СВЕЖИЙ НОМЕР ТОЛЬКО В МОЕЙ СЕМЬЕ Родня «Да покарает тебя шариат»
«Да покарает тебя шариат»
12.11.2019 00:00
Жена, сорок лет ты ела мой хлеб

Да покараетЯ до сих пор помню тот униженный, напуганный взгляд Сахры-ханум. Никто не помнит, когда она перестала смеяться, но с тех пор она лишь застенчиво улыбалась, пожимая плечами.

Говорят, имя предопределяет судьбу. «Сахра» – «пустыня», вот и жизнь её была пустыней, обжигающей и безрадостной. Лишь шесть цветущих оазисов, шесть дочерей, украшали эту пустыню и возвращали её к жизни в минуты отчаяния.

Согласно правилам, установленным мужем Гафаром, Сахре не дозволялось шутить. Когда муж упрекнул её по поводу рождения шестой дочери, она дала шутливый ответ: «Что написал, то и прочёл», – и это стоило ей выбитых передних зубов.

Её крика или плача никогда не слышали, но синяки и царапины на шее, лице, руках видели все. На вопросы соседок и родственников Сахра отвечала:
– Упала.

«Падала» она довольно часто и болезненно.

Что удивительно, её муж Гафар-киши слыл среди окружающих хорошим человеком – обходительным, отзывчивым, добропорядочным. Летними вечерами, устроившись на скамейке под старой ивой и перебирая чётки, он часто вёл с соседскими ребятами нравоучительные беседы, воспитывая молодёжь в духе традиций шариата. Если бы он был до сих пор жив, я бы воскликнула: «Да покарает тебя шариат!» – ведь он предписывает уважать женщину, мать, а Гафар-киши отвешивал тумаки несчастной Сахре даже за слишком толсто срезанную кожуру с овощей!

Сорок лет жестокого тюремного заключения в виде брака с Гафаром превратили когда-то цветущую чернокосую Сахру в седую старую развалину с дёргающейся щекой и дрожащими пальцами.

Милая, добрая, безропотная Сахра-ханум… Как тягостен был тот день, когда, разбитая параличом, она прощалась со своими дочками и внуками. Страх, преследовавший её всю жизнь, всё-таки сделал своё дело. Я бы назвала это страхом жизни.

Дочери, внуки, другие родственники по очереди подходили к Сахре. Всех она, как могла, утешала, держа за руку. Глаза её были закрыты, на последние ласки детей ответила алмазная капля, скатившаяся к левому уху и оставившая горькую дорожку на пожелтевшем лице – как пересыхающий солёный ручеёк в жёлтой пустыне.

Наконец подошёл Гафар. Усевшись на край кровати, он впервые в жизни взял в свою ладонь руку жены и попросил «халал». Попросил неумеючи, неуклюже, даже в такой момент умудрившись обидеть её.

– Ну, жена, как-никак сорок лет ела ты мой хлеб. Всякое было. Прости уж…

Лицо умиравшей Сахры встрепенулось. Щёки порозовели, внезапно раскрылись глаза. До сих пор едва шептавшая женщина чётко выговорила:
– Будьте прокляты и ты, и твой хлеб!

Глаза её при этом сверкнули таким презрением, такой отвагой, что Гафар, побледнев, вскочил с кровати. В эти слова были вложены последние капли жизни. С ними ушла и душа.

Первый и последний протест Сахры, единственный её бунт, вселил страх в сердце Гафара. Страх проклятия жены, страх смерти стал преследовать его и через год убил. Сахра в страхе жила, Гафар в страхе умер.

Чистая душа Сахры-ханум распростёрла крылья над её дочерьми, оазисы цветут и умножаются. Да не постигнет участь бабушки судьбу маленькой Сахры, рождённой после её смерти! Жужжащая целый день, как пчёлка, бедовая девчушка Сахра ничем, кроме чёрных кудрей, бабушку не напоминает. Уж она-то себя в обиду не даст, и я очень надеюсь, что путь её будет светел и радостен.

Гюльшан ТОФИК-гызы,
Баку
Фото: Depositphotos/PhotoXPress.ru

Опубликовано в №45, ноябрь 2019 года