В нашем институте училась девушка по имени Женька, подрабатывала вместе со мной в лаборатории. Там хранились плёнки с записями, диктофоны, магнитофоны, фотоаппараты и прочая нужная техника. Вся аппаратура состояла на строгом учёте, начальница лаборатории вместе с инженером несли материальную ответственность.

Женька – недалёкая вертихвостка, дурочка-провинциалка. В институт поступила с трудом, учёба давалась ей нелегко. Мечтала остаться в Москве, а не отправиться по распределению в тмутаракань после получения диплома. Хотела найти в столице удачную партию. На копеечную должность в лаборатории устроилась, чтобы зацепиться, работа ей категорически не нравилась.

Больше всего её интересовали потенциальные женихи. Однако студентов-москвичей в нашем институте было мало, преподаватели все женатые. Но вот проректор по административно-хозяйственной части, немолодой седовласый мужчина вполне ещё приятной наружности, оказался холостым и бездетным. Даже странно, почему до сих пор его никто не захомутал. Кстати, звали его тоже Евгением, а вот отчество уже не помню, пусть будет Фёдорович.

Лаборатория расширялась, шёл ремонт, поэтому проректор по АХЧ заглядывал к нам несколько раз на дню. Однажды его взгляд зацепился за Женьку, она сразу затрепетала – вот он, счастливый случай! Постепенно между ними возникло нечто вроде симпатии.

Девушка уже не шла, а летела на ненавистную работу: покрасоваться перед пожилым кавалером, построить ему глазки, а то и уединиться в строившемся подвальном хранилище, якобы для проверки прочности деревянных стеллажей. В лаборатории курить запрещалось, но из-за дружбы Женьки с проректором нам всем делали поблажки, с условием курить в форточку и проветривать помещение. В общем, сплошные плюсы для всех.

Но однажды Женька пришла на работу сама не своя. Лицо серо-зелёное, как будто лягушку съела. Полдня молчала, к ней тактично никто не приставал. Потом я вышла покурить и потянула её за собой. Попыталась разговорить, и Женя неохотно призналась, что накануне переспала с проректором.

Я всплеснула руками:
– Да ты же этого сама хотела, поздравляю!

Но она только скорчила скорбное лицо и вдавила сигарету в пепельницу.

Весь день Женя тихо как мышь сидела в лаборатории, в подвал не спускалась, явно избегая встречи с Евгением Фёдоровичем.

Уже вечером, когда мы пошли к метро, она немного оттаяла и коротко рассказала о своём приключении.

– Он пригласил меня в гости, я так обрадовалась! Всё представляла, какая у него шикарная квартира, какой он милый в домашней обстановке. Мечтала принять у него ванну с пеной, и чтобы он принёс мне бокал шампанского, а потом укутал белоснежной простынёй и отнёс в спальню. Была уверена: он от меня голову потеряет, я ведь знаю, что надо мужчине, опыт есть.

Только всё вышло совсем не так! Оказалось, он живёт в коммуналке. В коридоре велел не шуметь и даже свет не включил, тихо открыл свою дверь, чтобы я проскользнула. Комната огромная, тёмная, пыльная и грязная. Сразу потащил меня к кровати, она оказалась металлической, с шариками и скрипучей пружинной сеткой. У нас в провинции таких уже сто лет нет.

В итоге даже раздевать меня не стал, повалил на постель, пошарил под юбкой, всё время повторяя, что от него детей не будет, можно не предохраняться. Я пришла в ужас – мы душ не приняли, а ведь целый день провели в институте!
Главный кошмар – это отвратительный запах его несвежей постели, сальных волос, немытого тела. Фу, меня чуть не вывернуло! Боялась, стошнит прямо на покрывало. К счастью, всё произошло стремительно. Похоже, перед этим у него был долгий период воздержания.

Когда всё закончилось, хотела сразу сбежать, а он, обхватив меня, потребовал продолжения. Начал раздеваться, откинул покрывало, но это уже оказалось выше моих сил. Увидев серое мятое бельё, я вырвалась и, сославшись на неотложные дела, побежала к двери, на ходу поправляя одежду. Он неохотно выпустил меня в коридор, что-то говорил шёпотом, но я не слышала, рвалась на воздух.

Так бесславно закончилась Женькина попытка соблазнить столичного жителя ради прописки. Я сочувственно охала, ахала и поддакивала. Вдруг она рассмеялась:
– Вот никогда бы не подумала. Все говорят – москвичи, москвичи… Да у нас в провинции люди намного чистоплотнее. Вроде интеллигентный мужик, проректор, а сам не убирается, не моется. Тьфу!

А на следующий день Евгений Фёдорович явился в лабораторию и потребовал, чтобы Женька спустилась с ним в подвал для инспекции стеллажей. Она неохотно согласилась. Выскочила оттуда как ошпаренная, примчалась и села на своё место, шипя, словно кошка.

Потом рассказала: в подвале Евгений Фёдорович стал хватать её за руки, упрашивая снова прийти к нему домой, обещал ей какой-то подарок. Она категорически отказалась.

Ещё несколько дней проректор пытался её уговорить, но получил твёрдый отпор. События приняли угрожающий оборот. Вскоре нам всем влетело за курение в лаборатории. Потом замедлились строительные работы, и ещё последовали всякие мелкие «репрессии». Впрочем, продолжались они недолго, ремонт потихоньку закончили, затем началась зимняя сессия, всем стало не до переживаний.

В марте намечалась плановая инвентаризация имущества. Инженер нашей лаборатории, на которой висели все обязанности, как раз ушла в декрет. Заведующей хватало своей научной работы, и исполняющей обязанности инженера сделали Женьку, утешив: не волнуйся, у нас всё посчитано, воровства отродясь не было. Она с гордостью приняла новую должность.

Но вскоре выяснилось: на Женьке висит огромная недостача, почти 3 тысячи рублей, и это при её зарплате 80!

До сдачи ведомостей в бухгалтерию у неё была неделя. Все эти дни она лихорадочно пересчитывала магнитофоны, диктофоны, камеры, брала домой журналы учёта, вручную проверяла метраж плёнки. Цифры не сходились!

В отчаянии Женька решила сама перелопатить все расчёты, с трудом прорвалась в святая святых – бухгалтерию, начальником которой оказался… тот же проректор Евгений Фёдорович.

О компьютерах тогда и речи не шло, но напуганная грозившими неприятностями Женька вручную считала быстрее любого арифмометра. И вскоре нашла грубейшую ошибку, из которой проистекала вся эта колоссальная недостача. Не веря своему счастью, она на цыпочках подошла к бухгалтерше и шёпотом сказала:
– У вас тут ошибка.

Та взяла ведомости и равнодушно ответила:
– Исправим.

Когда Женька рассказывала, как бессовестно её хотели провести, мы не могли поверить. Но наша начальница, мудрая добрая женщина, только вздохнула:
– Говорила же тебе, надо быть помягче с Евгением Фёдоровичем. Наверняка это он попросил бухгалтеров тебя проучить, вот и «нашли» недостачу.

Инвентаризацию мы с грехом пополам прошли, но Женька закусила удила:
– Ни дня больше не стану работать под началом этого мстительного хрыча! Учёбу не брошу, но из лаборатории уйду.

Вскоре она устроилась в другое место, перевелась на заочное отделение, и мы её видели только на сессиях.

Года через полтора мы попросили Женьку подработать у нас по старой памяти – был трудный период, людей не хватало. Она без особой радости согласилась.

В очередной раз пробегая по этажам, Женька увидела на лестничной площадке Евгения Фёдоровича. Тот сильно постарел, шёл с палочкой. Ей вдруг стало его жалко: несчастный, одинокий хромой старик. Правда, тут же вспомнила, как он пытался её проучить за отказ от близости, с презрением фыркнула и понеслась дальше.

Кстати, с палочкой наш проректор стал ходить не из-за почтенного возраста, а из-за своей любви к юным девушкам. Оказалось, к себе домой он приводил не только Женьку, много хорошеньких студенточек-провинциалок клевали на его приятную внешность и холостое положение, но потом прекращали с ним отношения. Мстил он не одной Женьке, другим тоже доставалось.

Одна из жертв пожаловалась своему молодому человеку: мол, старикашка не даёт проходу, пристаёт. Парень не стал вникать в подробности, просто подстерёг проректора в тёмном переулке и хорошенько ему накостылял. Никакого заявления в милицию пострадавший не подал – сказал, что сам зацепился за бордюр и расшибся.