СВЕЖИЙ НОМЕР ТОЛЬКО В МОЕЙ СЕМЬЕ Мелочи жизни Как я заблудился на Великой Китайской стене
Как я заблудился на Великой Китайской стене
23.10.2019 15:14
Как я заблудилсяКак известно, 1 октября 2019 года исполнилось 70 лет со дня образования Китайской Народной Республики.

Мне посчастливилось побывать в Китае как раз накануне, дней за пять до этого события.

С одной стороны, да, посчастливилось, с другой – отчасти не повезло, потому что в связи с репетицией парада была закрыта Тяньаньмэнь, самая большая площадь в мире, а заодно и Гугун, он же Запретный город, он же Пурпурный запретный город, он же Запретный дворец.

И площадь, и город я уже посещал лет пятнадцать назад, так что печалька у меня приключилась не слишком большая, но всё же…
Тогда, пятнадцать лет назад, Пекин показался мне городом довольно грязным и безалаберным. Пробки, смог (так и хотелось всё время напевать «Сиреневый туман…»), вечно толкающиеся, вечно сморкающиеся, хрюкающе-харкающие и пахнущие безнадёжно прогорклым маслом жители Поднебесной, агрессивно продающие статуэтки упитанного Мао, абсолютная бестолковость работников отеля, не знавших ни слова по-английски.

Теперь Пекин стал совсем другой. Куда-то испарились прогорклость с сиреневым туманом. Китайцы по-прежнему (всё-таки тысячелетняя привычка) похрюкивают и поплёвывают, но как-то куртуазней, что ли, то есть не тебе непосредственно на брюки, а, например, в канализационные решётки или на зелёные насаждения, которых сейчас стало очень много.

Пекин стал действительно зелёным городом. Пробок – меньше. Машины – новее и чище. Одеты все приличненько. Куча пижонов. Преимущественно с крашеной причёской в виде гнезда аиста. Все с новейшими смартфонами. Пирсинг, тату – всего этого поболее, чем у нас. У каждой двери – красный флаг с пирсингом в виде одной большой жёлтой звезды и четырёх маленьких. Красные флаги – на палаточках общепита, на общественных сортирах. Кстати, в отличие от китайских сортиров самого начала века, нынешние – чистые.

Красные флажки – на автомобилях, мотоциклах, даже на велосипедах. Всё – к юбилею КНР. Кое-кто даже понимает по-английски. Чудеса.

И всё же в Китае есть два, как говорится, гемора.

Гемор номер раз: обмен валюты.

Гемор номер два: нормальный интернет.

Если начать со второго гемора. Ясно, что в Китае интернет-цензура. «Загуглить», «перегуглить» и «выгуглить» в КНР ничего нельзя. Тут можно только конкретно «гуглануться» или «яндекснуться». Подробности, если вам это интересно, можно узнать в нашем российском интернете, самом гуманном интернете в мире.

Насчёт обмена. Обмен валюты в Китае – это гибрид блокбастера с театром абсурда, грозящий перейти в сериал «Бандитский Петербург». В роли доллара – Певцов-Челищев, в роли юаня – Борисов-Антибиотик.

В банке рядом с моим отелем я попытался поменять сто долларов.

У меня была новенькая купюра с портретом помятой рожи Бенджамина Франклина. Кстати, для тех, кто не знает, странный прикус Бенджамина на купюре объясняется тем, что, когда писали его портрет для купюры, он апробировал новый зубной протез. Говорят, неудачно. Наверное, с тех пор США с их долларом – планетарная зубная боль для всех землян.

В окошке сидела девушка, очень похожая на Мао Цзэдуна. Она сказала «ни хао», и я сунул ей в окошко паспорт с купюрой цвета осенней тины.

Она долго и внимательно перелистывала мой паспорт, потом долго всматривалась, как в дао, в заокеанский портрет жертвы дантиста, затем звонко хрюкнула, харкнула (пардон!) куда-то себе под стол – наверное, в ведро для бумаг, – и протянула мне огромную, как газета китайских коммунистов «Жэньминь жибао», анкету. На китайском языке.

Я, растерянно:
– Ду ю хэв зе сейм ин инглиш?

Мао, раскатисто хрюкнув:
– Инагалиса?
– Йес.
– Мейоу, – Мао решительно харкнула под стол и вернула мне паспорт с долларами.

«Мейоу» по-китайски значит «нет».

«Ну, на мейоу и суда мейоу», – подумал я.

В другом банке мне на ломаном английском объяснили, что у меня не та виза. Всего тридцать дней, было бы полгода – обменяли бы. Только при условии заполнения анкеты на китайском языке. В трёх экземплярах.
В третьем банке мне полчаса пытались отсканировать паспорт, но сканер сломался.

В четвёртом объявили, что у них сбои в системе и надо ехать в «Бэнк оф Чайна». Только он сегодня не работает.

Я вернулся в отель. Вообще-то я в Пекине был на симпозиуме.

В холле стоял координатор симпозиума, то ли чекист, то ли капиталист, Сергей Забываев. Есть такой тип современного худого, бледного и меланхоличного эфэсбэшника-менеджера, который внешне никак не меняется от 20 до 50.

Я поделился с ним своей обменной бедой. Забываев, с интонацией двадцатилетнего юнната, страстно:
– А вы кто?!

Я назвался.

– А!!! – устало изумился Забываев, став пятидесятилетним. – Конечно, конечно… Нет проблем.

Он достал из внутреннего кармана пиджака даже не котлету, а целую кулебяку юаней и, став вновь юным, произнёс:
– Пожалуйста, Владимир Станиславович! – мне показалось даже, что он изобразил нечто вроде пионерского салюта.

Так я наконец-то поменял доллары на юани.

Жизнь стала налаживаться. Симпозиум проходил хорошо. Особенно без меня и моего друга. Потому что, выступив на симпозиуме, мы слиняли и стали бродить по Пекину.

Дело в том, что у моего друга, Лёни Кружилина, в Пекине масса всяких бывших китайских аспирантов и прочих магистрантов. По этой причине нас с Лёней каждый вечер приглашали в различные заведения. Прежде всего рестораны, конечно. Культурная программа у нас не состоялась: во все места запись по интернету чуть ли не за неделю.

…Господи, сколько же они, эти китайцы, жрут!

Пекинскую утку – на троих, а то и на двоих. Плюс, конечно, рис. Как говорят китайцы, изучавшие русский язык, «что ни посеешь, всё равно пожнёшь рис». А ещё овощи и прочие мелочи, которые не считаются.
Пекинская утка действительно хороша.

Приносят тебе этакую чурку цвета мокрого морёного дуба, срезают сперва корочку с грудки, потом разделывают всё остальное. Всё при тебе, лаовае – то есть иностранном варваре. Берёшь корочку – и в блинчик её. А корочка-то медовая, да на вишнёвых дровах пожаренная, да с огурчиком и лучком её – хрусть! Мама моя китаянка! Как говорят китайцы, «для народа пища – небо!».

Какой ещё народ сравнил еду с небом?

Но утка по-пекински – и вправду небесное блюдо. Урчит во рту, мурлычет, как какая-то, чёрт её возьми, жаркая мармеладная кошечка. Правда, калорий в этой маленькой утиной мармеладке – как в ста немецких рульках. И после пекинской утки расслабляешь себе ремешок на три дырки, в отель – и спать.
А утром, когда встаёт влажный мандарин пекинского солнца над храмом Лазурных облаков, ты открываешь глаза и первым делом сглатываешь слюну от вчерашнего сладострастного утиного послевкусия.

Чего мы только там не ели. И какую-то лапшу с бобовой пастой, и бог знает что ещё. Не помню.

В последний день было хого, или китайский самовар. В центре печь, вокруг неё – горшок с бульоном. Вокруг горшка – всё: кусочки рыбы, мяса (разного), грибы, овощи, тофу, лапша, пельмени. Кидаешь что-нибудь в бульон – минута, и в рот. Макаешь – и в рот. И водка «Красная звезда». Сорок два градуса. Замолаживает, как говаривал Владимир Даль. Можно «Красную звезду» пятьдесят семь градусов. Но это не наш путь. Не наше дао.

Хого – это не только наесться до немоты, но и в процессе – поговорить.

На хого нас привёл Лёнин магистрант Юншэн. Он только что окончил в Москве магистратуру и защитился. Переводится его имя нехило – Живущий в Веках. Но я тоже не промах – Владеющий Миром. Да и Лёня тоже ничего – Сын Льва. И вот мы сидим вокруг хого, едим, выпиваем и говорим на Вечные Темы.

– Я очень благодарный вам, Леонида Петровича, – говорит Живущий в Веках Сыну Льва. – Я научился у вам русского языка. Хотя – много ошибоков, но, как говорят ва Китае, «учитель только открыл дверь, а идёшь сам».
– Да что ты, Юншэн… Это просто моя работа.
– Нет, Леонида Петровича, мы говорим: «пьёшь воду – помни, кто копал колодца».
– А где вы собираетесь работать? – встревает в беседу, икнув, Владеющий Миром.
– У меня есть выбора: жёлтая линий или красная линий.

Сын Льва:
– А что это такое?
– Жёлтая линий – бизнес. Красная линий – государственное служение. Я хочу жёлтая линий… А может быть, и красная линий, – Живущий в Веках смеётся, доставая из хого сварившийся гриб. Кстати, нашу типичную чернушку.

Владеющий Миром:
– А можно и то, и то?
– Нет. И то, и то у нас не можно. Жёлтый в красный не пускает. А если красный в жёлтый – пуля в голове, – Живущий в Веках смеётся, жуя чернушку. – Корарупацианера.

Владеющий Миром:
– А чем, если это не секрет, занимаются твои родители?
– Не секрета. Мои дедушка и бабушка, конечно, красная линий. Жёлтый тогда ещё не стал. У них был успеха. Они получили четыре старые вещь.

Сын Льва:
– Что это такое?
– Часы, велосипеда, радиопринимателя.

Сын Льва:
– Радиоприёмник.
– Сапасиба, Леонида Петровича. Радиоприёмника и вентилятора. Это тогда был счастливый человек. Мой папа и мама – жёлтая линий. У них тоже был успеха. Они получили четыре новые вещь: холодильника, цветной телевизора, машину для стирать и магнитафона на стереа. Это были счастливые человеки… А потом папа стал начальник фирма. У него большие гуанси, это… савязи.

– А-а-а! Какой молодец! – это Владеющий Миром.

Живущий в Веках, гордо:
– Да. Очень много человеком болеют на него красные глаза.

Сын Льва и Владеющий Миром:
– ???
– Это у нас так зовут завидовать. Это плохо, смотреть красные глаза на кого. У меня отличный семья.

Живущий в Веках, оглянувшись вокруг и почти шёпотом:
– Раньше в Китае строил социализма для страна. А сейчас у нас говорят: надо строить социализма для семья. Мой папа сотрудничество с русским бизнесом.

Сын Льва и Владеющий Миром:
– О-о-о!
– Он маного работает. Он говорит: «Кончил дело – иди на другой работа».

Смеётся, жуя свинину.

– Папа продавает товар для русскому бизнесу. Он говорит: «Что русскому хорошо, то китаец ему продавал».

Живущий в Веках, Сын Льва и Владеющий Миром смеются все втроём, хором, давясь пельменями из хого.

– Очень вкусно, – говорит Сын Льва, откусывая от батата.

Живущий в Веках:
– Вообще, мой папа и мама из Гуанчжоу. Самое вкусное поесть – в Гуанчжоу. У нас говорят: надо родитися в Сучжоу, потому что в Сучжоу – красивые девушек. Надо вырасти в Ханчжоу, потому что в Ханчжоу – климата классная. Надо есть в Гуанчжоу, потому что самое вкусное поесть – в Гуанчжоу. А надо потом в заключение умереть в Люйчжоу, потому что в Люйчжоу сухая земля и мёртвый долго как живой.


– Мудро, – говорит Владеющий Миром, тщетно пытаясь выковырять палочками лапшу из хого.

Мы ещё долго беседуем. Самолёт поздно вечером. У нас ещё есть время, чтобы съездить на Великую Китайскую стену, потому что «кто не был на Китайской стене, тот ненастоящий человек». Китайская народная мудрость.

Юншэн вызвал такси. «Убер», который почему-то работает в Пекине, примчался через три минуты. Через сорок минут мы были на Стене. Мы договорились, что будем через полтора часа. Шофёр настоял на том, что ждёт нас бесплатно. Юншэн сказал:
– Идите посещать Китайская стена. Я жду вам здесь. Там ступеньки половина метра. Трудно идти вверх, вниз – ещё больше трудно. Я жду вас здесь. Я уже сто разов был на Стена, вы – нет. Идите посещать Китайская стена.

И мы с Лёней полезли на Великую стену.

Описывать Стену не буду. Она красивая. Она – трудное счастье. В смысле подъёма. В смысле спуска – «ещё больше» трудное счастье.

Мы спустились на исходную точку ровно через полтора часа. Мы были мокрые, с осунувшимися лицами, с абсолютно свинцовыми копытами. Натуральные, как называли в Древнем Китае иностранцев, «заморские черти», «длинноносые» и «облезлые» лаовай.

Я оглянулся вокруг и вдруг понял, что это точка, конечно, исходная, но не та.

– Где мы, Лёня? – замогильно спросил я.
– В Китае, – ответил Лёня.
– А точнее?
– На Стене.
– Плача?
– Нет. На Стене одышки. Или нет, лучше так: на Стене трясущихся конечностей. Кстати, смеркается.

Действительно, смеркалось. Закат был красивым. Розовая гуашь облаков медленно растекалась над тёмно-зелёным мхом окрестных гор. Но нам было не до заката.

Мы стали судорожно вбегать в различные входы и выбегать из различных выходов, которых здесь очень много.

Бесполезно. Становилось темно и даже где-то свежо. Стрекотали цикады. Как нежные автоматные очереди. До самолёта оставалось четыре часа. Что делать? Хочется жить. Мы ещё с Лёней не так стары. Как говорят китайцы, «умирать надо молодым, но как можно позже».

Лёня присел на ступеньку и сказал:
– Я больше, Вовка, не могу.

И вдруг я, огненный, как хого, хотя тоже больше не мог, произнёс:
– Главное, Лёня, двигаться. Пусть медленно, но – двигаться. Понимаешь, Лёня? Ты ведь Сын Льва, Лёня. Как говорят китайцы и твой дивный магистрант Живущий в Веках, «медленно – не страшно, страшно – остановиться». Ведь это неглупо, Сын Льва?
– Нет, это очень мудро, Владеющий Миром. Пойдём же к Живущему в Веках, Вовка!
– Пойдем к В Веках Живущему, Лёня!..

И мы пошли. Медленно, но честно. Куда глаза глядят. И через минуту в одном из входов мы увидели нашего Юншэна. Мне даже в сумерках на секунду почудилось, что у него за спиной вместо рюкзака нечто вроде крыльев.

Мы сказали ему:
– Мы опоздали, Юншэн. Прости нас.
– Нет, – сказал наш желтолицый ангел вдруг без ошибок. – Вы были на Великой Китайской стене и, значит, делали Великое Дело. У нас говорят: «Надо спешить делать то, что не важно, и не спешить делать то, что важно».

Через час мы приехали в аэропорт. Утром были в Москве. Нас ждала работа. Надо было работать. «Надо работать, дядя Ваня» и так далее.

Надо делать своё дело. И быть честным. И не стяжать, и не хотеть чужого, не болеть «болезнью красных глаз», как завещал нам Живущий в Веках. Теперь-то я это точно знаю. Каждый день ты должен покорять твою Великую стену, заблудиться в Ней, но найти свой путь, своё Дело.

Перед лекциями я залез в интернет и совершенно случайно наткнулся на пословицу китайцев, изучающих русский язык: «На чужой каравай рот не разевай, ленивый лаовай!»

С великим юбилеем тебя, говорю я несколько запоздало, в чём-то младший, а в чём-то и старший братский Китай!

Владимир ЕЛИСТРАТОВ
Фото: Depositphotos/PhotoXPress.ru

Опубликовано в №42, октябрь 2019 года