Вот и настала эра старушек с татуированными копчиками. У женщины, входящей в море, на спине дракон – некогда грозный, вызывавший восторженное слюнотечение у мужчин, а теперь скукоженный, вялый, смешной. Хозяйка идёт топить свою полудохлую рептилию в море.

Стояло жаркое крымское лето, и казалось, не будет ему конца. А потом грянула традиционная пересменка погоды с ветрами и штормами, разогнавшими с побережий купальщиков.

Но вдруг ночью крадущейся походкой явилось бабье лето и ласковой ладошкой успокоило кроны платанов, акаций и взъерошенные вихры белопенных морских барашков. И наступила тишина, словно после артобстрела, когда рассеивается дым над редутами.

В пляжном кафе к моему столику подходит официантка в шортах и пуховике – примета осени.

– А давайте-ка я вас накормлю. У нас очень вкусно, правда!

Я и сам помню здешние чебуреки. Соглашаюсь, и она волочит из-под навеса пластиковый стол и два стула. Пытаюсь помочь, но девица смеётся:
– Всё для вас, отдыхайте, наслаждайтесь нашей осенью! Вы, я вижу, приезжий? Из Питера? Ой, а давайте я с вами посижу, всё равно посетителей нет, а вы мне расскажете… Я поступить мечтаю на бюджет, это очень сложно?

Посидеть, однако, удаётся недолго, появляется ещё одна посетительница – худенькая дама лет семидесяти в льняном костюмчике и стильной шляпке. Девушка вскакивает, а дама садится за мой столик.

– Я вижу, вы приезжий? (Да сколько можно!) Футболочка у вас, м-м-м… Я тут таких не видывала. И петербуржское произношение. Знаете, мы с мужем мечтали перебраться в Петербург, но не вышло. Сначала не было денег, муж уволился с флота в девяностых, капитаном второго ранга. Потом не стало здоровья. Я живу во-о-он в той пятиэтажке. Мы всегда ходили купаться на этот пляж по утрам, в любую погоду, круглый год. Бывало, шторм или даже мороз, и тогда муж окунался прямо на лесенке с волнолома, а я обливалась на берегу из пластикового кувшина.

Однажды заметила, что у мужа неестественно выпучен правый глаз, сказала ему об этом, но он отмахнулся – ерунда, мол, ничего не болит. Прошло время, глаз выпучился и вовсе неестественно, все знакомые стали замечать. Потащила мужа к неврологу, тот отправил на рентген. Обнаружили опухоль, огромную. Удивительно, как при таком процессе не нарушились зрение, речь и прочие функции.

К тому времени мы уже жили в России. Нас направили в Петербург, в Институт имени Поленова. Приняли хорошо, почти сразу прооперировали. Было у нас ещё полтора года счастья. А потом метастазы, химия… Но на пляж мы по утрам ходили. Плавать муж уже не мог, сидел под грибком и ободряюще махал мне рукой. Таким его и запомнила. Вы уж извините, что гружу своими воспоминаниями.

Бабье лето… Куда-то враз подевались молодые тела с многолюдного пляжа, и стало понятно: осенью, зимой и весной купаются одни старики. Молодые с октября по июль боятся холода, а с июля по сентябрь – энтеровируса.

К чёрту! Ну и пусть лангольеры сожрали летний пляж с красивыми женскими телами. Мне остались считаные дни в Крыму, и я иду плавать в обжигающей прозрачной воде, над которой, как примета осени, летает тучка сбивающихся в перелётную стаю дроздов.

Рядом – бесстрашная уточка-нырок, она брезгует компанией летних купальщиков. Широко открытыми глазами я вижу под собой на трёхметровой глубине барханы золотистого песка со стадами пасущихся рыбёшек-барабулек. Плыву, опустив в воду лицо, любуюсь донными барханами, чувствуя, что каждая минута в холодной воде прибавляет год грядущей жизни.

Выходя на берег, вижу сохнущую на гальке синюю осеннюю медузу. От сцифоидного кишечнополостного существа веет октябрьской прохладой. Вспомнилось: месяц назад на этом самом месте возлежала спортивная девица в бикини. Я отдыхал рядом и вроде бы глядел на закат, а на самом деле косил глазами на божью коровку, ползшую по её животу.

Но сегодня осень, и я выхожу из воды. А на берегу новые соседи: монументальная мамаша с двумя детьми – пятилетним мальчиком и девочкой чуть постарше.

– Всеволод! – прокурорским голосом обращается мамаша к сыну. – Всеволод, ты уже взрослый мальчик и способен анализировать свои поступки. Папа выслал тебе ко дню рождения посылку, и я хочу обсудить с тобой, достоин ли ты подарка, надо ли получать эту посылку.

На лице маленького Всеволода «единство и борьба противоположностей».

– Ну, так я слушаю тебя, Всеволод. Оцени по-мужски хотя бы прожитые три дня. Достоин?
– Нет, мамочка, не достоин, – шмыгает носом мальчик.
– И что же мы будем делать?
– Давай не будем получать эту посылку. Её получит кто-нибудь другой, или она вернётся к папе.
– Ты хочешь очень легко отделаться, Всеволод! Посылка вернётся к отцу, и ты обидишь его. Неужели ты не способен понять? Я призываю тебя к анализу своих проступков и покаянию. Ты должен покаяться, Всеволод. Кайся!

На глазах мальчика слёзы.

– Мамочка! – неожиданно вступает в разговор сестрёнка.

Исполинская дама поворачивается к дочке и мгновенно преображается.

– Что, моя кисонька, что, мой цветочек?

По лукавому лицу девчонки успеваю понять, что она знает свою роль в этой семье. Настанет день, и она пошлёт мамашу жёстко и далеко. Но пока ещё тепло, и девочка улыбается.