Вот что за манера тащить в жизнь рекламные слоганы? Пропылесосил ковёр, обвёл взглядом комнату: «Хорошечно!» Скинул ботинки, придя с работы, рухнул на диван, и снова: «Хорошечно!» Оправдывается:
– Ты ведь тоже любишь цитировать женские телешоу.

Сравнил. Я-то смотрю с пользой, черпаю житейскую мудрость. «Живи одним днём», «Цени себя, единственную и неповторимую», «Жизнь – это апельсин, из которого следует выжать сладость до последней капли», «Держи мужа в тонусе, чтобы боялся тебя потерять», «Короткие интрижки оживляют и укрепляют брак».

Муж поел борща, отдуваясь, поглаживает живот: «Хорошечно!» Весит 120 килограммов. Любит жареное, жирное. При случае может прекрасно поужинать батоном и банкой майонеза. Когда пьёт растворимый кофе, в стакан кладёт четыре ложки порошка и шесть сахара. При этом у него крепкий сон, холестерин в норме и глюкоза как у младенца. Давление – хоть сейчас в космонавты. Невозмутимый и жизнерадостный толстяк-крепыш.

А у меня при моей худобе и неукоснительном ведении здорового образа жизни эти опасные показатели зашкаливают. Мучает хроническая бессонница, липнет любая хворь, малейшая простуда надолго укладывает в постель. Муж трогательно ухаживает, бегает в аптеку, заваривает ромашку. Ставя горчичники, не удерживается и покрывает мою спину поцелуями:
– Какая она гладенькая, узенькая!
– Ну, Ви-и-итя, прекрати!

Господи, как же он меня бесит.

Хотя при своей полноте он прекрасный любовник: нежный, чуткий и неутомимый. Тюлень тюленем, но стоит попасть в воду (в постель) – только держись. Вы не замечали: толстякам свойственна особая упругая, гуттаперчевая грация, пластика. К тому же неистощим на выдумки: «А давай это попробуем. А давай так. А давай навыворот». Я уже выдохлась, косточки ломит, а ему хоть бы что. Даст фору десятерым ловеласам.

Подруги задумчиво соглашаются: да, внешность обманчива. Сколько в их жизни попадалось многообещающих, с волосатой грудью, атлетически сложённых красавцев, а дойдёт до дела – сплошное разочарование или вообще конфуз.

Женские шоу грозят пальчиком: «Не балуйте мужей, они наглеют. Держите на голодном пайке». Я, откровенно говоря, злостно манкирую супружескими обязанностями, заявляю: «У нас самообслуживание», – поворачиваюсь спиной. Он выходит из положения как может. Компьютер его постоянно зависает: ясен пень, опять муженёк сидел на сайтах «для мальчиков».
– Ира, как ты с ним живёшь? – удивляются одни. – Такая милая, интересная, стильная, и рядом с этим бегемотиком.
– Радуйся тому, что имеешь, – говорят другие. – В нашем возрасте фыркать и копаться в женихах не стоит.

Кстати, мы не расписаны. Муж постоянно канючит о штампе в паспорте, «чтобы как у людей». Я абсолютно по-мужски искусно избегаю этой щекотливой темы, всячески отбрыкиваюсь от перспективы идти в загс.

Всё началось с того, что мы поехали на Чёрное море. Муж это воспринял с тоской: ему в отпуске приятнее посидеть на сыром бережке с удочкой, покормить комаров в клюквенном болотце, побродить в грибном лесу. Но я хотела туда, где не смолкает вечный праздник, отовсюду слышен весёлый смех, плеск бирюзовой волны, музыка.

За крайним столиком у бассейна сидел парень в элегантном светлом костюме. Волнистые волосы даже на вид были тяжёлыми и жёсткими, цвета пережжённого угля. Идя мимо, я плеснула несколько капель апельсинового сока на его кипенно-белые брюки. Случайно или нет, какая разница. Он усмехнулся и посмотрел на меня в упор.

Я без ума от восточных глаз – длинных, утопленных в скулах, будто глубокие разрезы кинжалом наискось, в них южная ночь и дразнящая тайна. Медленно, царственно, сквозь опущенные ресницы взгляд ползёт по мне снизу вверх: от ступней в сабо к бёдрам и выше.

Поджимаюсь, кожей чувствуя озноб. Вся подаюсь ему навстречу. С неприличной поспешностью мысленно помогаю ему снять с меня одежду.
– Ах, простите! – наклоняюсь, чтобы он мог рассмотреть мои позолоченные солнцем грудки. – Чем мне загладить вину? Принесите брюки в тысяча двести восьмой номер. Застираю так, что пятнышка не останется.

Только дурак не услышал бы в моём голосе кошачьих многообещающих, призывных ноток. Дурак и ещё муж Витя.
– О, если такая женщина постирает брюки своими ручками, разве не кощунство их потом носить? Только повесить на стену и любоваться всю оставшуюся жизнь.

По-русски восточный мужчина говорил прекрасно.
– Под стекло, на бархат и в рамку! – изо всех сил захохотал муж, напоминая, что он тоже оживлённый предмет.
– Вот ты никогда не говоришь таких комплиментов, – упрекнула я его.

Когда уходила, незнакомец задержал пальцы на моём запястье. В коридоре подняла руку и коснулась губами горящего места.
– Часы натёрли? – озаботился муж.

Да, часы. Часы и минуты отделяли нас от свидания.

Кривлявшийся, как обезьяна, чернявый аниматор подсовывал нам всё новые препятствия в виде игр и мероприятий. Они отдаляли встречу – и лишь разогревали нас. В толпе отдыхающих я ловила на себе мрачный, подхлёстывающий тёмный взгляд незнакомца и сладко вздрагивала.

Хотела отвести подвыпившего мужа в номер, но он упрямо буркнул: мол, поедет со всеми смотреть закат. Будто что-то чувствовал, держал мою руку крепко прижатой к себе, как потерявшийся в толпе ребёнок.

Желающие полюбоваться закатом с моря набились, как шпроты в банку. Разноцветная вода за бортом тяжело перекатывалась, словно жирный бульон в огромной кастрюле. Гигантское оранжевое солнце приникло к кромке воды и жадно насыщалось морем.

Эта картина не для стиснутой потной, гомонящей толпы, она создана для кисти живописца и пары одиноких романтических сердец. Для нас с незнакомцем. Он стоял сзади и равнодушно, холодно смотрел в море, а рука его хозяйничала под моей юбкой. Для удобства я слегка облокотилась о перила, как бы заглядевшись на кипевшую за бортом пену.

– Дельфины! – крикнул кто-то с противоположного борта. – Стая дельфинов с детёнышами, играют!

Толпа отхлынула, в радостных криках никто не слышал, как капитан, надрываясь, с красным злым лицом орёт в мегафон со своего мостика.

Палуба подо мной превратилась в горку, и не за что было ухватиться. Я покатилась, покатилась – вот уже ноги в поисках опоры взбили бездонную холодную глубь. Жгучая вода во рту, в ушах, в носу, заливает глаза. Чьи-то локти и сандалии больно ударяют со всех сторон, для чьих-то рук моя голова и плечи – спасительный поплавок. Погружаюсь в водяную толщу, отдираю чужие закоченевшие руки, хрипло фыркаю. На меня снова наваливаются, и снова бутылочно-зелёная толстая вода, гулкое бурление гирлянд из пузырей.

Только сейчас понимаю, что меня упорно тащит вверх: в руке вместо сумочки зажат пробковый пояс. Это муж при посадке на яхту заботливо вытащил откуда-то, как фокусник.
– Держи. Как зачем? Держи, я сказал.

Остальным никто не выдавал ни поясов, ни жилетов, хотя по инструкции положено. Я неплохо плаваю, но не понимаю, где берег. Кругом кипящая обезумевшая каша из человеческих тел.

Удар кулаком в лицо, вспышка, розовая кровь солонее морской воды. Пока я, оглушённая, прихожу в себя, меня снова изо всех сил бьют в переносицу. Восточный мужчина в облепившем его белом костюме, тряся угольно-чёрными сосульками волос, с брезгливым отвращением в глазах выдирает из моих судорожно стиснутых рук пробковый пояс. По шевелению мокрых губ угадываю: «Отдай, сука».

Откуда-то появился муж, держал меня на плаву, потом снова пропал. Нам повезло, неподалёку курсировал спасательный катер. Трясясь на палубе от холода и стресса, лязгая зубами, я всматривалась, но не видела мужа среди плававших ярких предметов, человеческих голов и бивших по воде рук.

Не досчитались женщины с ребёнком. А вы думали, в таких ситуациях сильные мужчины расшаркиваются, пропускают дам и детей вперёд? Вы насмотрелись фильмов.

Мужа вытащили, тревожно обступили, сделали укол, завернули в одеяла и унесли на носилках.

Окончательно поправился он уже дома. И сразу, без объяснения причин, собрал вещи и ушёл от меня, по слухам, к медсестре, намного старше по возрасту, которая выхаживала его в больнице. Теперь живу одна. Окончила курсы психологов, подруга привлекла меня к проведению тренингов для молодых, из серии «Как стать счастливым» и «Семь шагов к успеху». За моей спиной шепчутся: «Это утопленница с яхты. Откачали, но головой немного повредилась».

Как ни странно, слухи о лёгком душевном расстройстве придали мне флёр таинственности, и наши лекции пользуются успехом.

Я прохаживаюсь по аудитории, наблюдаю в юных глазках мечтательную пустоту. Они оживают только при словах «социальные сети» и «секс».

Телевизор давно не смотрю. Однажды на улице с огромного экрана пивной толстяк качнул кружкой: «Хорошечно!» Я опустила глаза и поспешила мимо.