди, которых часто обижают или бьют. – Правильно. Потому что пять лет учёбы у Олега Павловича были очень непростыми. Нас всё время били, и спасибо, что били. Потому что, придя от Табакова во МХАТ с его большой труппой и непростыми отношениями, я была ко многому готова. Табаков, когда хочет что-то сказать, попадает в самую больную точку. Может, конечно, это только моё чувство, но это как провинившись стоять в детском саду перед воспитательницей. Мне совершенно не страшна публика, я ни перед кем не боюсь работать, но как только узнаю, что Олег Павлович в зале, из артистки с опытом, багажом серьёзных ролей тут же становлюсь первокурсницей. – Бесспорно, красота – это талант. Скажи, когда красивая артистка приходит в труппу, ей приходится тяжелее или легче, чем характерной актрисе, субретке, социальной героине? – Может, мне повезло, но когда я пришла в труппу МХАТа, там уже не было героинь моего возраста. Меня сразу очень хорошо приняли. Мои первые партнёры – Смоктуновский, Мягков, Невинный. Первый спектакль – «Перламутровая Зинаида», в котором до меня играла Вертинская. С такими актрисами, как Лаврова, Саввина, Тенякова, Гуляева, мы сразу сошлись. Они замечательные, воспринимали меня как равную, говорили: «Молодая, иди сюда». И, конечно, мне очень помогал Валера Николаев, мой муж в то время. Он всегда был рядом. – Что ты делала в Голливуде? И каков голливудский опыт глазами артистки из перестроечной нищей России? – Помог случай: компания «Парамаунт пикчерс» приехала в Москву искать артистов для фильма «Святой» и работала с кинокомпанией «Тритэ». Им якобы нужны были англоязычные артисты, и мы вдвоём с Валерой Николаевым просто пришли на пробы, хотя никто не знал, что мы муж и жена. Валера, надо сказать, очень хорошо говорил по-английски, так как учился в английской школе, а я умудрилась хорошо выучить текст для проб. И нас отобрали. Мы поехали в Голливуд, и это был шок. Хотя бы потому, что наши суточные были больше московских зарплат. – Ира, у тебя не жизнь, а непрерывный бег от шока до шока. – Получается так. Помню, мы полгода сидели в Лондоне на съёмках: роскошная квартира, машина с водителем, мобильный телефон (здесь ни у кого их не было), как сумасшедшие ходили по ресторанам, покупали красивые вещи, выписали наших родителей, дочь. И случилось так, что мне надо было вылететь всего на один спектакль в Москву. А «Парамаунту» это оказалось невыгодно для съёмок, и тогда компания выкупила у МХАТа (оплатила аншлаговую стоимость. – Ред.) спектакль «Сон в летнюю ночь» – всего за две тысячи долларов. Технология съёмок практически ничем не отличается от нашей. Единственная разница – там каждый знает своё место и дело. Ассистент режиссёра, например, не может мыть колёса автомобиля, для этого есть мойщики колёс. Всё точно и чётко на этой «фабрике грёз». – Тебя дублировали на английском? – Нет, я говорила сама. Но боялась чего-то не понять и, вместо того чтобы позиционировать себя как актрису МХАТа, опять стала маленьким щенком. Режиссёр, кажется, был этим не очень доволен. В принципе я не сыграла того, что хотела. А тут ещё история вышла. По ходу картины героиню американской актрисы убивали, и я как бы становилась главной. На первых показах публика свистела, зрители дали понять, что русская не может быть героиней. В результате ещё семь месяцев шла досъёмка. – Ты так спокойно говоришь, что тебя освистали? Другие артисты, снявшись в Голливуде в эпизодах, рассказывают об этом с гордостью… – Я, правда, очень комфортно себя чувствую, когда говорю всё как есть. Неправда рано или поздно всплывёт. Это как некоторые наши артисты пишут о гастролях в Америке, а играли всего-навсего по школам и синагогам. Вот этого я не люблю. Что плохо, то плохо, а что хорошо, то хорошо. – А что хорошего было в кино у тебя? – Сериал «Клетка», за который мне не стыдно. Фильм неудачный, но я могу подписаться под каждым кадром своей роли. – Ефремов, Козак, Табаков, Виктюк – кто из этих прекрасных мастеров «твой» режиссёр? – Конечно, Роман Виктюк. Он уникально сумел раскрыть во мне то, что до него никто не делал. Абсолютно мой режиссёр. Для меня самое страшное – выйти на сцену и не понимать, что делаю. Это всё равно что стоять перед публикой голой. Такой момент у меня был на спектакле «Горе от ума», где я играла Софью. Мы репетировали два сезона, и вот премьера. Я набралась наглости и подошла к Ефремову: «Олег Николаевич, мне нужна одна фраза, всего одно слово, которое внутри меня всё поставит на место. Что-то у меня пазл не складывается». И мой любимый Ефремов достал сигарету, долго-долго её мял и потом сказал: «Софья – ренегат». Я сказала: «Угу» – и пошла. Для него это значило всё, для меня – пустое место. Так я и вышла на сцену. Только примерно к двадцатому спектаклю стало что-то складываться. А с Виктюком ты понимаешь всё с первого раза даже по самым его простым и смешным выражениям. – «Чичирка-манюрка»? – Да, «манюрка», ещё «влево-вправо», «тише-громче», «быстро пошла кругом»… Но благодаря этим словам выстраивается точная партитура – физическая, музыкальная, и ты во всём этом свободно плаваешь. Я могу от ноты до ноты позволить себе огромную импровизацию, но эти ноты Роман Виктюк расставляет для меня точнее всех. Я обожаю его. – Десять лет тебя нет во МХАТе и десять лет как нет Олега Николаевича Ефремова. Ответь на неприятный вопрос: каково теперь твоё отношение к конфликту с Ефремовым, который в середине девяностых разгорелся в театре и в котором ты была чуть ли не первой скрипкой? – Спасибо за вопрос. Я наконец-то расскажу, как это было. Олегом Николаевичем овладела идея: он понял, что пришло время создать профсоюз актёров Художественного театра. Создал его и сказал: «А председателем у нас будешь ты, Ирочка». – «Олег Николаевич, я даже в комсомоле не была». – «Неважно, ты молодая, ты снимаешься в кино…» И я сказала: «Есть!» Все мои друзья, которые вместе со мной были потом уволены из МХАТа, сказали то же самое. Хорошее дело, и вся труппа как один человек вступила в профсоюз актёров МХАТа. Чем нам заниматься, мы особо не понимали. С актёрами были подписаны контракты только на три месяца, и мы спросили дирекцию: мол, давайте как-то решать этот вопрос. А дальше заварилась странная история. Мы тогда не поняли, во что влезли, потому что в это время во МХАТе начались какие-то дела с недвижимостью, и я вам клянусь, что до сих пор не понимаю, о чём там шла речь. Дирекция оказалась в конфликте с Владимиром Прудкиным, он был замдиректора, – как раз человеком из нашей команды. И Ефремов тогда сказал: «По-моему, профсоюз занимается чем-то не тем». Как только он это произнёс, вся труппа тут же вышла из профсоюза. Все, кроме нас. «Стоп, ребята, – сказали мы, – мы что, стадо баранов, чтобы приходить-уходить по первому требованию?» Так тянулось какое-то время, а потом нам честно сказали: «Если вы даёте своё согласие на увольнение Прудкина, мы с вами продлеваем контракты». Вызывали нас по одному. Мы – я, Андрей Панин, Серёжа Векслер – сказали, что не можем дать согласие на увольнение человека. И контракты с нами не продлили. – То есть вы не смогли пойти на компромисс из-за какого-то нелепого, неработающего органа? – Мы пошли бы, если бы это не упёрлось в увольнение одного человека. А выходило, что мы должны были уволить Володю Прудкина своими же руками. Да гори этот профсоюз синим пламенем! Уход их МХАТа был не просто потрясением. Это была смерть. Я потом лет пять не могла проезжать мимо Художественного театра в Камергерском переулке – так это было больно. – Ты одна из первых актрис, кто создал своё театральное агентство. Нужно ли актрисам заниматься этим делом? – Я продюсировала саму себя, но агентство моё накрылось, потому что я не потянула мюзикл «Весёлые ребята». Взяла кредит и всем занималась сама. Я не совсем понимала в то время, что вступила на территорию бизнеса. Но этот опыт не пустой, очень интересный. Когда я занялась гастролями – вывозила до пятидесяти трёх артистов с оркестром, сама составляла бытовые райдеры – кто где живёт, кто как летит или едет, то говорила: «Я ненавижу этих артистов». Шутка, конечно. Иногда актёрам, объявляющим продюсерам свои гонорары, полезно знать, что сколько стоит. Важно для того, чтобы тебе не снесло крышу. – Как думаешь, карьера бизнесвумен продолжится? – Я думаю, что скоро начну по новой. Опыт есть. – Известно, что во Вьетнаме ты бегала по заминированному для съёмок полю. К чему такой риск? – Я об этом не думала. – А тебе это свойственно – не думать? Не верю! – Ну да, я, как правило, сначала делаю, а потом думаю. Дело было так. Работала вся съёмочная группа картины «Единственный мужчина», все, кроме меня. У меня – четыре выходных дня. Куда деваться? Я начинала потихоньку выть: «Ребята, возьмите меня кем-нибудь». – «Пойдёшь с мегафоном разгонять вьетнамцев?» – «Пойду», — сказала я, но наутро подумала, что делать этого не буду. Вечером меня спросили: «А с пиротехниками поедешь? Или тебе опять слабо?» Во второй раз мне было неудобно отказаться, и в шесть утра я выехала. В этом был большой драйв – несколько часов на жаре я делала бомбы. А потому что не надо брать меня на слабо. Из МХАТа я тоже так ушла. – Дочь смотрит фильмы с твоим участием? – Да, но без фанатизма. Скорее, чтобы не обижать меня. Она не поклонница моего телевизионного творчества, но любит спектакли и может смотреть их по десять-пятнадцать раз. Нет, меня это не ранит, это было бы глупо. – Пример родителей-артистов – ей наука? – Ни в коем случае. Она всё равно хочет быть артисткой. В этом году будет поступать. Я ей сказала: «Даша, ты видишь, что бывает со мной и папой, когда мы не работаем, ждём звонков. Наших однокурсников знаешь – они нигде». А она всё равно хочет. – Уточним: она будет артисткой Николаевой или Апексимовой? – Сейчас она Николаева, и не дай бог ей быть Апексимовой. Не надо ей моего шлейфа. Если дочь всё-таки поступит и будет актрисой, мы договорились, что она станет Дашей Авротинской – есть такая красивая фамилия в нашем роду. Расспрашивала Мария АЛЕКСАНДРОВА |